Звездные Корабли. Туманность Андромеды - Иван Ефремов

Дар Ветер, как автомат, перехватил Веду за талию и кинулся к поднявшемуся краю платформы. Винтолет выровнялся на долю секунды только для того, чтобы плашмя рухнуть к подножию холма. Сработали амортизаторы, и обратный толчок швырнул Веду и Дар Ветра на склон холма, прямо в чащу жестких кустарников. После минутного молчания по степному безмолвию разнесся низкий грудной смех Веды. Дар Ветер представил себе собственную изумленную и поцарапанную физиономию и принялся вторить Веде в безотчетной радости, что она невредима и что авария обошлась благополучно.

— Недаром винтолетам запрещается лететь выше восьми метров, — слегка задыхаясь, произнесла Веда Конг. — Теперь я понимаю…

— При порче машина сразу валится, и одна надежда — на амортизаторы. Ничего не поделать, закономерная расплата за легкость и малые размеры. Пожалуй, что нас ожидает еще одна расплата за все благополучные полеты, — с чуть наигранным равнодушием сказал Дар Ветер.

— А именно? — посерьезнела Веда.

— Безупречная работа приборов устойчивости подразумевает большую сложность механизмов. Боюсь, для того чтобы в них разобраться, мне потребуется много времени. Придется выбираться по способу наибеднейших предков…

Веда с лукавым огоньком в глазах протянула руку, и Дар Ветер легко поднял молодую женщину. Они спустились к упавшему винтолету, смазали царапины заживляющим раствором, заклеили разорванное платье. Дар Ветер уложил Веду в тень куста, а сам принялся изучать причины аварии. Как он и догадывался, что-то произошло с автоматическим выравнивателем, блокирующее приспособление которого выключило двигатель. Едва Дар Ветер открыл коробку прибора, как ему стало ясно, что с ремонтом ничего не получится — слишком долго придется вникать в суть сложнейшей электроники. С легким вздохом досады он выпрямил уставшую спину и покосился на куст, под которым доверчиво прикорнула Веда Конг. Жаркая степь, насколько хватает глаз, была совершенно безлюдна. Две большие хищные птицы медленно кружили над колеблющимся голубоватым маревом…

Послушная машина стала мертвым диском, беспомощно улегшимся на сухой земле. Странное чувство одиночества и оторванности от всего мира подступило к Дар Ветру.

И в то же время он ничего не боялся. Пусть наступит ночь, тогда видимость невооруженного глаза станет более дальней; они обязательно увидят какие-нибудь огни и пойдут к ним. Они полетели налегке, не захватив ни радиотелефона, ни фонарей, ни еды.

«Когда-то в степи можно было погибнуть от голода, если не возить с собой большие запасы пищи… И воды!» — думал бывший заведующий внешними станциями, прикрывая глаза от яркого света. Он наметил кусочек тени от куста вишни рядом с Ведой и беспечно растянулся на земле, покалывавшей тело сквозь легкую одежду сухими стебельками трав. Тихий шелест ветра и зной погружали душу в забытье: медленно текли мысли; неспешно сменяя одна другую, проходили в памяти картины давно прошедших времен — длинной чередой шли древние народы, племена, отдельные люди… Будто текла оттуда, из прошлого, огромная река меняющихся с каждой секундой событий, лиц и одежд.

— Ветер! — услышал он сквозь дрему зов любимого голоса, очнулся и сел.

Солнце красным шаром уже касалось потемневшей линии горизонта, ни малейшего дуновения не чувствовалось в замершем воздухе.

— Господин мой, Ветер, — шаловливо склонилась перед ним Веда, подражая древним женщинам Азии, — не угодно ли проснуться и вспомнить обо мне?

Проделав несколько гимнастических упражнений, Дар Ветер окончательно стряхнул с себя сон. Веда согласилась с его планами дожидаться ночи. Темнота застала их в оживленном обсуждении прошедшей работы. Внезапно Дар Ветер заметил, что Веда вздрагивает. Ее руки стали холодными, и он сообразил, что легкое платье Веды вовсе не защищает ее от ночной прохлады этих северных мест.

Летняя ночь шестидесятой параллели была светлой — им удалось собрать большую кучу хвороста.

Громко щелкнул электрический разряд, извлеченный Дар Ветром из могучего аккумулятора винтолета, и скоро яркое пламя костра сгустило темноту вокруг, насыщая людей своим животворным теплом.

Съежившаяся Веда распустилась вновь, как цветок под солнцем, и оба поддались почти гипнотической задумчивости. Где-то глубоко в душе человека за те сотни тысяч лет, в которые огонь был его главным прибежищем и спасением, осталось неистребимое чувство уюта и покоя, порождаемое огнем в часы, когда холод и темнота окружали человека…

— Что гнетет вас, Веда? — нарушил молчание Дар Ветер.

— Я вспомнила ту, с платком… — тихо ответила Веда, не сводя глаз с рассыпающихся золотом углей.

Дар Ветер сразу понял. Накануне своего полета они закончили в приалтайских степях вскрытие большого кургана скифов. Внутри сохранившегося деревянного сруба находился скелет старика вождя, окруженный костяками лошадей и рабов, прикрытых краем курганной насыпи. Старый вождь лежал с мечом, щитом и панцирем, а в его ногах оказался скрюченный скелет совсем юной женщины. К костяным чертам ее черепа прилегал шелковый платок, когда-то туго обмотанный вокруг лица. Сохранить платок не удалось, несмотря на все ухищрения, но за несколько минут, пока он не рассыпался в тонкую пыль, удалось точно воспроизвести очертания прекрасного лица, отпечатавшегося на ткани тысячи лет тому назад. Платок передавал еще одну страшную подробность — отпечаток вылезших из орбит глаз женщины, несомненно задушенной этим платком и брошенной в могилу своего мужа, чтобы сопровождать его в неведомых путях загробного мира. Ей было не больше девятнадцати, ему — не меньше семидесяти лет, преклонный для тех времен возраст.

Дар Ветер вспомнил дискуссию, разгоревшуюся по поводу находки среди молодых сотрудников экспедиции Веды. По доброй воле или насильно пошла женщина за своим мужем? Зачем? Во имя чего? Если из-за большой, преданной любви, то как же можно было убивать ее, а не сберечь как лучшую память о себе в покинутом мире живых?

В спор вступила Веда Конг. Она долго вглядывалась в темный бугор кургана загоревшимися глазами, стараясь проникнуть умственным взором в толщу прошедших времен.

— Старайтесь понять тех людей. Просторы древних степей были действительно беспредельными для единственных средств сообщения того времени — лошадей, верблюдов, быков. И на гигантском просторе обитали отдельные группы кочевников-скотоводов, не только ничем не связанных между собой, но состоявших в неугасимой вражде. Множество обид и злобы копилось из поколения в поколение; каждый пришелец был врагом, каждое племя — добычей, обещавшей скот и рабов, то есть людей, работавших по принуждению, как скот, под кнутом. Такое устройство общества порождало, с одной стороны, большую, совсем неизвестную нам свободу отдельного человека в мелких его страстях и желаниях и, с другой стороны, невероятную замкнутость в общении людей между собой и узость помыслов. Если народность или племя состояло из небольшого числа людей, способных прокормиться охотой и сбором плодов, то эти свободные кочевники жили в постоянном страхе нападения и порабощения или истребления со стороны воинственных соседей. Но при изоляции страны и многочисленности населения, могущего создать большую военную силу, люди также платили за безопасность от военных набегов своей свободой, так как в таких сильных государствах всегда развивались деспотия и тирания. Так было в Древнем Египте, Ассирии и Вавилонии.