На службе зла. Вызываю огонь на себя - Анатолий Матвиенко

Круглый зал группенфюреров аскетически красив. Заходящее весеннее солнце осветило его, играя бликами на полированном мраморном полу, на котором выложен оккультный символ в виде свастики с двенадцатью лучами. Мы радуемся яркому солнцу на небосводе, нацисты — черному солнцу под ногами.

— Боюсь, вы не сможете выстоять ритуал на ногах, — заботливо заявил Никольский. Если мерзавец потеряет сознание от напряжения и пропустит часть откровений, получится совсем нехорошо.

Эсэсовцы установили кресло в двух метрах от карикатуры на солнечный круг. Фюрер уселся, возложив дергающиеся руки на подлокотники. Рядом изваяниями застыли врач, Борман и Бюст. Остальных Гитлер не счел достойными главного откровения.

Никольский занял позицию на противоположной стороне, закрыл глаза и замер. «Начинаем, аппаратура готова», — раздался тихий шепот Шауфенбаха, словно нацисты могли услышать голос в голове посланца.

Подручные марсианина передали Аненербе столько оккультно-мистической чепухи, что ритуал надо провести, не входя в противоречия с ранними образцами. Гитлер и врач, скорее всего, проглотят, как есть, но мог подгадить профессор, поднаторевший именно в ритуальной специфике. Никольский заранее предупредил, что в присутствии посланника контакт устанавливается гораздо проще, потому процедурная сторона будет сокращена.

Он развел руки и поднял их вверх, произнеся первый звук «ом-м-м». Он отразился от пустых стен и зажил собственной жизнью, наполняя башню гулом и едва заметной вибрацией. Медленно и торжественно, как наставляли Курт и Юрченков, начал напевную декламацию на каком-то древнескандинавском языке. Слова сплетались с гулом, усиливались, кружились по залу, обвивая колонны и таяли на потолке.

Сквозь щелку в веках Никольский глянул на немцев. Гитлер смотрел с недоверчивым скепсисом, в глазах бульдожки мелькнула заинтересованность, Вюст впитывал все детали сокращенного ритуала, а врач, выказывая полное безразличие к происходящему, тихонько щупал пульс на августейшей лапке.

Вторая стадия. Голос усилился до фортиссимо, фразы стали резкими и отчетливыми. В центре черного солнца возникло едва заметное туманное веретено, верхним концом уходящее куда-то за пределы башни. Внутри тумана замелькали вспышки крохотных звездочек.

У Бормана и Вюста натурально отпали челюсти — они никогда в жизни не видели голографию.

Даже врач оживился. Лишь фюрер сидел безучастно. Из-за плохого зрения он просто не рассмотрел начало видеотрансляции.

— Высшие Неизвестные! К вам взывает фюрер арийского народа Адольф Гитлер!

Никольский умолк. Он пока что отыграл роль.

Вероятно, в нацистских традициях обряды лучше обставлять в темноте, при свечах или наподобие ночных факельных шествий. Но Гитлер панически боялся ночных бомбежек, поэтому акцию назначили на закате.

Резко, безо всякого перехода, на месте веретена возник огромный, выше человеческого роста меч, перекрещенный с боевым скандинавским молотом.

— Высшие Неизвестные видят тебя, фюрер!

Заранее зная сценарий, Владимир Павлович как мог отстранялся от эмоций, рассчитанных на германских противников. Но мощный гипнотический голос накрыл и поглотил его без остатка. Хотелось выть от восторга, принести себя в жертву высшим силам. Эйфория от близости чего-то невыразимо прекрасного была тысячекратно сильнее секса, выпивки, наркотического блаженства и прочих земных радостей.

На фоне этого зазвучали веские слова. Они были сказаны тоном, не терпящим возражений и сомнений. Но кто в здравом уме усомнится в истинности божественного предначертания?

Когда изображение древнего оружия растаяло в воздухе, умолк волшебный глас и люди вернулись в обыденную реальность, Гитлер без посторонней помощи вскочил с кресла, почти не качаясь, приподнял обе руки вверх и захрипел:

— Спасибо, боги, что не оставили меня!

Он даже до машины дошел без остановки. Жестом отослал от себя Никольского, мол, мне надо подумать.

Владимир Павлович сделал несколько шагов по направлению к «Мерседесу», на котором приехал Вюст. Слух на грани восприятия уловил щелчок, будто клацнул затвор пистолета-пулемета. «Опасность!» — рявкнул в голове Шауфенбах. Никольский инстинктивно, как на фронте, кинулся вперед и вниз, в пространство между автомобилем и бугаем из охраны фюрера. Очереди из двух машиненпистоле хлестнули по бронированному боку лимузина, сразу начали стрелять охранники. Пуля рикошетом пробила рукав, сверху навалился эсэсман.

