Похищение - Джоди Пиколт

— С Генри? Разумеется, нет. Его дважды клали в больницу, потому что горло у него отекало и не пропускало воздух. Но ни один медик не нашел у него никакой болезни. Как только Генри пришел сюда, я сразу поняла, что его проклял кто-то из соседей. И сейчас я пытаюсь снять проклятье.

Моя профессия, конечно, связана с незримым, но она хотя бы стоит на научном фундаменте — клетках человеческой кожи, при атаках бактерий оставляющих след конденсата. И вот я снова смотрю на эту женщину — и вижу незнакомку.

— Ты действительно в это веришь?

— Во что я верю, не имеет никакого значения. Главное — во что верит он. Люди приходят ко мне, потому что хотят излечить себя самостоятельно. Клиент завязывает специальный узел, или закапывает запечатанный спичечный коробок, или трет свечку… Кому же не хочется управлять собственным будущим?

Мне, похоже, тоже когда-то хотелось. Но теперь я уже не уверена. Я касаюсь шрама на горле, который и привел меня сюда.

— Если ты целительница, то почему не могла спасти меня?

Ее взгляд падает на шрам.

— Потому что тогда, — говорит она, — я бы даже себя спасти не сумела.

Я вдруг понимаю, что все это слишком тяжело, что я устала возводить стены. Мне нужен человек, которому хватит сил — и честности — разрушить их.

— Тогда давай сейчас, — настаиваю я. — Представь, что я твоя клиентка.

— Но ты же не больна…

— Больна! Мне постоянно больно. — В горле щекочет от подступающих слез. — Ты должна уметь растворять вещи в воздухе! Дай мне какое-нибудь зелье, прочти заклинание, завяжи шнурок на запястье — что угодно, лишь бы я забыла, как ты пила… и изменяла отцу.

Она пятится, словно получила пощечину.

— Сделай так, — прошу я дрожащим голосом, — чтобы я забыла, как… как ты забыла меня!

Моя мать, чуть помедлив, на негнущихся ногах подходит к шкафу. Она берет с полки три баночки и стеклянную плошку. Отвинчивает крышки. Пахнет мускатом, летом, пахнет дистиллированной надеждой.

Но она не ставит мне припарки и не заставляет глотать снадобье. Она не обвязывает мне запястья зеленым шелком и не просит погасить три короткие свечки. Нет, она просто подходит ко мне, слегка покачиваясь от волнения, и заключает меня в объятия. Как я ни пытаюсь вырваться, она держит меня — держит долго, пока я не перестаю рыдать.

Мы, похоже, едем уже целую вечность. Я сменяю Рутэнн в середине ночи. Софи с Гретой безмятежно спят на заднем сиденье. Мы едем на север по трассе № 17, минуя географические объекты с названиями вроде Дорога Кровавой Бани, Котлован Конокрада, Козлиные Акры или Ручей Малютки Скво. Мимо пролетают скелеты цереусов, внутри которых гнездятся птицы, и янтарные осколки пивных бутылок, похожие на блестки с костюма рок-звезды восьмидесятых.

Кактусы постепенно исчезают, а на смену им приходят усыпанные лиственными деревьями предгорья. Чем выше мы поднимаемся, тем ниже температура, и вскоре я уже вынуждена закрыть окно. Вдалеке видны скалы полосчатого, в мелких бороздках красного камня, который как будто поджигают лучи восходящего солнца.

Не думайте, я никуда не бегу. Я просто напросилась съездить с Рутэнн навестить ее родственников во Второй Мессе. Поначалу она была не в восторге от моей затеи, но я завалила ее аргументами: сказала, как важно для Софи изучать окружающий мир, как я сама хочу посмотреть Аризону за пределами тюремной системы и как мне необходимо поговорить с кем-то — и пусть моей собеседницей станет она.

По пути я рассказываю Рутэнн о статье, которую заказали Фицу. Рассказываю об укусе скорпиона, о Викторе в своих воспоминаниях, о том, что Эрик все знал, но молчал. Только о матери я не рассказываю. Пока что мне хочется приберечь этот момент про запас, как серебряный доллар за подкладкой разума: на черный день.

— Значит, на самом деле ты умоляла взять тебя во Вторую Месу, потому что злишься на Эрика, — заключает Рутэнн.

— Я не умоляла, — возражаю я, но она лишь вскидывает бровь. — Ну, может, слегка…

Рутэнн несколько секунд молчит.

