Я, ангел - Константин Аврилов

– Неужели ты боишься самолетов?

Ловушка сработала. Тина скривила кислую мину и осталась на месте, держась за тележку с чемоданами.

Ангел попробовал чуть сильнее.

Сердце кольнула иголочка страха, овечка поморщилась, достала из сумочки успокоительное и проглотила дозу. Она не могла позволить себе быть трусихой, быть слабой и беспомощной. И хоть поняла, что не хочет садиться на это рейс, слова Вики держали на привязи. Нет, она не боится летать. Назло ей.

Очередь стремительно таяла.

– Почему молчите?! – закричал Тиль ангелам, которые, как на зрелище, собрались поблизости. – Вы же видите, что будет! Остановите своих овечек!

Особи в смокингах весело переглянулись.

– Молодой ангел, наивный, а еще крылья обрел, – сказал кто-то.

– Овечку бесполезно останавливать, сама идет, – добавил другой.

– Расслабься, не трать нервы. Сколько их еще будет, – посоветовали из толпы.

Мотька, заключенный в перевозку, злобно поглядывал на мучения ангела и, кажется, торжествовал: не сможет напугать мотоциклом, вот она, сладость мести. Глупый кот не понимал, что его ждет.

До стойки оставалась всего одна парочка молодоженов.

И куда провалился ангел Виктории? Может быть, вместе справились бы. Вечность на исходе. Сейчас или никогда.

– Прости, – шепнул Тиль.

Боль пронзила грудь ледяной пикой и выскочила под лопаткой. Тина охнула, повалилась на тележку, сшибая чемоданы, скатилась на пол ничком и потеряла сознание.

Виктория Владимировна закричала так, что пассажиры всех рейсов обернулись.

Овечка лежала тихо, но закрытыми глазами увидела ангела.

– Привет, красавчик! – обрадовалась она.

– Лежи спокойно, – попросил Тиль.

– Почему так тихо? Что случилось?

– Упала в обморок. Потерпи.

– Да? Как странно...

– Молчи, вернись обратно...

– Я подумала, ты не хочешь, чтобы я летела...

– Ничего не знаю, – упрямо сказал Тиль и закрылся сияющими крыльями от стыда.

Подбежала охрана, готовая к бою с террористами, и с легким сердцем принялась вытаскивать молоденькую пассажирку из сердечного приступа. Следом подоспели дежурные врачи. Тину привели в чувство, вкатили уколов, но запретили приближаться к самолету. В таком состоянии ни одна авиакомпания на борт не пустит.

Машина, ждавшая на стоянке, привезла чемоданы с женщинами домой. Тина окончательно пришла в себя и потребовала, чтобы никакие врачи, а тем более медсестры, ее не трогали. Уже все прошло. Не снимая одежды, повалилась на застланную кровать и уставилась в потолок. Тиль был рядом, придирчиво разбирая варианты.

Дверь распахнулась. В лице Виктории Владимировны было что-то такое, что дочка забыла отчитать мать за дерзость.

– Включи телевизор, быстро, – приказала она, что было немыслимо.

Нашарив под кроватью пульт, Тина послушно нажала кнопку. Шел экстренный выпуск новостей: трагическим тоном диктор сообщал, что на взлете у женевского рейса загорелся двигатель, самолет рухнул, никто не спасся. В этом убеждали кадры горящих обломков, над которыми росли клубы нефтяного дыма.

– Это чудо, понимаешь, это... – Виктория Владимировна зажала рот, не договорив.

– Не было никакого чуда...

– Ну, как ты можешь! Даже сейчас.

– Меня спас ангел, – сказала Тина. – И тебя заодно. Не знаю зачем.

– Ты... ты... – мать задохнулась в слезах и выбежала прочь.

Подойдя к телевизору, Тина вырвала шнур из розетки, постояла в раздумье и вдруг опустилась на колени. Сложив перед собой ладошки, она...

Тиль не понял, что произошло. Как будто выключили звук, не весь, а только голос овечки. Слышал шумы улицы, плач Виктории, беготню прислуги по дому и кучу других бесполезных звуков. Но только не Тину. Что странно: ее губы прикрывало облачко, словно размытое пятно на стекле.

Ангел поменял угол обзора. Но помеха упрямо торчала.

Это несправедливо, это обидно, это нечестно. В конце концов – он не чужой, он ее ангел, видит каждый орган, каждую жилку и вену, значит, имеет право знать, о чем молится его овечка. Раз ему заказан путь к мыслям. Да и как может молиться девочка, которая выросла без всяких вер? Просто смех. Кому она там молится, что может просить? Глупость какая-то. Всю радость от спасения перечеркнули. А он так старался.

Тиль разозлился всерьез. Происшествие требовало немедленного объяснения. У кого угодно, да хоть у Милосердного трибунала.

XXI

Занесло не по адресу. В квадратном дворике старинного монастыря журчал фонтанчик с двенадцатью струйками. Источник знаний манил пригубить и насладиться. Воровато осмотревшись, Тиль подкрался к каменной чаше. Жажды знаний не испытывал, литературы и музыки вполне достаточно. Но отказаться, если подвернулось под руку, было трудно. Что бы такого выпить?

Струйки не различались цветом, запахов Тиль не чувствовал. Разбираться в затейливых знаках над бронзовыми клювами было лень. И ангел протянул ладонь к ближайшему потоку. Брызги рассыпались радугой.

Сотни тысяч языков и наречий, диалектов и говоров, живых и мертвых, редких и повсеместных, простых и трудных, огромных народов и крохотных племен, разделенных со времен Вавилонской башни, заговорили одновременно. Тиль слышал все языки вместе и каждый по отдельности. Он стал гением полиглотов, верховным филологом и генералиссимусом переводчиков. Только это богатство ни к чему. Ангел и так понимает овечек. Никакого удовольствия, опять муки колебаний, терпи, пока все уляжется. Может, попробовать клин клином?

Тиль потянулся к следующему потоку.

– Многие знания – многие печали, – посоветовали за спиной.

Спрятав руки в рукава рясы, будто мерз, монах пронзал молодого ангела недобрым взглядом. Как положено члену Милосердного трибунала.

Для большей уверенности Тиль оперся на Мусика и строго заявил:

– Ага, дон Джироламо, вот вы-то мне и нужны.

Савонарола приподнял бровь, отчего крючковатый нос клюнул поплавком.

– В самом деле? – спросил вкрадчиво.

– Ну, не то чтобы именно вы, но кто-нибудь... ответственное лицо, – Тиль не терял бодрости духа, тем более свара языков отпустила.

– Какому же вопросу обязан столь высокой честью?

– Не вопросу, а реальному безобразию... – и ангел вкратце описал недоразумение с овечкой.

Монах терпеливо слушал возбужденный монолог, не перебивая жалобы и стенания. Выпустив пар, Тиль растерял большую часть храбрости, и теперь хотелось только одного: как можно скорее вернуться к овечке. Наплевать, не проблема и была, подумаешь – облачко.

Выдержав томительную паузу, от которой у ангела начали трястись поджилки, или что там могло трястись, Савонарола тихо сказал:

– Ты, ангел Тиль, не доволен, что не слышал молитв. Но разве для твоих ушей они предназначалась? Разве к тебе обращалась овечка за помощью и утешением? Или ты хотел бы исполнить то, к чему не имеешь отношения? Подумай, что бы было тогда. Слыша, ты бы постарался исполнить то, к чему не имел права касаться. Разве не мудро положить на это запрет?