Дикарь - Александр Жигалов

когда караван скрылся за высокими кустами. Те росли по обе стороны древней дороги, однако не смели соваться на неё. Пожалуй, лишь это обстоятельство и не позволяло кустам в полном мере стереть все следы человеческого присутствия.

— Мозг. Или скорее полное его отсутствие. Ты знаешь, что отец оставил этому идиоту Печать?

— Даже так? — новость нисколько не удивила. Не стоило надеяться, что их отправят вовсе без присмотра. — Надеюсь, Малую?

— Нам бы и её хватило.

— И он?

— Не нашел ничего лучше, чем угрожать мне, — Миара сорвала синий цветок и, растерев его в пальцах, понюхала. А потом поднесла руку к носу Винченцо. — Слышишь?

Аромат был едва ощутим.

— Это синеголовник. Чудесно… я платила за гран два золотых.

— Полезен?

— Если у тебя есть враги, то несомненно. Из него делают «Вечное молчание».

— Я думал, что это легенда.

— В последнее время я начала понимать, что многие легенды оказываются, как бы это сказать, куда более реальными, чем нам представлялось.

— Откуда рецепт?

— Алеф. Нашел в какой-то рукописи. Решил, что мне будет интересно. И мне действительно было интересно.

Она ссыпала цветы в руки Ульграха.

— Погоди, лучше в кошель, — он снял с пояса. — И чего он хотел?

Миара отвернулась и фыркнула.

— Того же, что и все. Никакой фантазии. Тише, дорогой брат, — она погладила по плечу. — Он уже мертв.

— Он…

— Пригрозил, что развернет караван. И доложит отцу о моем желании бежать, — синие цветы окрашивали пальцы Миары в бледно-голубой цвет. Она подняла руку, уставившишь на их. Такие тонкие, такие хрупкие. — О нашем желании. И нашем плане.

— А у нас есть план?

— Несомненно. Куда нам без плана.

— И каково мое в нем место?

— Это от тебя зависит, — она ссыпала очередную горсточку цветов. Легкие, воздушные, они не пролежат долго. Впрочем, вряд ли Миара позволит им пропасть. В экипаже средь сундуков с нарядами и драгоценностями, причитающимися дочери рода Ульграх, есть и невзрачный темный кофр.

А в нем пробирки.

Горелка.

Спирты и вытяжки жиров.

— Идем, — посиневшие пальцы обвили запястье. — Идем подальше.

Она не боялась быть подслушанной, скорее бояться стоило тем, кто собирался подслушать, но Ульграх снова позволил увлечь себя. Мелькнула странная мысль, что он всю жизнь свою только и позволяет, что играть собой.

Другим.

Лес стал гуще. Кусты ниже. Зато деревья поднимались до самых небес, скрывая их же от людей. И здесь, в полутьме, дышалось сыростью и тленом. Редкие тени ложились на лицо Миары, искажая черты его. Почудилось, что еще немного и Винченцо увидит её, настоящую.

— Ты знал, что у него Печать?

— Нет. Но не удивлен. Отец привык все контролировать.

— Именно. И он никогда бы не позволил нам жить свободно, — Миара отпустила руку и закружилась. — Ты посмотри… ты когда-нибудь видел такое?

— Какое?

— Живое! Настоящее! Оглянись, — она упала на мхи и сгребла опавшие листья, смяла их, поднесла к лицу, вдыхая аромат. — Я всю жизнь. Всю свою проклятую жизнь провела в Башне! И если раньше мне дозволяли хотя бы во двор выходить, то после открытия дара и это запретили.

— Ты знаешь, почему.

— Конечно. Мне об этом твердили. Небезопасно. Меня могут похитить. И использовать во вред роду. Меня могут убить. И причинить ущерб роду. Только в этом дело. В проклятом нашем роде, собственностью которого я была.

Ульграх опустился на мхи и потрогал.

Влажные.

И листья пахнут гнилью. Но странно, он понимает, о чем говорит Миара. Пусть даже его-то в башне никто не удерживал, но все равно понимает.

— Мы, и ты, и я, мы ведь ничего не значим сами по себе. Мы лишь ресурс. Ценное имущество, которое принадлежит роду. И которым важно распорядится правильно.

Она резко села.

— А я не хочу! Ладно, отец, но скоро его сменит Теон. И думаешь, он будет относиться иначе?

— Нет.

В день, когда брат станет во главе рода, Винченцо умрет. Он знал об этом, пожалуй, если не с рождения, то с лет весьма юных, когда научился понимать несказанное.

— Я думала убить и его тоже, — призналась Миара, выбирая из волос листья и иглы. — Но потом отец предложил уехать. И я решила, что это шанс. Понимаешь? Такой, которого больше не будет! В городе нам некуда было бы деваться.

— Как и вне его.

— Именно. Ты бы, пожалуй, мог.

— Нет, — Винченцо коснулся шеи. — Клятва. Ты помнишь?

— Помню, конечно, — она подняла к глазам крохотный комок, который оказался пауком. Тот резво сбежал с пальцев, выпустив тончайшую нить. — Теперь у нас есть Печать.

— Думаешь, её достаточно?

— Самой по себе её точно не хватило бы. Но тебе повезло, братец. Ты до сих пор слышишь барабаны.

— А это при чем?

— При том, что в ином случае тебя уже бы корежило. Они разрушают разум, но цепи, его сковывающие, разрушают раньше.

Сердце ухнуло.

— Ты… знала?

— Поняла. Не сразу. Алеф натолкнул на мысль. И кое-какие записи сохранились, еще с тех времен, когда город искал знаний, а не власти. Извини, я не стала их убирать. Барабаны. И не буду пока. Ты вполне справляешься, а значит, все идет неплохо.

Ульграх потрогал шею.

— А если ты ошибаешься?

— Тогда, — Миара пожала плечами. — Мне придется тебя убить.

И снова он не ощутил страха.

— Без боли, ладно? — попросил он тихо. — Ты же знаешь, я боюсь боли.

— Не ты один, — кивнула она.

— Значит, мы…

— Отправляемся к мешекам.

— У Ирграма наверняка есть вторая Печать.

— А еще у него есть малолетний сын, который серьезно болен. И отец обещал мою помощь. За верную службу.

Она наматывала локон на пальчик и вновь казалась задумчивой.

— Но дело в том, что я и сама могу