Нечистая сила - Валентин Пикуль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Какого Гришки? – удивился Илиодор.
– Или забыл Распутина? Я ж его, чалдона поганого, и во дворец сам втаскивал. А ныне он возлетел. Ох, обманулся я! Нет святости – одни бесы скачут. Сказал я государю, что Гришка плут и бабник, так что? Тьфу ты, господи… Теперь царица глядит на меня, будто солдат ва вошь. Больше ты ничего не спрашивай…
Илиодор понял, что защиты себе надобно искать в другом месте. И оказался в доме статс-секретаря Танеева, где поджидал приезда из Царского Села его дочери. В гостиную вдруг смелым шагом вошел Григорий Распутин, и монах не забыл отметить в своих мемуарах, что «брюки из дорогого черного сукна сидели на его ногах в обтяжку, как у военных, а дорогие лакированные сапоги бросались в глаза блеском и чистотою…» Поразительно, что Распутин моментально узнал Илиодора и сразу же двинулся к нему, уже отлично извещенный обо всех скандалах в Царицыне.
– Што голову-то повесил? Не робей, монашек, епископом будешь. А власть, от бога данную, не лай, не лай, – наставительно произнес Распутин, даже грозя пальцем. – Люцинеров и жидов мажь чем хошь, но власть божью не трогай… Грех!
Илиодор невольно ощутил величие этого мужика.
– Мне бы, Гриша, опять в Царицын вернуться. А как вернешься, ежели один указ от Синода, а еще два указа – от царя…
Распутин искренно рассмеялся:
– Што нам указы, коль мы пролазы?..
Потом легко, как на пружинах, скрипя кожей сапог, повернулся к дамам, стал целовать всех подряд, при этом руки его очень ловко и виртуозно обводили фигуры женщин от грудной клетки до бедер, каждый раз как бы выписывая форму гитары. Но все это делалось им спокойно и строго, как будто он, опытный инженер, прикидывал на ощупь размеры нужных ему для работы деталей, и ни одна из дам не протестовала… все в порядке вещей.
Снизу послышался шум – это приехала Вырубова.
* * *Вошла она – высокая, мощногрудая, с зонтиком в руке, уже усталая, сразу плюхнулась в кресло, заговорила:
– Эти поезда меня замучили: то в Царское, то из Царского… Папа, – обратилась она к отцу, – а ты собрался на службу?
Танеев стоял с громадным портфелем в руках, на котором белела платиновая табличка с надписью «В знак непорочной 50-летней службы от благодарных подчиненных». Илиодор с ненавистью посматривал как на портфель, так и на очки статс-секретаря: будь это в Царицыне – так в рожу квачем бы! Пускай потом две недели подряд скипидаром моется… Позже он записывал: «Распутин в это время прямо-таки танцевал возле Вырубовой, левой рукой он дергал свою бороду, а правой… хватал ее за груди и меня немного стеснялся. Потом он бил ее ладонью по бедрам, как бы желая успокоить игривую лошадь. Вырубова покорно вертелась, а отец ее стоял рядом и жмурился… Далее свершилось нечто сказочное: Вырубова упала на землю, дотронулась лбом обеих ступней Распутина, потом поднялась, трижды поцеловала старца в губы и несколько раз его грязные лапы. Ушла…» Она ушла, но осталась Сана Пистолькорс, и Распутин (в присутствии ее отца и мужа) проделал с Саной целый ряд манипуляций, как и с Вырубовой… Уже на улице Распутин спрашивал Илиодора:
– Видал как? Я из этой Саны беса уже выгонял. Сейчас-то она ничего, а раньше на всех кидалась… Я ведь как? Больше касательством работаю. От меня сила исходит. Хошь, и тебя трону? – Он обнял Илиодора и спросил: – Ну что? Учуял силу мою?
– М-м-м-да-а, – неопределенно промычал Илиодор…
Не стыдясь прохожих, Распутин на улице рассуждал:
– Министеров, хадов, не бойсь – они только и знают что хвост Столыпина с подушки на одеяло перекладывать. А в Синоде обер-прокурором торчит Лукьянов-профессор. Но я ученых не люблю, скоро ему провожаньице сделаю… Цыть им всем!
Илиодор решил: была не была – и ляпнул:
– Гриша, помоги мне – хочу царя повидать.
– Лучше ты царицку проси – мамка у нас с башкой.
– А царь не обидится, что я его обхожу?
