Доспехи бога - Лев Вершинин

— Ныыыыыыыыыыыыы! — не обрываясь ни на миг, летит из ямы.

Пряча слезы, Ллан склоняет голову и бросает вниз первую горсть земли.

Глава 6. НЕНАЗНАЧЕННАЯ ВСТРЕЧА

Чем более всего неудобны эти туземные пончо, так это совершенно дурацкими разрезами. Они расходятся ниже груди, как раз там, куда в непогоду охотнее всего попадает сырость, а мне это сейчас совершенно не нужно: Олла чихает и кашляет, а у меня после практически непрерывного трехдневного ливня опять проснулась ноющая боль в пояснице, и, как ни закутывайся в плащ, легче не становится.

— Извиняйте, ваша милость, до перекрестка довезу, а уж дальше как сами знаете, — в очередной раз предупредил возчик, откинув переднее оконце кареты.

— Ладно, ладно, — привычно откликнулся я. — Только вот девочку жалко.

Что и говорить, не вовремя пал бедняга Буллу, и не понять отчего — просто взял да и рухнул мордой в пыль. Идти пешком с сумой за плечами и Оллой на руках оказалось пыткой, и, хотя в кошельке звенит, ни конягу, ни мула, ни даже самого завалящего ослика не удалось добыть ни за какие деньги. Ведь конь и ослик — это возможность в случае чего умчаться самому, увезти семью, а если повезет, то и скарб. Хотя «Айвенго» со своей ордой еще далеко, власти здесь, на дальних подступах к Новой Столице, уже практически нет: ватажки крестьян что ни ночь вовсю шалят на тракте, а разъезды дорожной стражи не рискуют забредать далеко от городских стен. Ну, положим, кроме моего нарядного камзола, взять с нас нечего, но камзол надежно спрятан на дне сумы, да и ящерка при мне; она уже выручила нас третьего дня, но и она, оберегая от недобрых людей, не убережет от ветра и хлесткого ливня. Хорошо еще, вчера под вечер подвернулся попутный возчик; в видавшем виды, заваленном тряпьем рыдване удалось хоть сколько-то отогреться и отдохнуть.

— Да вы не подумайте, сеньор, в иное бы время я с удовольствием… — сказал возчик, словно оправдываясь, и с грохотом захлопнул оконце.

Лошади тронулись. Карету раскачивало, под колесами хлюпала грязь. Мокрый воздух тянул в щели, я все плотнее кутался в плащ, вслушиваясь в свист ветра и хлестание дождинок по кожаному верху.

Потом — истошный, долго не замолкающий крик.

Слышу, как скачут мимо всадники, потом возвращаются, останавливают карету, распахивают дверцу, и пронзительный, не по-летнему холодный воздух ударяет в лицо.

— Кто? — рявкает всадник.

Из-под копыт переступающих лошадей брызгает грязь, и один из комочков достигает моей щеки.

— Кто таков?

— Путешественник, — спокойно отвечаю я. Озадаченное молчание, бряцание оружия, сопение лошадей.

— Сорок демонов! Какой еще путешественник?

Подпустив в голос металла, отвечаю вопросом на вопрос:

— С кем имею честь?

В карету просовывается кончик копья и начинает шарить по тюкам, задевая порванную обивку. Хватаю наконечник и с силой толкаю копье обратно.

— А, проклятье! Вытаскивай его, Зуммо!

— Если кто сунется, стреляю в упор, — предупреждаю я, направляя в дверь арбалет.

Они гортанно переговариваются между собой, и я знаю, что таким обращением уже внушил к себе уважение. Мелкая птица не посмеет совать арбалет в лицо кнехтам.

— Дорожная стража, — говорит наконец один из них. — Куда направляетесь?

— В Новую Столицу.

— Ложь! В столицу тут не по дороге!

Они правы. Я повышаю голос.

— Я сам знаю, какой путь для меня короче.

— Ишь какой! Эй, ты! — теперь они обращаются к возчику. — Кого везешь?

— Господина, — отвечает испуганный возчик. — С девочкой.

— Где ты его подобрал?

— Вчера, невдалеке от Мыыльмаайю. Только я не подбирал. Открыл дверцу, девчонку засунул и сам забрался.

Он говорит чистую правду, умалчивая, однако, о двух полновесных сребрениках, примиривших его душу со свершившимся фактом.

— А почему ты решил, что он господин?

— Да кто ж станет сам лезть в карету?

Старший кнехт хмыкает, топорщит усищи, ища повода для придирки; повода нет — на карете герб, возчик самый что ни на есть безобидный — и это сердит вояку.

— Какого демона ездишь здесь? Указа, что ли, не знаешь?

— Хозяин меня посылал в имение.

— Зачем?

— Да это уж так, его дело.

— Смотри мне! А кого везешь?

— Да говорю ж, какого-то господина с девчонкой.

— А кто тебе позволил? Разве ты принадлежишь к гильдии возчиков? Хочешь небось деньги от хозяина утаить?

— Вечным клянусь, господин сержант, он сам сел в карету! Разве бывает так, чтобы господа спрашивали?

Надоело.

— Сержант, — сказал я, — мятежники ограбили нас под Мыыльмаалью. Отняли коня и повозку.

— Мятежники? — На лице сержанта сомнение. — И вы остались живы?

— Их было мало. Они удовлетворились поживой.

— Где же был ваш арбалет? — Теперь под усами ухмылка.

— Арбалет всегда при мне. И не советую вам его беспокоить.

— А почем мне знать, может, вы лазутчик бунтовщика?

— Вы сможете проверить это завтра, когда я высплюсь в усадьбе…

— Какая, к демону, усадьба! Здесь все пусто на десять пао окрест!

— В усадьбе Арбиха дан-Лаила…

— Сеньор дан-Лалла не примет первого встречного! — торжественно заявил сержант.

Я пожал плечами.

— Поезжайте следом, и вы сами увидите, примут ли меня в его усадьбе.

Возчик раскрыл рот и одарил меня возмущенным взглядом; в ответ я вновь пожал плечами: прости, мол, сам знаю, не по пути тебе, да что тут поделаешь…

Карета тронулась, всадники, поругиваясь, поехали сзади.

…Дорога затянулась почти на два часа, и вечер плавно перетек в ночь. Стараясь не шуметь, я сбросил драную дорожную куртку, достал из наплечного короба нарядный камзол и переоделся.

Подъехали уже в полной темноте, но, как ни странно, несмотря на кромешную тьму, ворота были распахнуты настежь.

Вокруг экипажа собирается дворня, подбегают несколько крупных, но не лающих собак. Спрыгиваю с подножки, разминаю ноги на скрипучем гравии.

Выносить Оллу пока что не спешу; успеется.

Распахиваются двери, в ярко освещенном проеме — высокий силуэт; сержант торопливо срывает берет, кланяется. Кланяюсь и я.

— Путешественник приветствует благородного рыцаря.

— И рыцарь приветствует путешественника, — старик наклонил голову в ответ.

В свете факелов лица не разобрать, хорошо различимы лишь просторное одеяние, пышная седая грива и посох-костыль в левой руке.

Когда я откинул полу плаща, сержант чуть ли не крякает: расшитый бисером камзол с рядами блестящих пуговиц произвел на него колоссальное впечатление.

— Почтенный рыцарь, обстоятельства привели меня к вашему порогу. Дочь моя тяжко больна, и это вынудило меня, презрев все опасности, тронуться в путь. Я позволил себе сказать сержанту, что сеньор дан-Лалла примет путешественника.