Планета КИМ - Абрам Палей

На ночь приходилось прекращать работу. В течение пяти кимовских суток она была, однако, закончена полностью. Ракета стояла «под парами». Теперь в ней дремала скрытая сила, готовая устремить ее в мировое пространство и пронести через сотни миллионов километров,

В последний раз все собрались в круглом клубе.

Семен предавался размышлениям, стоя в углу у библиотечного шкафа и оглядывая шумно гуторящих товарищей. Ему казалось, что он в первый раз видит их со стороны. Пожалуй, это так и есть. Все время он работал с ними бок-о-бок. Обязанностей и забот у него было больше, чем у кого-либо другого из членов коммуны.

Его и теперь тревожила величайшая забота, которою он твердо решил не делиться с товарищами. К чему? Не отменять же полет! Но риск, величайший риск предстоящего, он ощущал, как ужасную ответственность.

Если сравнительно просто было наметить путь с Земли на Луну (да и то сам профессор Сергеев ошибся), то насколько труднее наметить отсюда путь на Землю, за четыреста миллионов километров.

Правда, теперь он все время будет следить за направлением…

И кто может поручиться, что хватит горючего? Семен и Федя долго вычисляли, какое количество газов может понадобиться, но они были слишком недостаточно вооружены научными данными, чтобы произвести точный расчет. Да и больше нет места для газов.

Удастся ли преодолеть сопротивление Юпитера и Солнца? Хватит ли газов для торможения при спуске?

Семен поднял голову и внимательно осмотрел товарищей. Ему казалось, что он видит в каждом из них что-то новое, что до сих пор ускользало от его внимания. Они все годы были вместе с ним, и он не мог уловить медленные изменения, которые накладывало на них время. Его внимание было всегда занято.

Теперь он невольно проводил параллель между своими друзьями и той кучкой отважных межпланетных путешественников, которая почти двадцать лет назад «высадилась» на поверхности малой планеты. «Иных уже нет» — мелькнул в его голове Пушкинский стих. Да, Петр Сергеев и Михаил Веткин спят вечным сном под невысокими могильными холмами. Сумасшедшая, мысль возникла на мгновение в мозгу Семена, и он скрыл ее от товарищей. Что, если вырыть трупы? Не взять ли их с собой?

В почве, лишенной бактерий и кислорода, абсолютно сухой, трупы должны были, потеряв влагу, превратиться в совершенные мумии, каких в земных условиях не изготовит и самый умелый специалист. За два десятилетия они не могли разрушиться, как и за любой срок, в течение которого будет существовать приютившая их планета.

Пройдут многие годы. Когда-нибудь «пристанут» к этой планете новые выходцы с Земли, которых занесет сюда уже не слепая случайность, а точный математический расчет. И они найдут здесь следы пребывания людей: дом с примитивной мебелью и утварью из алюминия, с трубками газоулавливателей и воздухопроводов; сарай; вехи, отмечающие путь к источнику перекиси водорода; два могильных холма с алюминиевыми листами-памятниками. И все это будет неизменно, нетленно. Только метеоры, в своем бешеном каждогодном падении, повалят несколько алюминиевых вех, листы на могилах и вдавят новые воронки на могильных холмах. И если новые пришельцы выроют похороненные трупы, они найдут их нетронутыми временем, и из могил возникнут черты Петра Сергеева и Михаила Веткина.

Но теперь этого никак нельзя делать. Как бы это потрясло Нюру! Да и для всех было бы тяжело увидеть умершими своих потерянных друзей. Это было бы равносильно тому, чтобы снова пережить их гибель.

Семен отогнал эту нелепую мысль. От умерших его внимание перенеслось к родившимся на планете Ким. Опять почему-то он подумал о них Пушкинскими словами: «Здравствуй, племя младое».

Да, вот оно, это «младое племя», первые дети земных родителей, родившиеся и выросшие вне Земли: светловолосый, стремительный Ким, его темноволосая, темноглазая и медлительная подруга с задушевным глубоким голосом.

Семен лукаво улыбнулся про себя: Ким и Майя упорно скрывали свою более чем братскую дружбу, в силу какой-то целомудренной юношеской застенчивости. Но она сквозила в их обращении друг с другом, лучилась в их взглядах.

Круглый зал гудел веселым говором. Тер-Степа-Нов перевел взор на Владимира и Рэма. Возбужденные предстоящим путешествием, они о чем-то горячо толковали в углу.

Вот и самые младшие представители «новой расы». Уже почти юноши, стройные, поджарые, с ровным матовым цветом лица, лишенного румянца, но здорового, они были решительно красивы. На Земле ими залюбуются. Но как-то они воспримут земной мир?

Старшие разбились на кучки, каждая о чем-то спорила. Семену вспомнилась небольшая комната в ленинградской квартире профессора Сергеева, где сверстники и товарищи Тер — Степанова, с большинством из которых он в тот день впервые познакомился, так же спорили, разделившись на маленькие группы, в день отлета. Мог ли он тогда предвидеть, что ему придется провести с ними вместе столько времени?

Как они, в сущности, мало изменились за эти двадцать лет! Время почти не наложило на них своей испепеляющей печати. Кое у кого мелькает в висках седина. Кое-кто стал серьезнее и сдержанней. Но, в общем, нет тех перемен, какие вызвал бы такой промежуток времени в облике земных жителей. Конечно, причина в необычных условиях жизни здесь. Быть может, благотворно повлияло то, что в кишечнике путешественников не было тех многочисленных микробов, которые на Земле постепенно отравляют человеческий организм, проникая в него с обычной пищей и дыханием? А затем — за все это время те, кто остались в живых, не перенесли никакой болезни — ни инфекционной, ни простудной.

Вон стоит Нюра. Ее коренастая, невысокая фигурка кажется теперь более стройной, чем в день отлета с Земли. Кожа ее давно потеряла свой загар и приобрела ровный матовый оттенок, как у всех. Ее грубоватые, но привлекательные черты заметно заострились. Она утратила свою стремительную живость, — но кто сказал бы, что над ее и доныне растрепанной густоволосой головой пронеслись два десятилетия?

Она стояла, закинув правую руку за шею прислонившейся к ней, на голову выше ее, своего «Сиамского близнеца» Тамары, которая, слегка пришепетывая, медленно говорила о чем-то подруге. Тамара так же стройна и сухощава, как двадцать лет тому назад. Ее светлоголубые глаза сохранили блеск юности. Семен долго и с нежностью смотрел на жену, но она, увлеченная разговором, не замечала его пристального взгляда.

Дальше, у окна, высокий, как мачта, Сеня Петров беседует с Гришей Костровым. Тут же Надя и Соня.

Вот Соня, пожалуй, изменилась больше всех: она не стала полнее, но в ней чувствуется какая-то серьезность, пришедшая с возрастом на смену ее былой юношеской наивности. А вон Федя о чем-то беседует с Лизой. Он — совсем такой, как и был, даже волосы вьются такими же кольцами. Волоокая Лиза — та даже как будто моложе стала: ее фигура в молодости была немного грузной, а теперь она так же стройна, как все. Решительно на Земле никто не поверит, что старшим кимовцам по сорок-сорок пять лет…