Вавилон - Маргита Фигули

К концу дня между Муджалибой и входом в парадный зал зимнего дворца выстроилось столько солдат, как будто предстояло сражение. Сопровождать царя и его свиту были выделены отряды конницы и копьеносцев, отобранных из числа наиболее рослых эфиопских наемников. Таким образом, были приняты все меры для безопасности его величества царя Валтасара. Желая скрыть, что все это предпринято ради охраны его особы, Валтасар делал вид, будто он гордится военной мощью своей державы и пользуется любой возможностью похвастать ею перед вавилонянами и перед иноземцами, чтобы они множили его славу.

Но в полной мере тщеславие Валтасара обнаруживалось в хвастливом выставлении напоказ своих богатств. Он приказал главному смотрителю царской казны открыть сокровищницы и украсить покои дворца золотом, серебром, драгоценными камнями, роскошными дорогими тканями и коврами.

Повсюду, куда ни обратишь взор, бросалась в глаза баснословная роскошь. Управитель дворца произвел осмотр убранных залов, и к концу у него так разболелась голова, что он потребовал себе чашу с целебным отваром. С самого начала весь этот труд казался ему ненужным, так как совещание было назначено на ночь. Разве возможность продемонстрировать свои сокровища Валтасару важнее предстоящего секретного совещания? Впрочем, управителю было не до размышлений, и он ограничился тем, что залпом осушил чашу целебного отвара.

Но еще долго в глазах у него кружились видения потолков кедрового дерева, стен из алебастра, мраморных лестниц и полов, стен, покрытых эмалью с искусной инкрустацией из золота и слоновой кости; снова и снова высились перед его мысленным взором величественные порталы, украшенные хитроумным орнаментом работы старых халдейских мастеров, исполинские фигуры крылатых львов, охраняющих входы, гранитные, бронзовые, медные и каменные статуи, высокомерно застывшие у стен; просторные входы во внутренние покои были завешаны тяжелыми портьерами из плотных дорогих тканей; мягкие диваны, золотым ножкам которых была придана форма тигриных лап, застланы пурпурными, синими, желтыми, белыми и цвета морской волны покрывалами работы самых знаменитых мастеров; полы были устланы коврами работы самых искусных ковровщиков, такими пушистыми, что нога уходила в них по самую щиколотку, словно человек ступал по травянистым лугам Месопотамии; лабиринты коридоров и внутренних дворов были обсажены пальмами, ароматным кустарником, завезенным из далеких стран, украшены фонтанами причудливых форм; столы в помещениях были покрыты скатертями, расшитыми золотом и серебром; на столах стояли металлические или стеклянные безделушки, украшенные драгоценными камнями.

Золотые цепи струились из чаш тонкой художественной работы, изображая вино, напиток богов; цветы из золота украшали вазы необычайных форм и отделки; из золота была мебель для сидения и лежания; юные невольницы расставляли кушанья в золотых мисках. Золотые бокалы для напитков, золотые подсвечники, золотые лампы по стенам, золотые светильники при входе; золотой пылью напудрены волосы царя и его невольниц; золото на сандалиях и поясах; из золота кинжалы и ножны для мечей; золотом затканы одежды, ч вся жизнь оправлена в золото.

Приказом царя наибольшее внимание следовало уделить убранству его кабинета, где должны были собраться советники перед, тем, как торжественно вступить в тронный зал. В кабинете царя преобладал цвет морской зелени в сочетании с пурпуром. Пол покрывал ковер, изображающий море с фантастическими растениями и животными. Высокие светильники, расставленные вдоль стен, представляли бога воды Эа — существа с туловищем рыбы и человеческой головой. В глубине кабинета от стены до стены был накрыт стол. На нем стояло двести золотых кубков, из них советники в ожидании начала совещания будут пить вино, закусывая сдобными печеньями, лежавшими в вазах критской работы. У передней стены протянулось возвышение, к нему вели три ступеньки, выложенные золотом и черным деревом. На возвышении стояли стол и царский трон. На столе были разложены резцы для письма и покрытые клинописью золотые таблички. Вдоль боковых стен до самого входа тянулись полки с книгами. Перед ними были расставлены низкие скамьи с шелковыми подушками. В центре комнаты разместилось множество маленьких столиков и стульев, инкрустированных по краям серебром и топазами.

На стенах кабинета до недавнего времени висели бронзовые барельефы, но Валтасар приказал убрать их, ибо они прославляли победы царя царей, бессмертного Навуходоносора. Валтасар уверял, что на его душу умиротворяюще действуют плиты, покрытые сине-зеленой эмалью, и велел заменить ими барельефы, скрывая за этим объяснением непобедимую ненависть к славным деяниям своего великого предшественника.

