Конан из Киммерии - Роберт Говард

Где-то впереди раздались ритмичные удары барабана. Меньше всего она ожидала услышать подобное в такое время и в таком месте. И тут ей пришлось забыть обо всем, так как девушка почувствовала чье-то присутствие рядом. Она не могла видеть, но явственно ощущала нечто стоявшее непосредственно возле нее в темноте.

С подавленным криком Октавия отпрянула назад, и в тот же миг что-то, в чем даже в объявшей ее панике она узнала человеческую руку, обвилось вокруг ее талии. Она взвизгнула и изо всех своих молодых сил рванулась в диком желании высвободиться, но тот, кто схватил ее, вскинул ее вверх, как ребенка, с легкостью усмиряя неистовое сопротивление. Молчание, с которым принимались ее бешеные попытки вывернуться и протестующие вопли, еще усиливало ужас, нараставший и от ощущения, что ее несут сквозь темноту по направлению к отдаленному гулу барабана, который продолжал отбивать ритм и глухо рокотать.

4

Приближающийся рассвет чуть окрасил небо в красноватые тона, когда маленькая лодка с одиноким гребцом достигла утесов. Человек в лодке выглядел достаточно живописно. На голове у него была темно-красная повязка, свободные, огненного цвета штаны были перетянуты широким кушаком, за который была заткнута кривая восточная сабля в шагреневых ножнах. Сапоги из тисненной золотом кожи скорее подошли бы всаднику, а не рыбаку, но греб человек умело. Широко распахнутая белая шелковая рубаха обнажала мощную мускулистую грудь, коричневую от солнечного загара.

Выпуклые мускулы на бронзовых руках перекатывались, когда гребец играючи управлялся с веслами, в его движениях была кошачья легкость и гибкость. Вся его внешность и повадки свидетельствовали о неукротимой энергии и живости, что сразу бросалось в глаза. Выражение лица не было ни свирепым, ни угрюмым, хотя тлеющие, как угли под пеплом, глаза выдавали легко пробуждаемую жестокость.

Это был Конан, который прибрел в вооруженный лагерь козаков, не имея при себе ничего, кроме головы на плечах и своего меча, и пробился с их помощью в атаманы.

Конан подгреб к выбитым в скалах ступеням так уверенно, как будто был знаком с местом, и причалил лодку под прикрытием большого камня. Потом, ни минуты не тратя на размышления, он стал подниматься по разрушенным ступеням. Конан был предельно насторожен, не потому, что знал об ожидающей его скрытой опасности, а просто готовность встретить ее, обостренная той дикой жизнью, которую он вел, стала его неискоренимой привычкой.

То, что Газнави считал звериной интуицией или неким шестым чувством, было всего лишь прирожденным даром и дикарской смекалкой варвара. Никакой инстинкт не подсказывал сейчас Конану, что несколько человек наблюдали за ним из укрытия в зарослях болотистого побережья.

Пока он взбирался на утес, один из сидевших в засаде, затаив дыхание, украдкой поднял лук. Джихангир схватил его за руку и зашипел ему в ухо:

— Болван! Ты хочешь выдать нас? Неужели ты не видишь, что стрела не долетит? Дай ему подняться на остров. Он будет искать девушку. Это займет у него какое-то время. А вдруг он почувствовал наше присутствие или разгадал наш замысел? Может, его бандиты спрятаны где-то здесь. Подождем. Через час, если ничего подозрительного не произойдет, мы подплывем к подножию лестницы и будем ждать его там. В случае его слишком долгого отсутствия кто-нибудь из нас пойдет наверх и сгонит его вниз. Но лучше бы этого избежать, потому что каждому понятно, что подобное преследование в зарослях будет стоить нам нескольких жизней. Я полагаю, самое разумное было бы подкараулить, когда он будет спускаться по ступеням. Здесь мы могли бы нашпиговать его стрелами с безопасного расстояния.

В это время ничего не подозревающий Конан нырнул в лес. Беззвучно ступая в своих мягких кожаных сапогах, он продвигался между деревьями, тщательно обшаривая взглядом каждую тень, готовый наткнуться на роскошную рыжеволосую красавицу, о которой он мечтал с тех пор, как увидел ее в шатре Джихангир-хана возле крепости Рог. Он бы возжелал ее, даже если бы она проявила к нему антипатию. Но ее загадочные улыбки и взгляды разожгли в киммерийце настоящую страсть. И теперь со всем неистовством своей буйной натуры, не знающей границ и законов, он желал эту белокожую золотоволосую женщину из цивилизованного мира.

