Квартира в Париже - Люси Фоли

лучше. Я не этот парень. Но никто не может задеть меня так, как Антуан. Никто не знает, как сказать это побольнее, достичь максимального эффекта. Кроме, разумеется, моего отца.

Но хуже всего то, что мой брат прав. Я вернулся. Вернулся к отцу семейства, как перелетная птица возвращается к своему отравленному озеру.

– Ты вернулся домой, сынок, – сказал мне папа, когда мы сидели вдвоем на террасе, в первый вечер моего возвращения. – Я всегда знал, что ты вернешься. Нам нужно съездить как-нибудь на выходных в Иль-де-Ре, покататься на лодке.

Может быть, он изменился. Стал мягче. Он не высмеивал меня из-за денег, которые я потерял на инвестициях, – пока нет. Он даже предложил мне сигару, которую я выкурил, хотя я не выношу их. Может быть, он соскучился по мне.

И только позже я понял, что дело было совсем в другом. Это было еще одним доказательством его силы. Мне не удалось устроить жизнь отдельно от него.

– Если тебе нужны мои деньги, – сказал он мне, – ты можешь вернуться домой, чтобы я мог присматривать за тобой. Больше не будет шатаний по миру. Я хочу получить отдачу от моих вложений. Я хочу знать, что ты не пропьешь их все. Comprends-tu? Понимаешь?

Антуан расхаживает передо мной взад-вперед.

– Так что мы будем с ней делать? – спрашивает он с пьяной воинственностью. – Тише, – говорю я. – Она может что-то услышать. – В этом месте у стен есть уши.

– Ну и какого хрена она все еще здесь? – Он пинает ногой дверной косяк. – А что если она пойдет в полицию?

– Я это уладил.

– О чем ты?

– Хорошо иметь друзей на высоких постах.

Он понимает.

– Ей нужно уйти. – Теперь он бормочет себе под нос: – мы могли бы запереть ее снаружи. Это же так просто. Нам всего-то нужно сменить пароль на главных воротах – тогда она не сможет войти.

– Нет, – возражаю я, – это не…

– Или мы можем заставить ее уйти. Девчонка она некрупная. Это будет нетрудно.

– Нет. Если что-нибудь случится, это вынудит ее снова обратиться в полицию, уже самостоятельно…

Антуан издает нечто среднее между ревом и стоном. Он – настоящая обуза. Семья, да? Потому что родня прежде всего. Или как мы, французы, говорим: la voix du sang est la plus forte. Голос крови – сильнее всех. Зовет меня обратно сюда, в это место.

– Будет лучше, если она останется здесь, – резко говорю я. – Это же очевидно. Будет лучше, если мы будем присматривать за ней. Сейчас мы просто должны держать себя в руках. Папа знает, что делать.

– Ты что-нибудь слышал о нем? – спросил Антуан. – О папе? – интонация его голоса изменилась. В нем послышалась мольба. Когда он произнес «папа», его голос на секунду прозвучал как у маленького мальчика, которым он когда-то был, маленького мальчика, который сидел возле спальни своей матери, пока лучшие врачи Парижа приходили и уходили, не в силах понять, что болезнь разъедает ее.

Я киваю.

– Он связывался с нами сегодня утром.

Я надеюсь, что ты держишь оборону там, сынок. Держи Антуана под контролем. Я вернусь, как только смогу.

Антуан хмурится. Он правая рука папы в семейном бизнесе. Но прямо сейчас, в данный момент, доверяют мне. Это задевает. Но так было всегда, наш отец натравливал нас друг на друга в борьбе за крохи родительской привязанности. За исключением тех немногих случаев, когда мы объединялись против общего врага.

КОНСЬЕРЖКА

СОРОК ВОСЕМЬ ЧАСОВ НАЗАД

Она наблюдает через ставни, как его выносят из здания. Так же, как она наблюдает за всеми в этом месте. Иногда из своего домика в саду, иногда из укромных уголков здания, где она может незаметно шпионить за ними.

Тело в импровизированном саване явно тяжелое. Возможно уже застыло, стало неподъемным. Мертвый груз.

Огни в квартире на третьем этаже горели до сих пор, вспыхивая в ночи. Теперь они погасли, и она видит, как окна превращаются в темные провалы, скрывающие все. Но потребуется нечто большее, чтобы стереть память о том, что случилось.

Теперь во дворе загорается свет. Она наблюдает, как они приступают к работе, скрытые от внешнего мира за высокими стенами, делая то, что должны.

Увидев его, она подумала, что что-то почувствует, но ничего не произошло. Она слегка улыбается при мысли о том, что его кровь теперь навсегда станет частью этого места, его темной тайной. Что ж, он любил тайны. Его тень теперь останется здесь навсегда, его ложь будет похоронена вместе с ним.

Сегодня ночью здесь произошло нечто ужасное. Она не расскажет о том, что видела. В этом доме нет полностью невиновных. Включая ее саму.

Загорается новая лампочка: на четвертом этаже. В окне она различает бледное лицо, темные волосы. Рука прижата к стеклу. Возможно, в конце концов, один невиновный в этом есть.

ДЖЕСС

Я роюсь в шкафу Бена на случай, если там есть одежда, забытая старой подружкой, хоть что-то, что можно одолжить. До того, как Тео повесил трубку, я собиралась сказать ему, что у меня нет ничего нарядного для сегодняшней встречи. И ни времени, ни денег, чтобы что-то раздобыть, – он предупредил меня всего за полчаса.

На мгновение я перестаю рыться в рубашках Бена и прижимаю одну из них к лицу. Пытаюсь представить его здесь, поверить, что скоро увижу его здесь, перед собой. Но аромат – его туалетной воды, его кожи – кажется, немного выветрился. Даже как-то символично для наших отношений: я всегда гоняюсь за его призраком.

Я отхожу. Выбираю один из двух моих свитеров, на котором нет дырок, и расчесываю волосы: с момента приезда я их не мыла, но по крайней мере теперь они меньше похожи на птичье гнездо. Я натягиваю куртку. Надеваю еще одну пару дешевых серег. Смотрю в зеркало. Не совсем «нарядно», но что поделать.

На лестнице кромешная тьма. Я нащупываю выключатель. Здесь пахнет сигаретным дымом, но сильнее, чем обычно. Пахнет так, будто кто-то курит прямо сейчас. Отчего-то я смотрю налево. Возможно, из-за слабого звука или движения воздуха.

И тут я замечаю светящуюся красную точку, парящую надо мной в темноте. Проходит мгновение, прежде чем я понимаю, что это такое. Я смотрю на кончик окурка, который держит кто-то, скрытый в темноте.

– Кто здесь? – спрашиваю я, или пытаюсь спросить, потому что вопрос звучит, как сдавленное блеяние. Я нащупываю выключатель возле двери, и наконец дотрагиваюсь до него, свет загорается. Но никого не видно.

Мое сердце бьется в два раза быстрее, когда я прохожу через двор. Как только я подхожу к воротам на улицу,