– Да не! На нас-то чего ему обижаться? Тока не будь дураком, дай маме расписку, что власть царскую ты лаять не станешь…
Илиодор описал это свидание в Царском Селе: «Высокая, вертлявая, с какими-то неестественно-вычурными ужимками и прыжками, совсем не гармонировавшая с моим представлением о русских царицах… она поцеловала мою руку. Потом моментально села в кресло и с грубым немецким акцентом заговорила: „Вы из Петербурга?“ Эти слова были сказаны так неправильно, что я не понял их. Произошла крайне тяжелая и неприятная пауза. Из беды выручила Вырубова. Она передала мне вопрос царицы на чистом русском выговоре. Государыня тогда засыпала как горохом: „Вас отец Григорий прислал? Да? Вы привезли мне расписку по его приказанию, что вы не будете трогать правительство?..“
Илиодор вышел от царицы победителем! Плевать он хотел теперь на Синод священный и даже на царя с его премьером. На следующий день иеромонах повидался с Распутиным, поехали они помолиться на могилку Иоанна Кронштадтского. «Когда мы с ним шли по лаврскому парку, Григорий не пропускал ни одной дамы, чтобы не пронизать ее своим упорным, настойчивым взглядом». Неожиданно Гришка засуетился: «Спрячь меня, ой, закрой, дай сховаться…» На садовой дорожке показался какой-то старенький генерал, читавший надгробные эпитафии. Распутин присел на корточки и забился головой под рясу монаха, Илиодору было очень противно свое дурацкое положение.
– Ну, вылезай, Гриша, генерал уже миновался.
– Фу! – сказал Распутин. – До чего ж там душно у тебя, как в бане побывал…
– А что это за генерал такой?
– Откуда я знаю? Но я, брат, военных обхожу. Они на меня глядят как-то не так, как все другие люди…
Был он в этот весенний день празднично одет – в дорогом сером пальто и при шляпе. Разговаривал очень охотно:
– Вот, брат, штука! В Камышлове на станции меня жандармы с поезда ссадили. Народ хохочет, думают, фулигана пымали. А в участке спросили, кто таков, я сказал, и отпустили.
– Ну и что? – не понял его Илиодор.
– Как что? – взбеленился Распутин. – Это же все козни Синода противу меня, это Столыпин меня насильничает… Слыхал я от людей верных, будто на меня уже целый архив скопили!
Илиодор продемонстрировал перед Гришкой свое отточенное искусство, как надо расправляться с идейными противниками на митингах. С расстояния пяти метров он цыкал в них плевком, и плевок обязательно попадал в оратора.
– Молодец ты! – похвалил его Распутин. – А я так больше глазом действую. Бывало, гляну и сам вижу – плохо человеку…
Между ними установились самые приятные отношения.
– Гриша-а… дру-уг, – нежно говорил Илиодор.
– Сережа-а, мила-ай, – сладостно выпевал Распутин.
– У меня врагов… ой сколько!
– Не хвались! У меня их больше, – отвечал Гришка…
Поддержанный могучим авторитетом Илиодора, Распутин в эти дни был принят в черную сотню. Но, побывав разочек в клубе союзников, он больше туда не заглядывал, ибо не выносил, где только разговаривают, но выпивки и плясок не предвидится…
* * *Настал день прощания. Илиодор отъезжал обратно в Царицын, Гришка провожал его на вокзале. Прозвенел гонг – друзья обнялись, целуя друг друга, иеромонах говорил:
– Теперь ты к нам, Гриша… мы с Гермогеном ждать будем. Встречу устроим – во! Все телеграфные столбы в твою честь повыдергиваем, молебен устроим. Волгу повернем вспять…
Поезд тронулся, Распутин шагал вдоль перрона.
– Осенью! – кричал. – Раньше не могу… ждите осенью!
Накануне они договорились, что Распутин будет явлен в Царицыне под видом «изгонителя блудного беса», – богатый столичный опыт в этом деле Гришка переносил в провинцию. А премьер Столыпин был крайне удручен оттого, что на Илиодора не действовали ни указы Синода, ни указы самого императора.
– Вот нечистая сила! – сказал он…
5. Мой пупсик – мольтке
В 1870 году, в самый канун нападения на Францию, начальник германского генштаба знаменитый Мольтке ночевал в своем имении. К нему послали офицера – с известием, что завтра грянет война. «Хорошо, возьмите с левой полки третий портфель справа», – велел Мольтке офицеру и снова уснул…
– Владимир Александрович, – сказал Николай II, – я привел вам этот случай с Мольтке, чтобы вы поняли: вам предстоит роль исторического человека. Мне сейчас не нужен просто хороший генерал Сухомлинов – мне нужен русский Мольтке, и я с глубочайшим удовольствием назначаю вас на пост начальника Генштаба!
Свидание с царем происходило в бильярдной, где царь обычно принимал доклады министров. Зал имел большие затемненные антресоли, в тени которых пряталась императрица, все слушавшая. Сухомлинов отвечал царю, что он рад принять назначение, но сразу же выговорил для себя право личного доклада царю.
– Вне зависимости от Редигера, – подчеркнул он…
В конце 1908 года русская дипломатия потерпела стыдное поражение. Извольский в условиях тайны встретился в замке Бухлау с Эренталем, австро-венгерским министром иностранных дел, и в обмен на открытие черноморских проливов для русского флота он дал Вене согласие на аннексию Боснии и Герцеговины.
