Нелетная погода (сборник) - Александр Бушков

– Вот сегодня вечером и развеселю, – пообещал Снерг. – Ох, сколько народу я развеселю… Ну, счастливо.

На душе стало чуточку легче – он не казался себе больше одиноким борцом с мельницами, таких просто не могло существовать на Земле двадцать второго века. Где все же может находиться дядюшка Мозес? Не ухватил ли он Жар-птицу за другое крыло?

Он наугад послал несколько запросов, но и умение обращаться с Глобинфом ничем в данном случае помочь не могло. Ни один институт, имевший на Таймыре отделения и лаборатории, не был связан с Институтом нерешенных проблем ни прямо, ни косвенно, ни в одном из потревоженных им институтов дядюшка Мозес сегодня не появлялся. Отдел техники безопасности «Динго» на Таймыре ничего не знал о какой-либо лаборатории Института нерешенных проблем. Меж тем Снерг не допускал и мысли, что честнейший дядя Мозес мог не сообщить соответствующему отделу «Динго» сведений о своей лаборатории. Тогда… Ничего непонятно, ровным счетом нечего…

Он все же сделал еще несколько запросов. Двое из тех, кому он на этот раз звонил, откровенно иронически сообщили, что их учреждения не имеют ничего общего ни с ИНП, ни с мастерскими по изготовлению вечных двигателей и ремонту машин времени и посему никаких связей с вышеозначенными конторами не поддерживают и налаживать не намерены. Другие, наоборот, относились к ИНП с благожелательным добродушием обитателей самой крайней хаты, чьи интересы никак не затрагиваются и репутация не страдает, но и они ничем помочь не могли.

Снерг задумчиво барабанил пальцами по хромированному окаемку пульта. Запрашивать сам ИНП не хотелось – Снерг продолжал надеяться на лучшее, хотел увидеть дядю Мозеса живым и невредимым на пороге Алениной квартиры. Но от запроса по тому расписанию полетов он не удержался.

И ничего это не прояснило. Примерно в то время, когда дядя Мозес собирался начать свой таинственный эксперимент, с полигона Мустанга ушел в довольно рутинный полет и благополучно завершил его (то есть ничего нового не открыл и ничего не достиг) «Пересвет». Это снижало толику тревоги – во-первых, зафиксированные «отражения» затрагивали главным образом Внеземелье, и человеческих жертв не было ни в одном из случаев. В-третьих, на Таймыре в эту ночь ровным счетом ничего не произошло, и Снерг стал успокаиваться.

Теперь следовало подумать о ребятах из набранной им для программы «Т – значит тайна» группы? Ребят следовало задействовать. Они были неплохие, разве что довольно неопытные, вчерашние выпускники, но Снерг тревожился не из-за отсутствия у них профессиональных навыков – в конце концов, правила предстоящей игры еще не успели оформиться и установиться, их приходилось открывать и изобретать на ходу. Беспокоило другое. Они были гораздо моложе его, и в эти семь-восемь лет разницы укладывалось очень многое. Они только что пришли в самостоятельную жизнь, взрослую, ответственную. Того порой трудно определимого, что несколько расплывчато именуется жизненным опытом, у них быть не могло. Снерг опасался, что им не хватит серьезности и опыта осознать тяжелую сложность надвинувшейся проблемы. Малейшая нотка легкомыслия могла многое испортить…

Поколебавшись, он набрал, наконец, номер. На экране возник Рамон – улыбка до ушей, смотрит в сторону, и слышен еще чей-то смех. Снерг почувствовал легкое раздражение, но тут же его отогнал – ребята ни в чем не виноваты.

– Приказ по гарнизону, – сказал он. – Все отпуска отменены, коней держать под седлом. Начинаем работать.

– Есть, мой генерал, – сказал Рамон. – Осмелюсь доложить – мы и так давно готовы.

– Тем лучше. Идите к Ипатову и знакомьтесь со всем, что он для меня делает.

– Когда вас ждать, шеф?

– Если я не прилечу к десяти вечера, можете отправляться по домам, но завтра в восемь утра всем быть готовыми к неожиданностям, до скорого.

Снерг встал. Оставалось возвращаться в Саянск и дожидаться там дядюшку Мозеса, несомненного союзника в предстоящей схватке.

Глава 12

Момент истины

Снерг шел по набережной, заполненной в этот вечерний час гуляющими, играла музыка, от речного вокзала отваливал длинный белый корабль на подводных крыльях – «Мангазея» везла куда-то экскурсантов, мир был беспечен и весел – пожалуй, это и к лучшему…

Прежние критерии не годились, вся его предыдущая работа оказалась детской беготней с сачком за бабочками. Пока он возился с заброшенными в джунглях крепостями, найденными в Австралии римскими монетами и наблюдавшимися в незапамятные времена над Торонто светящимися дисками, росла, зрела и, наконец, придвинулась вплотную, заслоняя от Ойкумены звезды, тайна, не идущая ни в какое сравнение с прежними загадками…

Нелепо было бы объяснять все сплетением случайных совпадений – за годы работы, связанной с распутыванием загадок, он научился отличать стечение обстоятельств, приведшее к созданию вполне логичной, но ложной гипотезы от комплекса фактов, создающих непознанную пока систему. Он не мог объяснить, что такое интуиция, но интуиция подсказывала ему – здесь есть система, но объяснение, которое ей пытаются дать попы, никак не может устроить. Он не верил в Бога в любых его ипостасях – от сакраментального белобородого старца, патриархально восседающего на облачке до модернизированного повелителя гиперпространства. Он не верил в Воланда и Мефистофеля. Бог и дьявол – он понимал их как олицетворение сил и способностей, которыми человек никогда не будет обладать – то есть объект, которого, по его убеждению, существовать не могло. Всего лишь очередной непознанный компонент мироздания – но как это доказать?

Снерг шел сквозь музыкальную радугу – фоноры и видеофоны стояли рядом с сидящими на парапете, висели на плечах у гуляющих. Музыка грустная и веселая, пальба, грохот копыт, песни, свист космопланов планетопроходцев, стук кастаньет, рокот прибоя, арии из опер и оперетт, рык драконов. Снерг слушал это вполуха, и вдруг диссонансом ворвались траурные аккорды, и мужской голос отчеканил: «…стный исследователь Мозес Сайприст, директор Института нерешенных проблем».

Снерг замер, дернул головой, пытаясь определить, откуда это доносится. Понял. Резко шагнул, отстранил чью-то руку, повернул к себе видеофон и вывел громкость на максимум. Извинился он вслух или пробормотал что-то про себя, он не смог бы вспомнить. «Магистр истории, магистр медицины, член-корреспондент Общества естествоиспытателей», – перечислял диктор ненужные уже никому, в том числе и их обладателю тоже, научные и почетные звания, а с экрана, из черной рамки, смотрел на Снерга улыбающийся дядюшка Мозес; от реки наплывала покойная свежесть, за темно-зеленые сосны на том берегу садилось жемчужно-розовое солнце, диктор произнес все полагающееся, и портрет исчез с экрана. Вокруг молчали, глядя на Снерга, кто-то положил ему руку на плечо, кто-то участливо сказал: