Счастье Зуттера - Адольф Мушг

Йорг замолчал. Зуттер сидел не двигаясь.

— С тех пор, — продолжал художник, — это повторялось каждый раз. Мы приезжали в женскую тюрьму, встречались с Ялу, Зигги играла на скрипке, а я ждал внизу. Я бродил вокруг тюрьмы, как пес, который хочет только одного — попасть внутрь. Когда она наконец возвращалась, держа в руке футляр со скрипкой, мы шли в церковь, она молилась со своей «тетей», а я сидел на хорах. Когда потом она показывала мне свой «гробик», на туристской базе, я гнал от себя похотливые мысли… Совсем она не раздевалась никогда. «Ты можешь видеть только это, — говорила она, — только ничего не говори Ялу, иначе она убьет и нас тоже». «А Лео?» — спросил я. «Лео и так все знает, ей и говорить не надо». Тогда-то и пришел конец моему искусству, Эзе, но ребенку я не причинил зла. Клянусь тебе. Не с девятилетней же девочкой этим заниматься. Я лишь делал то, чего ей хотелось. А тринадцатого февраля, в этот день мне исполнилось пятьдесят шесть, Лео сказала мне: «Йоргли, этого я не прощу тебе никогда». С тех пор она и вертит мной, как хочет. Больше в Хиндельбанк я не ездил, Зигги тоже. Туда стала ездить Лео. Она воспользовалась случаем, чтобы сделать из нас совсем других людей. Прежде всего она решила развестись со мной. Потом сблизилась с Ялу и предназначила ее мне в жены. Тем самым она спасла ее от высылки из страны, а я получил свое домашнее задание. В прежние благочестивые времена это называлось браком святого Иосифа, и мне, естественно, не полагалось рассматривать это как наказание. Деятельное раскаяние, Эзе, а что до моих плотских желаний, то и вовсе бездеятельное. Да и желаний этих у меня почти не осталось. Когда мы с Ялу поженились, она, расколдованная принцесса, увидела в этом простую формальность. Мне навязали новое поле деятельности, Лео дала понять, что она думает о моем искусстве, и оно стало для меня побочным занятием. Зачем человеку рыться в отбросах, когда на небесах столько сокровищ? Грехи мои были мелкими и неаппетитными, Эзе, так, мальчишеский порок.

— Зачем ты мне это рассказываешь? — спросил Зуттер.

— Затем, что ты должен взглянуть на почтовую открытку. По-твоему, скабрезная? Нет, чистейшая невинность и голая анатомия. Девочка продемонстрировала мне и то и другое. Эзе, ну при чем же тут мы? Разве мы создали человека?

Тетя, — продолжал он, — в восемнадцатом веке была женой священника, которого звали Лангхас. Так вот говорят, что жена его была красивейшей женщиной в округе. Скульптора звали Наль, он был пруссак датского происхождения, известный мастер, сбежавший от Фридриха Великого. Владельцы замка Хиндельбанк заказали ему надгробный памятник своему отцу — мошеннику, каких поискать, — полководцу, воевавшему то на одной, то на другой стороне, продававшему своих подданных тому, кто больше заплатит, менявшему веру, как меняют жен, и ставшему бургомистром старого Берна, который он довел до краха. Истинно художественная натура, Наль высек ему такой надгробный памятник, какой он заслужил, помпезный, в стиле барокко, как раз то, что надо, изобразив на нем всех добрых духов древности отвернувшимися от него. Но затем понадобилось сделать еще один памятник, той, которую скульптор предпочел бы видеть живой. Это была прекрасная жена пастора. Она скончалась во время родов накануне Пасхи, вслед за ней умер и ребенок. И в этом памятнике, Эзе, он дал волю своим чувствам и сотворил чудо воскресения. Он изобразил прекрасную покойницу и щель, из которой появился ребенок. Могу поспорить, что при этом он испытывал к ней влечение. Малышка верно разглядела, что ее тело просыпается, и решила воспользоваться моим инструментом. И с тех пор, Эзе, она на меня и смотреть не хочет. Вот уже восемь лет я для нее пустое место.

Зуттер взглянул на собеседника, который был весь в поту и обезьяньи глаза которого выражали муки творения. Впервые он увидел в нем художника, от которого отвернулись все добрые духи.

— Она читает твою книгу, — сказал Зуттер, — выучила ее почти наизусть.

— Какую книгу? — удивленно спросил фон Бальмоос.

— Византийский сонник, который ты ей подарил.

— В самом деле?

— И чем же ты теперь занимаешься? — спросил Зуттер.

Йорг заметно оживился.

— Забочусь о нашем деле. Оно процветает. Лео создала школу, число ее приверженцев растет, трубы дымят, а дышать хочется всем. У нас появились филиалы в пяти странах. Мы дышим глобально. В конце две тысячи второго года мы создадим Open Air for Breath[54] в Айерс Роке[55], фантастический центр энергетической подпитки. Мы изменим мир, он в этом нуждается. — Йорг криво усмехнулся. — «Шмели» живут, Эзе, и многие ветераны вносят свою лепту, не только твоя Руфь.

— Руфь? — удивился Зуттер. — Она состояла в вашем союзе?

— Ну да, ты же ее знаешь. Всегда платила раньше других. Сегодня деньги поступают регулярно, но тогда, в самом начале, и несколько сотен тысяч были серьезной суммой. Лео рада, что могла помогать Руфи — вплоть до последнего дня.

— Ага, — сказал Зуттер.

— А теперь расскажи о себе, — попросил Йорг.

— О чем тут рассказывать? Вот думаю, что делать дальше. Я оставил машину в долине Фекса.

— И спустился сюда на дрожках?

— Хотел освежить память о прошлом.

— В таком случае я отвезу тебя к твоей машине.

— Я лучше пройдусь пешком.

Лицо Йорга потемнело.

— Эзе, — сказал он, — есть еще кое-что, о чем тебе надо знать.

— На сегодня я узнал достаточно.

— А вот и Ялу, — сказал фон Бальмоос.

Она и в самом деле шла к ним, так стремительно огибая группы сидящих в мягких креслах людей, что ей приходилось придерживать руками светлую накидку, а складки на платье, казалось, не поспевали за ее движениями. Все в этой маленькой женщине было каким-то опрометчиво-торопливым, но при этом никак не сказывалось на ее достоинстве; подбородок, веки, волосы, накрашенные светлой помадой губы — все в ее лице было несколько чрезмерным, даже тяжеловатым. Зуттер не видел ее со времени судебного процесса. Выглядела она женственнее, чем восемь лет назад, но эти годы сделали ее подвижнее, почти омолодили. Теперь он впервые услышал ее высокий, слегка певучий голос, она строила фразы точно, с долей искусственности, но ее немецкий, если не считать напевной интонации, уже никак не выдавал происхождение Ялуки. Она вся сияла, стоя перед Зуттером, который тоже поднялся со своего места.

— Господин Гигакс! — воскликнула она.

Он не знал, какая у нее теперь фамилия, поэтому с легким поклоном произнес:

— Госпожа Ялука!

Она протянула ему снизу вверх маленькую руку, словно приглашая на менуэт; эту ручку Виола от нее не унаследовала. На секунду ему показалось, что Ялука опустилась на пол — это она сделала книксен, усвоенный за время ее жизни в Германии.

— Ну как, выиграла? — спросил, сидя в кресле, муж. Она оставила его вопрос без ответа.

— Я безумно рада познакомиться с вами, — сказала она. — Благодарю вас за все, что вы для меня сделали. Лео дала мне ваши книги.

«Какие еще книги? — подумал он. — Ну да ладно».

— Вы замечательный человек! — воскликнула она, и Зуттер почувствовал, что надо с этим кончать, так как люди в соседних креслах уже начали посматривать в их сторону.

— А где же Леонора? — спросил он.

— Ей надо немного отдохнуть, но она передает вам большой-большой привет, — сказала Ялука с преувеличенным почтением.

— Я имел удовольствие подвезти сюда вашу дочь.

— О, Виола сейчас на озере. Она всегда на озере. Где вы остановились?

— В пансионате фройляйн Баццелль, как обычно. По крайней мере, надеюсь на это. Я не уверен, что для меня там найдется комната.

Она закрыла свои глаза-щелки.

— Ваша жена, — тихо сказала она.

— Да.

— Я вам так сочувствую, — проговорила она и вдруг в испуге широко открыла глаза. — Вам не дают комнату? — спросила она таким тоном, словно речь шла о голодной смерти целого народа. — Но почему? Почему вам не дают комнату, в которой вы всегда останавливались с женой?

— Собственно, пансионата больше не существует, — сказал Зуттер. — Его владелица скончалась. Теперь там одна фирма проводит свои семинары.

— Владелица умерла, и вам об этом не сообщили? — дрожащим от возмущения голосом спросила она.

— Ялу, — вмешался фон Бальмоос, — может, ты присядешь? Зачем устраивать сцены на глазах у всех?

Она снова не обратила на него ни малейшего внимания и осталась стоять. Пришлось стоять и Зуттеру.

— Не беспокойтесь, — сказал Зуттер, — я найду, где остановиться.

— А если в «Вальдхаусе», Эзе? — предложил фон Бальмоос. — Хочешь, я спрошу у администратора? Будешь моим гостем.

И тут произошло нечто, чего Зуттер совершенно не ожидал. Ялука бросилась ему на шею. Она обняла его и положила голову ему на грудь. Он почувствовал, как она всем телом слегка прижалась к нему. Ощущение, которое он испытывал, только когда брал уроки танцев. Он осторожно взял ее за плечи, которые вздрогнули от прикосновения его рук, но так и не решился отодвинуть ее от себя.