Стены кабинета преобразились, но муки зависти по-прежнему терзали душу Валтасара. Даже здесь, окруженный сокровищами халдейского искусства, он не находил себе покоя. Наконец решил выстроить себе новый дворец, который прославлял бы его правление и превосходил роскошью дворец Навуходоносора. Но воплотить это намерение в жизнь постоянно что-нибудь мешало.

Когда управитель дворца вошел в кабинет, он убедился, что его величество может быть доволен убранством и что он, управитель, заслужил от царя золотую цепь на грудь, высочайший знак отличия.

Итак, покои и залы готовы принять участников совещания.

С наступлением вечера зажглись огни во дворах и на террасах, и пятиэтажный зимний дворец весь засиял в мерцающем пламени факелов, ослепляя сильнее света звезд, который делает дно небесного свода глубже и прогибает его, как теплый ветер прогибает сеть паутины в кроне олеандра.

Со всех сторон дворец окружили толпы зевак, и чем ближе был час прибытия царя, тем больше любопытных собиралось на дорогах и улицах, по которым пролегал путь от Муджалибы к дворцу в Вавилоне.

Нервное оживление царило в тот вечер и во дворцах высших сановников. Советники и их писцы облачались в парадные одежды, в самое дорогое и красивое, что у них было. К одеждам прикалывались знаки царских отличий, полученные за собственные заслуги или унаследованные от предков. В последнюю минуту затверживались речи, приготовленные к совещанию и заблаговременно нанесенные на восковые таблички.

Каждый втайне надеялся, что именно его слово произведет на всех самое сильное впечатление. Каждый связывал судьбы державы лишь с собственными интересами и соответственно намеревался говорить. Мало кто вспоминал при этом о простом народе, а тем более возлагал надежды на его патриотизм. Ведь простолюдины были всего лишь одной из рубрик в сухом перечне хозяйственного инвентаря, принадлежащего аристократии. И она уповала только на собственное могущество, основанное на золоте, на свой разум, ослепленный блеском золота.

Разве что Идин-Амуррум, верховный судья Вавилона, смотрел на вещи иначе. Он верил в здравый смысл и широкую душу народа и понимал, как важно заручиться его поддержкой. Для этого надо отбросить бичи, которыми ежедневно кровавили крестьянские спины, дать народу хлеба, масла и мяса, избавить его от голода. Но вельможам дорог лишь мишурный блеск собственных речей, а не судьбы державы.

Если бы в этот момент чудом удалось раздвинуть занавесы в покоях царских сановников, то можно было бы убедиться, насколько далеки их стремления от надежд и мыслей Идин-Амуррума.

Вот дворец сановника, ведавшего дорогами. Слуги суетятся вокруг своего господина, облачая его в парадное платье. Перед ним с табличкой в руках стоит; писец и бдительно следит, чтобы его светлость не пропустил ни одного слова из выступления, которые он затверживал наизусть и которым намеревался ошеломить самого Идин-Амуррума, этого призванного оратора и тонкого ценителя красноречия. Подходящий момент доказать перед лицом избранных мужей всего Вавилона, что не один верховный судья наделен мудростью и даром яркого слова. Что же касается персидской угрозы, то она весьма мало заботит тщеславного сановника.

Сановник, на попечении которого было хозяйство страны, питал слабость к знакам отличия и не упускал случая выставить их на всеобщее обозрение. И теперь он прежде всего распорядился увесить себя регалиями. Его не оставила равнодушным весть о продвижении Кира; несмотря на слабость к красивым вещам, вельможа отличался рассудительностью и преданностью отчизне и мечтал прибавить к перешедшим к нему по наследству наградам и собственный высший знак отличия за доблесть, проявленную в бою за родину.

Сановника по внутренним делам перед каждым заседанием совета, кроме забот о делах государства, одолевали хлопоты, со стороны, быть может, и пустячные, но по-человечески понятные и проистекавшие главным образом из-за беспокойства о том, чтобы его особа выглядела достойно. За какие только грехи боги покарали его? Высокопоставленного халдея нельзя было представить себе без ухоженной бороды, у него же, несмотря на притирания, она не желала расти. Бедняга носил накладную бороду, доставлявшую ему массу неудобств. Вот и теперь ему пришлось вытерпеть из-за нее сущий ад. Презирая ухищрения цирюльника, борода никак не держалась на своем месте. Лишь когда, порядком намучившись, ее удалось наконец закрепить, сановник отправился во дворец; иначе он не мог бы показаться на глаза царю.