Хранительница болот - Наталья Николаевна Тимошенко

и оттащить к двери, но недостаточно для того, чтобы пришедший в себя Николай не дотянулся до нее. Одним прыжком он догнал нас, схватил Элену за ногу и потащил к себе, победно рыча. Элена кричала, я вопила тоже. Шум стоял неимоверный, и за шумом этим мы не услышали, как на пороге появился кто-то еще. Только когда нас троих окатили холодной, дурно пахнущей болотной водой, мы пришли в себя.

Николай заскулил будто раненая собака, завертелся на месте, пытаясь стряхнуть с себя воду. От его тела поднимался в воздух легкий дымок, запахло палеными волосами. У меня не было сил жалеть его, я бросилась к двери, едва не сшибив стоящую передо мной Агнию. Вдвоем с Эленой мы вывалились наружу, туда же выскочила и Агния. Заперла щеколду и повернулась к нам.

– Дуры! – закричала она. – Вы куда полезли? Вы что натворили?!

Мы лежали на земле, громко рыдая и не зная, что сказать в свое оправдание. По правде говоря, оправдание сейчас волновало меня меньше всего. Я была едва жива от ужаса и не могла думать ни о чем другом.

Элена успокоилась первой, села, снизу вверх глядя на Агнию.

– Чем ты его?

– Водой болотной, заговоренной, – сказала Агния, тоже немного успокаиваясь. – Хорошо, мимо проходила, а то не жить бы вам обеим.

– Что с ним? – растирая по лицу слезы вместе с грязью, спросила я.

– Болен он, – рявкнула Агния. – Баба Яся убить велела, как когда-то свою дочь, да мамка наша пожалела. Теперь вот и сам мучается, и других мучает. Поранил вас?

Я не чувствовала боли, но понимала, что боль может прийти позже, когда мы доберемся домой, когда успокоимся. Подумала о том же и Агния, потому что велела вдруг:

– Раздевайтесь! – А когда мы с Эленой переглянулись, не двигаясь с места, поторопила: – Раздевайтесь скорее, ну! Осмотреть вас надо!

Мы поднялись на ноги, нехотя стащили с себя платья, оставшись в одних лишь сорочках, но Агния велела снять и их. Утро было прохладным, солнечные лучи, скользящие по деревьям и нашим обнаженным телам, еще не согревали достаточно, поэтому мы обхватили себя руками, трясясь от холода.

Агния быстро осмотрела меня, не нашла никаких ран, только пару царапин. А вот Элене досталось сильнее: на правом плече ее, чуть позади, виднелась большая рана с отпечатками зубов по краям. Присмотревшись и увидев, что Николай оторвал кусок плоти, я почувствовала, как дурнота поднимается по горлу выше, и поспешно закрыла глаза.

– Больно? – услышала, как спросила Агния.

– Н-нет… – ответила Элена.

Боли еще не было, но она тряслась, не то от холода, не то от осознания того, что произошло. Агния кинула мне платье, велела одеваться и идти домой.

– А Элена? – стуча зубами, спросила я, поспешно натягивая на себя одежду.

– Рану обработать надо. Позже придет.

Агния сказала отрывисто и строго, напомнив вдруг интонациями бабу Ясю. Ту я помнила не очень хорошо, а сейчас вдруг узнала. И не стала спорить, бросила на Элену последний взгляд и, подобрав юбки, бегом припустила к дому, молясь лишь о том, чтобы никого не встретить по пути.

Глава 20

Я проснулась снова, когда солнце поднялось уже высоко, а по дому разливался упоительный запах свежеиспеченного хлеба. Села на кровати, подозрительно осматриваясь. Комната была моей. То есть Агаты, но я уже привыкла считать ее своей. Мои занавески, мое зеркало, мой стол. Не Леоны. Что ж, значит, это уже точно не сон. Хотя итот сон я с трудом могла считать в полной мере сном. Он был странным, не то видение, не то воспоминание, но не отключившее полностью мое «я».

