Провокатор. Роман Малиновский: судьба и время - Исаак Розенталь

Ход мыслей Джунковского был несколько иной: недопустимо «провоцировать Думу», ибо это неотъемлемая часть государственной системы. Малиновского он видел и, вероятно, слышал, посещая заседания Думы, он «возмущался всегда его резкими выступлениями», его «крайне непримиримыми взглядами». Впоследствии Джунковский признавался, что совмещение обязанностей депутата и секретного сотрудника ему «претило». Кроме того, оно представлялось ему опасным с точки зрения поддержания устойчивости монархического режима: политический скандал в случае разоблачения Малиновского причинил бы правительству больший вред, чем утрата той информации, которую тот поставлял[459].

Ни в своих показаниях по делу Малиновского, ни в воспоминаниях Джунковский не коснулся темы провоцирования охранкой раскола в РСДРП. Если Белецкий и развивал эту дорогую ему тему в докладах Джунковскому и Маклакову (что почти несомненно), то Джунковский, скорее всего, и здесь увидел характерное для директора департамента полиции «втирание очков». Это не значит, что тактическая линия Белецкого была отвергнута: циркуляр, где она излагалась, как остающаяся в силе, подписал 14 сентября 1914 г. Брюн де Сент-Ипполит, само собой разумеется, с ведома и согласия Джунковского. 10 января 1915 г. последовал еще один циркуляр, требующий того же — разъединения социал-демократических групп и течений с помощью внутренней агентуры. Но дорожить из-за этого «Иксом» Джунковский не собирался.

Вспоминая уже в советское время о деле Малиновского, Джунковский объяснял свое решение таким образом: «Кому принес больше пользы Малиновский? Ленину или розыску, трудно сказать. Думаю, что Департаменту полиции от него было пользы немного, вернее, он отвлекал внимание Белецкого от серьезных дел. Белецкий тешил себя тем, что видный представитель думской социал-демократической фракции — его сотрудник, а то, что это была игра с огнем и недостойная, на это он закрывал глаза»[460].

Развязка затянулась, Джунковский долго размышлял, как покончить с неприятным делом, «сохранив приличие». Тем временем находившийся в простое Малиновский тщетно пытался выяснить, чего же хочет от него всесильный товарищ министра. Осознав, наконец, что департамент полиции больше не нуждается в его услугах, он униженно просил Белецкого ходатайствовать перед новым руководством департамента полиции, чтобы обеспечили его семью, а ему предоставили «свободу действий». «Такого растерянного тона я никогда у Малиновского не слышал», — вспоминал Белецкий[461]. Возможно, выходка на заседании фракции 22 апреля была последней попыткой «Икса» заслужить благоволения нового начальства.

Но участь его была уже решена. Ни Брюн де Сент-Ипполит, ни преемник Виссариона А.Т.Васильев встречаться с ним не пожелали. Начальник Петербургского охранного отделения П.К.Попов вместе с известным Малиновскому по Москве ротмистром Ивановым встретились с ним в сквере у памятника Екатерине II и передали требование Джунковского: в течение трех дней подать заявление о выходе из Думы и уехать за границу; на этих условиях ему выдавался годовой оклад жалования — 6 тысяч рублей. Как вспоминал Попов, в первый момент Малиновский был «до необычайности обескуражен подобным предложением и все спрашивал, куда же он теперь денется. Но, узнав об единовременной получке в 6 тысяч рублей, согласился». Сумма была выдана Малиновскому под расписку после его ухода из Думы. До границы его сопровождали два агента: уверенности, что бывший депутат сдержит слово, у Джунковского не было…[462]

Так завершилась полицейская карьера Романа Малиновского. По своей продолжительности она, конечно, не шла ни в какое сравнение с 16-летней карьерой Азефа, да и финал ее был другим. С точки зрения реализации планов Джунковского это можно было бы посчитать успехом, с точки зрения Белецкого — огорчительной неудачей, а Ленин впоследствии изобразил отказ охранки от услуг «Икса» чуть ли не признанием поражения системы полицейского розыска, поскольку ей не удалось остановить развитие рабочего движения и рост влияния большевиков. Малиновский был изгнан потому, что «оказался слишком связанным легальною «Правдой» и легальной фракцией депутатов, которые вели революционную работу в массах [больше], чем это терпимо было для «них», для «охранки», — так писал Ленин в 1917 г., не зная еще о близких по смыслу показаниях Виссарионова. Малиновский превратился, по словам Ленина, «в одно из звеньев длинной и прочной цепи, связывавшей (и притом с разных сторон) нашу нелегальную базу с двумя крупнейшими органами воздействия на массы, именно, с «Правдой» и с думской социал-демократической фракцией. Оба эти органа провокатор должен был охранять, чтобы оправдать себя перед нами»[463].

Все это, однако, говорилось задним числом и носило в определенной степени самоутешительный характер; трудно понять, в чем выражалась «охрана» Малиновским «Правды» и думской фракции. Белецкий, когда его ознакомили с показаниями Ленина, заметил, что он все же «часто рвал цепь Ленина, прекращая или ослабляя электрический ток его влияний»[464]. Рост влияния большевиков, как мы увидим дальше, и в самом деле не был непрерывным, отставка Малиновского его затормозила.

Желание Джунковского соблюсти приличия и избежать скандала не помешало ему «раскрыть завесу этого дела» перед Родзянко. Ранее Джунковский «помогал» председателю Думы, предупреждая о предстоящих выступлениях социал-демократической фракции; после ухода Малиновского Родзянко стал догадываться о причинах такой осведомленности и напрямик спросил Джунковского: «Ну, а что, Малиновский был ваш сотрудник?» Дальнейший разговор двух сановников протекал, по словам Джунковского, следующим образом: «Я говорю — «Нет». — «Ну, ну, мне-то Вы можете сказать!» Я сказал: «Раз Вы так вопрос ставите, то с глазу на глаз могу Вам сказать, потому что знаю, что Вы никому не скажете»[465]. Однако Родзянко вскоре проговорился депутату-трудовику В.Л. Геловани — опять же «под честное слово»[466]. Видимо, 'эта утечка информации и явилась основным источником слухов, проникших сначала на страницы правой печати («Земщина», «Голос России», «Свет»), а затем и других газет.

…Уход Малиновского произвел эффект разорвавшейся бомбы не только в Петербурге, но и в Поронине. Судить об этом можно отчасти по телеграммам и письмам, отправленным оттуда после получения первых известий от Л.Б.Каменева и депутатов. 8 мая Петровский телеграфировал в Краков Зиновьеву: «Малиновский без предупреждения сложил полномочия, дать объяснения отказался, выезжает за границу»[467]. Уже 9 и 10 мая Ленин сообщил в Цюрих Г.Л.Шкловскому, что Малиновского обвиняют в провокации; 11-го он послал в Варшаву Я.С.Ганецкому телеграмму с просьбой собрать все сведения о Малиновском и подробно телеграфировать, что пишут о нем варшавские газеты. В тот же день он предложил А. Е. Бадаеву незамедлительно избрать нового председателя фракции (депутаты избрали Г.И. Петровского)[468].