Страшный суд - Станислав Гагарин

— Помогите нам, Станислав Семенович, — обратился ко мне молодой тезка. — Надо программу партии сочинить…

Делать мне подобного не доводилось, но предложение заинтересовало, почему бы не попробовать, почему бы не помочь парням. Сам я для политической борьбы уже староват, да и хватит с меня дерьма, которым объелся, выдвинув себя, вернее, меня предложил Одинцовский городской пленум ДОСААФ, кандидатом в народные депутаты России.

Довольно мне литературной маеты да сытинско-федоровской заботы, ни за какие коврижки не полезу в гнусную свалку, ибо свалка — она и в Африке свалка, и ничего доброго, разве что свального греха, из нее не возродится.

На следующее утро я присел к столу и выдал на-гора партийную программу, она уложилась всего на трех страничках и называлась «Слово и Дело Русской державной партии». На устав партии ушло уже четыре страницы.

Но только зря я трудился, хотя и экспромтом, над этим документом.

Хотя я и передал Станиславу листки, на этом все кончилось.

Но дабы не пребывали гагаринские идеи втуне, Папа Стив вклинил их в собственное предисловие к книге «Так говорил Каганович», которое назвал «Евангелие от Лазаря», оно и разошлось тиражом в сто тысяч экземпляров.

Только никто не вздрогнул, не примчался ко мне с предложением создать в спешном порядке Русскую державную партию, а Стаса Пивоварова вообще след простыл… То ли охладел к идее, то ли бизнес дал трещину, и коммерсанту стало недосуг заниматься политикой.

Летом 1993 года хозяин «Нашего дела» как-то примчался однажды на красивом волво к проходной Власихи, мы погуляли с ним по лесу, но в этот раз проблемы у Стаса были иные, хотя и политического окраса.

Словом, никто о будущей партии с готовым уставом и программой не подозревал, и сам я относился к этому как к курьезу, одной из гагаринских фантазий, имеющей целью доказать, что может Одинокий Моряк и партийные документы сочинять тоже…

Правда, идеи эти я еще раз обнародовал в романе «Вечный Жид», когда навестил на Том Свете Лазаря Моисеевича, читал Кагановичу предисловие к его книге вслух.

Но в июле-августе девяносто третьего года «Вечный Жид» еще набирался в Электростали, а Папа Стив пошел дальше, придумав в одночасье философию порядка.

Основные тезисы гагаринского учения уместились тоже на трех, ну, может быть, на трех с половиной страницах. Особой волны я не поднимал. Ну открыл, ну обосновал архилаконично, собираясь заняться философскими изысканиями всерьез, когда закончу трилогию о пророках, вождях и Станиславе Гагарине, и надеюсь, сочиню для философской науки нечто путное.

А дальше что?

А дальше я соединил Слово и Дело Русской державной партии с тезисами о философии порядка, подписал заголовок «Наши задачи», и слепленную из двух кусков статью в семь страниц отнес Валентину Чикину в «Советскую Россию», присовокупив — это становилось традицией! — крупную сумму в конверте от гагаринских щедрот из его собственных литературных гонораров, для фонда помощи газете.

Таким, значит, путем…

Статью Чикин придержал. Надя Гарифуллина спросила его по моей просьбе о судьбе материала, но время было горячее, «всенародный любимец» вновь угрожал переворотом, и Чикин, и Проханов, и Селезнев публиковали материалы о планах заговорщиков, к годовщине позорного фарса нагнетались обеими сторонами страсти, и главред «Советской России» сказал Надежде: статья ему понравилась, ждет теперь окошка, разрядки напряженности, чтобы «Наши задачи» поставить.

И несколько успокоенный я уехал в Харьков.

Забегая вперед, готовя в набор эти страницы, сообщу 8 октября 1993 года, что разрядки напряженности Валя Чикин так и не дождался. Скорее, наоборот.

Смещённый Съездом народных депутатов президент решению высшего органа власти в России не подчинился.

Он успел выступить по второму каналу телевидения и заявил, что поскольку его выбирал народ, на жалкую кучку бывших партократов с мандатами президент резко и однозначно полóжил. О том, что сам является бывшим партократом высшего ранга, «всенародно любимый» не распространялся.

После выступления на тиви президент перебрался в Кремль и объявил древнюю резиденцию русских царей бастионом демократии, гласности, плюрализма, общечеловеческих ценностей и рыночной экономики.

