Око Всевышнего (сборник) - Владимир Васильев

Он стоял, еще не веря в спасение.

А когда человек приблизился, Хаст чуть не сполз с кромки на зеленое тело Листа: не узнать ло Гри было трудно. Друг, верный друг детства летел на выручку!

Хаст почувствовал, как по щекам потекли слезы. Он замахал руками, и ло Гри, чуть наклонив крылья, заскользил прямо к нему.

Через минуту ло Гри сел и отстегнул упряжь; две пары намертво связанных крыльев легли между кромками. Хаст… нет – снова ло Хаст бросился к другу, растопырив для объятий руки.

Почему-то ло Гри молчал, хотя ло Хаст ждал бурных приветствий. Вскоре он понял, почему.

ло Гри расстегнул сумку и вынул оттуда пестрое тельце молодой певчей совы. С лапы свисала алая ленточка с письменами.

ло Хаст замер.

– Извини, – глухо сказал ло Гри. – Я ее убил…

Он опустил трупик Скиита у ног потерянного и найденного спустя шесть с половиной лет приятеля.

ло Хаст склонился над враз ставшим жалким и безжизненным комочком плоти и окровавленных перьев. Было видно, куда вошла стрела, и еще ло Хаст заметил, что на левой лапе не хватает самого длинного когтя.

– Скиит, дружище…

Потрясенный ло Хаст поднял взгляд на ло Гри – на шее у того висело целое ожерелье из когтей.

ло Гри, перехватив его взгляд, снял ожерелье и хмуро уставился под ноги.

– Если бы я не отрезал совам когти, я бы не увидел твоего послания… Я понимаю, что уже поздно и ничего не изменишь, но – поверь, друг, я мстил им за тебя…

ло Хаст, словно завороженный, встал с колен, приблизился к хмурому ло Гри и взял ожерелье у него из рук. Несколько секунд подержал в руках, а потом, размахнувшись, швырнул его за край.

ло Гри покорно проводил ожерелье взглядом.

– Поклянись, – негромко попросил друга ло Хаст, – поклянись, что больше никогда в жизни не убьешь певчую сову.

ло Гри, не колеблясь, приложил руку к сердцу, но ни слова не успел произнести: знакомая трель донеслась с опушки, беспечная и радостная.

Хаст, вновь ставший охотником, увидел как ло Гри вздрогнул.

Легенда о летучем эвксинце

Случилось все это, как легко догадаться, очень давно, но уже после катастрофы. Лет четыреста назад. Беседовали как-то владыка вод и владыка небес, и вышел у них вот какой спор. Первый утверждал, что все моряки – братья и отношения меж ними как между братьями: тонущему всегда придут на помощь, пусть даже с риском для жизни, нуждающемуся помогут припасами или парой-другой работящих рук. Второй же утверждал, что на суше братья, бывает, режут друг друга безо всякой жалости, да и на море меж моряками случается всякое. Всякое, конечно, случается, возразил владыка вод, но моряки все равно приходят друг другу на помощь всегда. И никогда не обманывают друг друга, я ведь так повелел от начала вод, разве не помнишь? Владыка небес смеется в голос: да ты глаза-то раскрой пошире, братец! Погляди сам, что в твоих водах делается! Владыка вод поглядел, и помрачнел его взор. Хорошо, братец, сказал он. Я займусь этим.

И вот в один прекрасный день объявился в пантикапейском порту никому не известный моряк. Был он высокого роста, одноглаз и хром; покалеченный глаз скрывала черная повязка, а одежда моряка напоминала одежду жителя метрополии. Из вещей моряк имел только окованный бронзой деревянный сундучок с ручкой да простенькую шпагу при поясе. И хотел этот моряк не то наняться на какую-нибудь сантону или шелию тимоней, не то просто пассажиром куда добраться – уж и забылось. Однако как на грех тогда в Пантикапее почти не было судов, готовящихся идти в море – всего-то две сантоны грузились у крайнего пирса. Но обе экипаж уже набрали, а пассажиров брать и вовсе не собирались. Вот только штархов каморные пока еще не нашли, а погрузка уже заканчивалась. И условились тогда каморные, что если найдут ходя бы одного штарха – пойдут парой, для начала – до Кафы.

И тут приходит к одному из каморных давешний моряк, пристально глядит на него единственным глазом и спрашивает: мол, нашли штарха-то? Нет, отвечает каморный, не нашли. Может, говорит моряк, тогда я сгожусь?

Ну, каморный, конечно, удивился – штарх всегда с приятелем-кассатом ходит, а ты только с сундучком, как же ты стихии-то заклинать будешь? А чего их заклинать, моряк говорит. Ветра, говорит, и так попутные, да еще течение из пролива. Чего бояться-то? Я, говорит, тебе золотом заплачу, только возьми, очень надо.

В те времена штархов было меньше, чем сейчас, но со стихиями они ладили так ловко, что нынешним и мечтать не приходится. Каморный знал: за день до появления в порту одноглазого две квариссы ушли на Джалиту. И штарх у них был. Причем, штарх хороший, один из лучших. Потому-то ветер попутный и держался все это время. Однако одноглазого каморный брать все равно не хотел и, чтобы тот отвязался, запросил с него двенадцать монет золотом. А моряк возьми и согласись тут же, без торга. И обуяла тогда каморного алчность: подумал он, что найдут они штарха, не найдут – идти все равно придется. Авось и пронесет, зацепятся за ветер отошедших кварисс и дойдут аж до Джалиты. Одно только непонятно: куда именно одноглазому-то надо? А мне, говорит тот, все равно, в море выйти хочу, в воды, как вы тут говорите. Воздуха морского вдохну в последний раз – и на берег, навсегда. В ближайшем порту, где вы причалите, – там и сойду. И подумал каморный: двенадцать монет за то, чтобы отвезти незнакомца в Кафу, куда ходу при нынешнем ветре от силы сутки-двое? Алчный он был человек. Ударил с одноглазым по рукам.

Вскоре второй каморный явился – штарха так и не нашел. Погрузка как раз закончилось, а товар не шибко лежачий – испортиться может, причем довольно быстро. Что делать, решили отходить так.

Отошли, ветер и впрямь нужный, течение на первых порах помогает. В общем, нормально все. Одноглазый где не положено не болтается, сидит в каморе, не высовывается. Вроде бы, даже и вовсе спит.

А на следующее утро ночная вахта тихонько каморному шепчет: пассажир-то ночью на прову вышел, за борт свесился и… только не гневайтесь, каморный, видят воды – не врем, полночи с дельфинами разговаривал. Дельфины – здоровые, у нас таких сроду не водилось, и светлее наших. А как развидняться стало, махнул им одноглазый рукой и в камору ушел.

Каморному не по себе стало, конечно, но виду он не подал, поскольку был хоть и алчным человеком, но далеко не трусливым. Однако решил он на всякий случай у одноглазого задаток попросить. Заходит в камору свою, пассажиру отданную, так, мол, и так, говорит, как насчет задатка? Одноглазый ему – знаешь, я тут с друзьями посоветовался, они сказали – раз два корабля ведем, то двум каморным и заплатить надо. Так что вот тебе два раза по двенадцать монет золотом, половину себе оставишь, а половину отдай своему другу-каморному. Да уж не поскупитесь с другом, матросам магарыч поставьте, когда на берег сойду, я ж видел, как они на меня из-за шегл зыркали, когда я с друзьями общался.