Корона жигана - Евгений Сухов

Ухватив Лаптя за ноги, жиганы оттащили его в сени, его голова болталась из стороны в сторону, стуча по полу.

— А теперь, господа жиганы, — налил себе из бутыли стакан самогонки Кирьян, — прошу вываливать все на стол. — Сегодня у нас на одного человека меньше, а значит, доля каждого увеличивается. — Кирьян посмотрел на Дарью, сидевшую все так же неподвижно. Взгляд его упал на брошь, подаренную Лаптем. Жиган аккуратно отстегнул украшение и небрежно бросил его на стол. — А это тебе, Ерофеич, подаришь своей лярве, да самогонки нам еще выставишь Крепко ты ее варишь, с навозом небось мешаешь? До самых кишок пробирает!

Часть 3. Жиганская правда

Глава 13. Блатной цвета не меняет

У левого берега Яузы был небольшой, но глубокий омут. С крутого, изрезанного небольшими овражками берега шла нешуточная рыбалка. Поговаривали, что каких-то лет тридцать назад здесь водились невиданные сомы, что рвали самую крепкую леску, словно гнилую нитку. Случалось, здесь даже пропадали рыбаки, которых с легкостью списывали на баловство рыбы-людоеда. Как бы там ни было, но утки обходили омут стороной, и если иная птица, отрываясь от стаи, отважно заплывала дальше других, то поднимался несусветный гвалт.

Сомы здесь по-прежнему продолжали водиться, правда, как говорили старики, изрядно помельчали. Водилась и прочая рыба, редкий день рыбаки возвращались без улова.

Игнат Сарычев рыбалку любил и с тоской вспоминал детские и юношеские годы, когда, не оглядываясь на время, мог подолгу сиживать у реки. Вот и сегодня, поняв, что вечер у него получается свободным, он решил посидеть у воды. Хоть и невелика речушка Яуза, а с удочкой и здесь можно побаловаться.

Рыбаков в вечерний час было немного. Застыв, они терпеливо дожидались клева. Лишь изредка кто-нибудь резко взмахивал удилищем, и в воздухе, сверкая серебром, трепыхалась пойманная рыба. Особенно преуспел в ловле малец лет двенадцати. Забравшись по колено в воду, он стоял на одной ноге, напоминая цаплю, и, на зависть остальным рыбакам, с четкой периодичностью выдергивал плотву.

Ждать Игнату пришлось недолго — поплавок, дернувшись разок, резко ушел под воду, и опытный рыболов не оплошал — уверенно подсек, вытащил крупного окуня. Почти мальчишеская радость обожгла огрубевшее сердце, и Сарычев, уколовшись об колючий плавник, снял с крючка речного разбойника.

— Болыно-ой, — одобрительно раздалось за спиной, — на полкило потянет. Это точно!

Сарычев небрежно бросил рыбу на берег и с легким укором ответил:

— Я тебя уже минут пятнадцать жду.

— Раньше не мог, — отвечал Егор Грош, — дела были.

Игнат с интересом посмотрел на бродягу. Интересно, какие такие дела могут быть у «непомнящего родства»? Но допытываться не стал, спросил о деле:

— Узнал, на какой хате залег Кирьян?

— На Хитровку Кирьян не возвращался, это точно, — убежденно заверил бродяга, присаживаясь на небольшое бревно.

— Может, его и в Москве-то нет? — насторожился Сарычев.

Совсем не исключено, что, прорвавшись через заставу, Кирьян укатил куда-нибудь в соседнюю губернию. В этом случае его поиск весьма затруднится.

Поменяв червя, Сарычев забросил леску в воду, и поплавок, сделанный из обыкновенного гусиного пера, закачался на воде.

— Здесь он! — убежденно заверил бродяга, наблюдая за тем, как течение относит поплавок все дальше от берега.

Игнат удивленно вскинул брови:

— Откуда такая уверенность?

— Все очень просто. Я вчера ляльку его видел. А он без нее никуда! Даже на встречи с жиганами ее таскает.

— Ты это точно знаешь? — спросил Сарычев, загораясь надеждой. — Может, обознался?

Грош едко хмыкнул:

— Разве такую девку с кем-нибудь спутаешь? Другой такой задницы во всей Москве не сыщешь!

— Что же она делала?

Поплавок дернулся разок и вновь застыл. Видать, рыбе не понравилось угощение.

— Похоже, она к Трегубовой шла, — неуверенно сказал Грош. — Во всяком случае, я ее в тех краях заприметил.

— Жиганы по-прежнему у Трегубовой собираются?

— А то! — протянул Грош. — Она малинщица приветливая: водочку на стол поставит, ляльку на ночь устроит. Главное, чтобы башли были, — потер пальцами бродяга. — Если вы хотите Кирьяна прищучить, я вам советую на его мару выходить. Она любит по магазинам шататься, тряпками интересуется.

— Как ее зовут?

— Дарья.

— Хм… Дарья, говоришь. На малинах она часто появляется?