Последними словами безработного президента была сакраментальная, прозвучавшая под общий смех России, фраза: «Заграница нам поможет!»

Но смех смехом, а ситуация возникла непростая. Бывшее Первое Лицо засело за кремлевской стеной вовсе не в одиночку. С ним остался охранный полк, традиционно расквартированный в Кремле, половина гвардейцев из Управления охраны, а это еще десять тысяч отборных головорезов, кое-кто из безопасности колебался, прикидывая, чья возьмет, да и в Министерстве внутренних дел не все шли по разряду поборников соблюдения действующей Конституции.

Положение усугублялось тем, что столичные власти держали руку президента, ибо хорошо понимали: с его падением их в отставку просто так не уволят, многим грозит небо в клеточку, а может быть, и что-нибудь покрепче.

А у вождей с Советской площади как-никак, а двадцать тысяч боевиков, да еще хорошо прикормленный ОМОН, да мафиозные группировки, готовые взаимодействовать со столичными буграми, за которыми паханы, с вооруженными шестерками, давно уже кайфовали как у Христа за пазухой, да простится нам употребление имени Сына Божьего всуе…

Вновь возникла патовая ситуация, когда президента как будто бы свергли, но сдаваться «всенародно любимый» не собирался. Слово было за российской провинцией, и вот тут-то глубинка и показала, как отравила ее гонка суверенитетов, начатая «кремлевским затворником», так немедленно окрестила экс-президента оппозиционная пресса.

Вооруженные патрули двигались на бронетранспортерах по набережной Москвы-реки, выезжали на Манежную площадь, огибали Исторический музей, и по Васильевскому спуску вновь выходили на реку.

До этого пятачка сократилось российское пространство, контролируемое бывшим гауляйтером Среднего Урала.

А в провинции творилось черт знает что. Неожиданно возникла Великорусская республика. Она образовалась в составе Липецкой области, заводилой там оказался гагаринский знакомец, Владимир Федорович Топорков, Орловской земли, где губернатором уже был избран бывший секретарь ЦК КПСС, черноземного Воронежа, сумевшего освободиться от лоботрясов «Демросии», Брянщины, Тулы, Смоленска, Владимира, Твери и Ярославля.

Пока еще шли споры о столице Великорусского государства — были намётки, что таковой станет славный город Орел, но «фэ» свое Москве центральные русаки уже объявили, засвидетельствовав полное неприятие для Отечества президентского режима.

На северо-западе возникла Старая Русь. Сюда вошли Псков и Новгород с Ленинградской областью. Петроградская коммуна, образованная прежде, поколебалась малость и сообщила, что входит в Республику, любезно предоставляя Петроград для резиденции новому правительству.

На правах автономии, несмотря на дикие международные вопли чухонских хуторских политиков, в республику Старая Русь на правах автономного образования влилась, присоединилась исконно русская Нарвская земля.

В Поморскую республику немедленно сошлись заполярный Мурманск, Архангельские земли и Карелия.

Из Кремля исходили по губернаторским факсам грозные указы «затворника», но указов этих, как и прежде, не читали, не говоря уже про их исполненье.

Казалось, Россия развалилась на отдельные, пусть и крупные пока, куски, Москва никем и ничем не управляла, парламент бесконечно заседал, правительство разбежалось. Те из министров и вице-премьеров, кто были явными уголовными преступниками, остались с президентом и дрожали, как осиновые листья, надеясь на зубцы кремлевской стены или на помощь из Вашингтона. Те же, кто, так сказать, не запятнал чести, кто не боялся решительного в стремлении всех посадить вице-президента Руцкого, бездействовали, ибо премьер подал в отставку, а нового Верховный Совет никак не мог подобрать.

В Москве, тем временем, начались массовые погромы комиссионных ларьков, провокаторы поджигали и переворачивали иномарки, били в них стекла, милиция при этом только ухмылялась, и трудно было понять: стихийные ли это проявления злобы к спекулянтам дотерпевшегося народа, либо беспорядки организует и направляет умелая рука, не без ниточек, при этом, уходящих за кордоны.

Однажды ночью вооруженные отряды офицеров заняли здание Моссовета на Советской площади и объявили мэрию и правительство столицы распущенными.

Временное исполнение обязанностей военного губернатора Москвы Комитет офицеров возложил на генерала Филатова и предложил Виктору Ивановичу подобрать себе помощников-министров…