Ему уже пришлось побывать на Ксапуре раньше. Менее чем месяц тому назад у него было здесь секретное совещание с пиратской шайкой. Он знал, что сейчас покажутся загадочные руины, благодаря которым остров и получил свое название. Конан размышлял на ходу, не найдет ли он девушку прячущейся среди них. Эти мысли внезапно были прерваны. Он остановился, как громом пораженный.

Перед ним среди деревьев поднималось то, что его разум отказывался воспринимать как возможное. Это была высокая темно-зеленая зубчатая стена с вздымающимися за ней башнями.

Конан застыл в недоумении, парализованный нереальностью того, что он видел. Любой на его месте, столкнувшись с подобной нелепицей, не укладывающейся ни в какие рамки мало-мальски разумного объяснения, потерял бы голову. Он не сомневался ни в своем зрении, ни в рассудке, но увязать концы с концами ему не удавалось. В этом было нечто чудовищное. Меньше месяца тому назад на этом месте среди деревьев стояли развалины. Могли ли человеческие руки воздвигнуть такое громадное сооружение и всего лишь за две-три недели? Кроме того, пираты, которые непрестанно бороздили Вилайет, обязательно узнали бы о любых работах, тем более проводимых в таком гигантском масштабе, и, конечно, сообщили бы об этом козакам.

Объяснения этому явлению не было, тем не менее сооружение было налицо. Он, Конан, был на Ксапуре, и это фантастическое нагромождение, увенчанное башнями каменной кладки, тоже находилось на Ксапуре, и все вместе взятое было абсурдом, и все же это была истинная реальность.

Он повернулся, чтобы дать ходу назад через джунгли, вниз по выдолбленным ступеням, за голубое море, к отдаленной стоянке в устье Запорожки. В этот момент необъяснимой паники даже мысль о задержке вблизи внутреннего моря была невыносимой. Надо было рвануть от него как можно дальше, бросить все эти бивуаки и шайки, оставить степи и проложить тысячи миль между собой и голубым загадочным Востоком, где основные законы природы могут ныть превращены в ничто демон знает каким колдовством.

Какое-то мгновение судьбы целых царств, которые зависели от этого пестро разодетого варвара, держались на волоске. И лишь совсем незначительная вещица перевесила чашу весов. Это был шелковый лоскут, зацепившийся за куст. Он привлек беспокойный взор Конана. Киммериец склонился над ним, ноздри его раздулись, а нервы затрепетали от этого еле заметного, возбуждающего все его чувства знака. Клочок одежды был настолько мал, что скорее смутный инстинкт насторожил и задержал Конана над ним. Ему показалось даже, что он улавливает мучительно соблазнительный аромат молодого упругого тела, тут же воссоздавший перед ним светлый образ чудесной женщины, которую он видел в шатре Джихангира. Значит, рыбак не врал, и она была здесь!

Внезапно Конан увидел отпечаток на глинистой почве — единственный отпечаток босой ступни — длинной и худой. Однако это был след не женщины, а мужчины, и он был вдавлен глубже, чем можно было бы ожидать. Вывод напрашивался сам собой: мужчина, оставивший этот след, нес тяжесть, и что же это была за ноша, если не девушка, которую искал киммериец?

В молчании стоял Конан, разглядывая темные башни, громоздящиеся среди деревьев. В прищуре его глаз вспыхивали голубые искры. Желание обладать золотокудрой женщиной перехлестывалось лютой первобытной яростью по отношению к тому, кто утащил ее. Человеческая страсть подавила сверхъестественный страх, и, крадучись, как пантера на охоте, почти ползком Конан стал подбираться к крепости, стараясь укрыться под сенью зелени, дабы его не заметили с зубчатых стен.

Достигнув их, Конан убедился, что стены сложены из того же зеленого камня, что и бывшие руины, и смутное чувство чего-то знакомого овладело варваром. Словно перед ним предстало нечто никогда прежде невиданное, но являвшееся ему во сне или рисовавшееся в воображении. В конце концов он понял, в чем дело. Стены и башни были построены по тому же плану, что и развалины. Как будто разрушенные линии и плоскости вдруг поднялись и сомкнулись сами собой, нарастив то, чего недоставало, и все сооружение, как по мановению волшебной палочки, восстало в первоначальном виде.

Ни один звук не нарушал утренней тишины, когда Конан подкрался к подножию стены, круто вздымавшейся из гущи буйных зарослей. Растительность здесь, как и вообще в южной части внутреннего моря, была почти тропической. Конан вскарабкался, как кот, на самое большое дерево, ухватился за толстую плеть обеими руками и раскачался что было сил. В нужный момент он отпустил лиану и, как снаряд, выпущенный из катапульты, перелетел через парапет, приземлившись с кошачьей ловкостью за зубками стены. Прокравшись по ней, он глянул вниз на улицы города.