— Только в сопровождении Кирьяна Он ее от себя не отпускает. Но жиганы ее побаиваются и ближе, чем на три метра, к ней не подходят. Тут один пробовал за ней ухаживать, даже в кабак пригласил, так его потом в Яузе выловили, недалеко вот от этого места, — показал рукой вверх по течению Грош. — Раками объеденного.

— Кирьян серьезный жиган…

— Не то слово! — охотно согласился Грош, шевельнувшись всем телом. — Он ведь у нас из брезгливых, в хороводах не участвует. Помнится, до Дарьи у него одна дородная девка была. Титьки вот такие! — бродяга восторженно показал руками. — Только беда одна у нее была, на передок слабовата. Ее едва ли не все жиганы Москвы перепахали. Кирьян за порог, а она тут же шасть к кому-нибудь под одеяло. Ну, смешки всякие пошли, а Кирьян человек гордый, подобного не выносит, вот и нашли потом девку со сломанной шеей. — В голосе бродяги засквозила печаль. — Барышня-то его мало кому отказывала, главное, чтобы при деньгах кавалер был. Однажды даже мне перепало, — лицо Гроша при этом сделалось восхищенно-мечтательным.

— Ладно, давай о деле. Где эту Дарью можно увидеть? Есть у нее родственники, подруги?

Грош озадаченно почесал мохнатый затылок.

— Родни у нее нет, она сама-то не из наших мест, откуда-то вроде с Полтавщины. А подруг ей Кирьян заменяет. Хотя на малинах она бывать любит… У тебя клюет, — ткнул пальцем Грош.

Игнат резко подсек, не успел — по воде разошлись круги. Матюгнулся, насадил на крючок нового червя и вновь забросил удочку.

— Есть одна хата, куда Дарья частенько заходит. Нешухерная хата, ваши о ней не знают.

— Где она находится?

— На Поварской, — отвечал Грош, — там у нее подруга одна живет, малинщица. Они вместе в Москву приехали.

— Адрес дашь.

— Базара нет! Но я хотел тебя предупредить, Игнат, — проникновенно сказал Грош, — можно я тебя так буду называть?

Сарычев с интересом посмотрел на бродягу и отвечал в тон ему, серьезно:

— Можно. Не возбраняется.

— Думается, у тебя в конторе стукач завелся. Уж больно ловко Кирьян со всех малин уходит. А с недельку назад я милостыню на Мясницкой просил и видел, как он с каким-то человеком в подворотне беседовал. Тихо так, затаясь. На легавого тот человек смахивал.

— Как он выглядел? — не сумел скрыть волнения Игнат Сарычев.

— А вы все одинаково выглядите, — заверил Грош. — В кожаной куртке, маузер на боку. Разглядеть-то мне не удалось, видел его в профиль, да и то издалека, с такого расстояния много не увидишь. Худой, высокий… Если бы встретил, то не узнал, — честно произнес Грош. — Клюет! Клюет! — вдруг радостно завопил он.

Игнат опять подсек, удилище сильно изогнулось под тяжестью, и в воздухе на несколько секунд повис большой лещ. Блеснув широким боком, он плюхнулся в воду, подняв сноп брызг.

Не повезло. На лице Сарычева застыло самое настоящее горе.

— Черт бы ее побрал! — в который раз выругался Игнат. — Видно, крепко ты грешен, Грош, с тобой никакая рыба не идет.

— Масть не капает, — сдержанно согласился Грош. — Ну, я поканал. А ты кукуй здесь, — и, поднявшись с бревна, потопал по косогору.

— Мы-то гонцов по всему Подмосковью разослали, а он, оказывается, в Москве околачивается, — задышал в самое лицо Макей. — Кто бы мог подумать. Хотя, — призадумался малость жиган, — есть в этом свой резон, город большой — затеряться легче.

Кирьяну и самому показалось, что однажды в рыночной толпе он рассмотрел сутулую фигуру Пети Крохи. Он даже отправил следом за уркачом одного расторопного ерша, но тот неожиданно растворился в людском потоке. На протяжении нескольких дней Петю Кроху у этого рынка караулили шкеты, но никого, даже сколько-нибудь похожего на него, не обнаружилось.

За Петей Крохой имелось немало грешков, и самый страшный — резня жиганов в тобольском лагере.

В то время Петя Кроха был в лагере паханом, для большинства заключенных — это почти апостол, и его речам осужденные внимали так же трепетно, как откровению святого. Поначалу он относился к «идейным» с большой долей терпимости, считая их всего лишь заурядным течением в блатном мире. Он мог даже позволить себе вступить с ними в словесную баталию о том, что чтение газет так же вредно воровскому промыслу, как огрубевшие пальцы. И только когда уркачи стали терять лидерство, понемногу растворяясь в массе жиганов, он объявил им безжалостную войну. Для начала ликвидировав многих в своем лагере. А те, что остались в живых, с легкостью перекрасились в уркаганскую веру. Даже бывшие белогвардейцы, позабыв про голубую кровь, встали под знамена уркаганского братства.