Несмотря на то, что сон оборвался на моменте, как я, то есть Леона, бегом бросилась из сторожки лесника домой, теперь я помнила, что ей удалось добраться домой незамеченной. Утром все вели себя так, будто ничего и не случилось, только Элена сказалась больной, к завтраку не спустилась. Отец разрешил Агнии ее навещать, и та лечила Элену травами и отварами, доктора не звали. Леона узнала, что рана, оставленная сестре Николаем, никак не хочет заживать, несмотря на все старания Агнии. Она гноилась и дурно пахла. Теперь мне казалось, что рана просто была инфицирована, ведь не зря говорят, что рот – самое грязное место у людей, там больше всего микробов. А рот человека, никогда не видевшего зубной щетки, уж наверняка рассадник заразы. Зажила ли потом рана или же после приезда Яна Элена обратилась к нему, я, увы, не знала.

Быстро умывшись, я подошла к зеркалу, чтобы одеться, и изумленно замерла. На моей щеке протянулась огромная царапина, которой вчера еще не было. Вернувшись от Ивана, я умывалась, смотрела в зеркало и никакой царапины на лице не видела! Откуда она, если я всю ночь мирно спала в своей кровати? Расцарапала себя сама, мечась в постели от кошмара? Может быть.

Кое-как замазав царапину тональником и придумав отговорку, что поцарапалась сама, неаккуратно умываясь, я спустилась вниз, но не пошла в столовую, откуда доносились голоса, а подошла к портретам Элены и Леоны. Если в первый день нашего приезда они показались мне удивительно похожими друг на друга близняшками, то теперь я с легкостью их различала. Да, они были похожи, особенно в одинаковых платьях да под кистью не очень талантливого художника, но Леона даже на портрете блистала яркой своей красотой, а Элена выглядела словно ее отражением в воде. Похожим, да не таким: черты были чуть размыты, краски потерты. Нет ничего удивительного в том, что Элена завидовала сестре и, когда подвернулся случай, принялась жестоко ревновать.

Интересно, если бы Юлька была здорова, я тоже завидовала бы ей? Нет, вряд ли, слишком большая между нами разница, чтобы мы делили мужское внимание.

«Ой ли, Эмилия? – вдруг рассмеялся внутренний голос. – А не ты ли буквально вчера брызгала ядом ревности, когда, как тебе показалось, Иван предпочел общество Юльки твоему?»

Что ж, пришлось признать, что так все и было. Я не завидовала красоте сестры ровно до того момента, как ее предпочел понравившийся мне мужчина. По крайней мере, когда мне так показалось. Хорошо, что к тому моменту, как открылась эта неприглядная истина, я уже набралась достаточно жизненного опыта, чтобы сражаться с подобными проявлениями характера.

Внутренний голос опять занудил, что я так говорю лишь потому, что Иван в итоге все-таки позвал на ужин меня, но я велела ему заткнуться. И, чтобы не слушать больше, пошла в столовую.

Завтрак был в самом разгаре. И если Вера, как обычно, хлопотала вокруг стола, то убегая на кухню, то возвращаясь с чем-то обратно, то Кирилл в этот раз сидел за столом рядом с Юлькой. Молодые люди с аппетитом уплетали пышный омлет, о чем-то весело болтая. Увидев меня, Кирилл тут же подскочил, будто считал, что при мне не имеет права сидеть за хозяйским столом. Пришлось долго убеждать его в обратном, но даже когда мне это удалось и он вернулся за стол, вел себя сдержанно и будто бы даже немного испуганно. Вот уж не думала, что произвожу такое впечатление на людей!

– Эмма, что с твоим лицом? – удивленно воскликнула Юлька, наконец заметив длинную царапину, и в следующую секунду расхохоталась: – Неужто ночь прошла настолько хорошо?

Я не удержалась, швырнула в нее салфеткой и скорчила рожицу. И прежде, чем я солгала бы про то, как поцарапалась, умываясь, Кирилл спросил:

– А что было ночью?

– Вечером, – поправила его Юлька. – Вечером Эмма ходила к нашему соседу на свидание. Во сколько вернулась, не знаю, я уже спала. Правда, обычно после удачных свиданий мужчины имеют расцарапанные спины, а не женщины – лица…

Мне захотелось запустить в нее чем-то потяжелее салфетки, но уж очень заразительно она хохотала. Кирилл тоже смеялся, хотя я видела, что слова Юльки его смутили.