Никольский неуклюже выбрался из-под тела. Кровь бодигарда затекла за шиворот. У башни автоматчики окружили две фигуры в эсэсовской форме, лежавшие на земле.

Подбежал давешний штурмбаннфюрер.

— Вы целы?

— Спасибо, да. Боги хранят меня. Как фюрер?

— Покушались на вас. Быстрее в машину.

Все произошло настолько быстро, что Никольский не успел испугаться. В машине попросил у водителя чистую тряпицу и как мог стер кровь.

— Вы ранены? — спросил Вюст, едва шевеля побелевшими губами.

— Высшие уберегли. Кровь охранника.

— Гиммлер. Выбрали момент, когда вы отошли от фюрера.

— Что, теперь и спать с ним в обнимку? — увидев дикие глаза профессора, Никольский понял, что сказал лишнее. — Простите, я пока не пришел в себя после обстрела.

— Уверен, вас теперь будут охранять наравне с вождем и Евой Браун. А мне? Хоть беги из страны.

Это твои проблемы, подумал посланец и попробовал успокоиться.

В ту ночь не бомбили Берлин. Данное обстоятельство, как и провал покушения (мертвый охранник не в счет) фюрер счел добрым знаком. Впервые за год он проникся некоторым оптимизмом. Колонна машин беспрепятственно прибыла на Вильгельмштрассе во двор рейхсканцелярии, откуда начинался спуск в бункер.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Из фюрербункера в фюрерлодку

Две недели до отъезда из Берлина Никольский постоянно находился в бункере, ежедневно общаясь с вождем. В радужной перспективе слинять и избежать возмездия Гитлер развил кипучую деятельность. Естественно, не сам, а руками все еще многочисленных и верных помощников. По любому вопросу, связанному с операцией «Феникс», он засыпал посланника Высших бесчисленными вопросами, забывая на них ответы и потому многократно повторяясь.

— В Новой Швабии есть наша база. Почему Высшие Неизвестные не открыли оттуда вход в Шамбалу нашим полярникам?

— Потому что без вождя арийской нации это не имеет смысла.

— Да-да…

Через час.

— С Новой Швабией есть радиосвязь. Давайте снова устроим ритуал в Вевельсбурге и попросим Высших показать вход в Шангри-Ла.

— Высшие однозначно выразили свою волю: сбор архивов Третьего рейха и НСДАП, их уничтожение, доставка важнейших финансовых материалов на Землю Королевы Мод.

— Конечно, я помню… Кальтенбруннер?

— Да, мой фюрер!

— Как продвигается с архивами?

— По утвержденному вами графику, мой фюрер.

— Постоянно держите меня в курсе.

По старой привычке он продолжал следить за положением на фронтах, упрямо вколачивая в головы фельдмаршалам и генералам необходимость драться за каждый кусок земли и немедленно наказывая дерзнувших отступить. Никольский по стекающим к нему обрывкам информации понимал, что фюрер выбрал гибельную стратегию. Чем дробить войска, давно не имеющие резервов, надо было давно оставить Восточную Пруссию, Бреслау, Венгрию и Чехию, стянув остатки армии ближе к Берлину. Красная Армия уже изготавливалась к решительному штурму столицы. После ее взятия добивание отдельных разрозненных соединений — вопрос недели-двух. Фюрер по-прежнему полагал себя умнее всех и считал своим долгом до конца контролировать ситуацию. Генералы, прекрасно понимавшие ошибочность как общей стратегии, так и отдельных решений, ярились в бессилии что-либо изменить и пытались делать возможное и невозможное, выстилая путь к Берлину трупами германских и советских солдат.

Никольского угнетал каждый лишний день. Достаточно поднять Гитлера на борт американского или британского корабля, зажать в тиски вялую серую мошонку, как фюрер на весь мир прокаркает в микрофон о прекращении сопротивления вермахта. Очередной бесцельно потраченный день уносил тысячи, десятки тысяч человеческих жизней.

Как это можно стерпеть?

Нужно! Терпеть! Еще раз терпеть! Сохраняя бесстрастное лицо и отвечая на повторяющиеся без конца вопросы.

— Посланник, почему Высшие столько внимания уделяют документам?

— Не хотят, чтобы оставались следы их вмешательства в становление Третьего рейха. Возрождение арийского движения произойдет не под знаменем нацизма.

— Нацизм — наиболее передовое учение современности! — как и Ленин, фюрер достаточно часто в приватных разговорах начинал говорить лозунгами, словно перед микрофоном на радио или на митинге. Грань между реальностью и вымышленным миром нацистской идеологии у него стерлась.