— Предположим, Эрик рассказал бы тебе, что у твоей матери был любовник, как только сам узнал об этом. Разве это спасло бы брак твоих родителей? Нет. Помешало бы твоему отцу украсть тебя? Нет. Помогло бы ему избежать ареста? Нет. Насколько я понимаю, это только огорчило бы тебя, а ты и так огорчена.

— Эрик знает, как мне тяжело. Я как будто складывала пазл и сходила с ума, потому что не могла найти последнюю деталь, а тут выясняется, что Эрик нарочно ее от меня прятал.

— Может, у него есть причины не хотеть, чтобы ты таки собрала этот пазл, — говорит Рутэнн. — Я не оправдываю Эрика. Я просто не хочу высыпать на него все шишки.

Мы молча доезжаем до Флэгстаффа и сворачиваем направо, на новую дорогу. Повинуясь указаниям Рутэнн, я останавливаюсь у поворота к Ореховому Каньону. Мы паркуемся возле грузовика, но ворота еще закрыты.

— Идем, — говорит Рутэнн. — Я хочу тебе кое-что показать.

— Но надо подождать…

Однако Рутэнн меня не слушает. Она выходит из машины и будит Софи на заднем сиденье.

— Не надо ничего ждать. Это моя родина.

Мы перемахиваем через ограждение и по узкой тропке выходим к каньону, что открывается перед нами, как рубец между ломтями алой каменной плоти. Тропа, утыканная кактусами, как шоссе — дорожными знаками, скоро стягивается в петлю: с одной стороны — обрыв в четыреста футов, с другой — бесконечный утес. Рутэнн двигается быстро, пушинкой перелетая через ложбины и змеей заползая под шпили. Чем дальше мы пробираемся, тем более дикой и необжитой кажется местность.

— Ты точно не сбилась с пути? — спрашиваю я.

— Конечно. Мне раньше снился кошмар, что я заблудилась тут с компанией pahanas. — Она с улыбкой оборачивается. — Сама знаешь, сначала Доннеры съели индейцев.

Мы спускаемся в каньон. Зазор между тропинкой и каменной громадой становится все уже, пока мы каким-то волшебным образом не оказываемся на другой стороне. Первой это замечает Софи.

— Рутэнн, — говорит она, — в этой горе пещера!

— Это не пещера, Сива. Это дом.

Стоит приблизиться, и я понимаю, что она права: в известняке вырезаны сотни маленьких комнаток, одна над другой — как в жилом комплексе самой матери природы. По извивающейся дорожке мы поднимаемся к одной из этих горных «квартир».

Софи и Грета, охваченные восторгом, бегут от кедра, криво выросшего в «дверях», в конец пещеры. Задняя стена обуглена, пахнет там ломким солнцем и неистовым ветром.

— Кто здесь жил? — спрашиваю я.

— Мои предки… hisatsinom. Они пришли сюда после извержения вулкана в тысяча шестьдесят пятом году, когда их землянки и фермы на полянах засыпало пеплом.

Софи гоняется за Гретой вокруг груды камней — здесь когда-то, видимо, разводили огонь. Очень легко представить людей, сидящих вокруг этого костра: они рассказывают друг другу сказки на ночь в абсолютной уверенности, что по соседству десятки других семей заняты тем же. Глагол «принадлежать» не зря созвучен слову «надо»: принадлежать — это человеческая необходимость.

— Почему они отсюда ушли?

— Нельзя всю жизнь сидеть на одном месте. Даже если не шевелишься, мир вокруг тебя претерпевает изменения. Кое-кто считает, что здесь началась засуха, но хопи говорят, что hisatsinom исполняли предсказание, согласно которому они должны скитаться сотни лет, прежде чем смогут вернуться в мир духов.

На тропу, по которой мы пришли сюда, уже выползают первые туристы-муравьи.

— А тебе никогда не казалось, что ты смотришь на все вверх тормашками? — спрашивает Рутэнн.

— В смысле?

— Что, если похищение — это еще не вся история Делии? Что, если исчезновение было не самым важным событием в твоей жизни?

— Что же может быть важнее?

Рутэнн поднимает лицо к солнцу.

— Возвращение, — говорит она.

Резервация хопи — это крохотный пузырек внутри гигантской резервации навахо, раскинувшейся тремя длиннопалыми плоскогорьями в шести с половиной тысячах футов над уровнем моря. Издалека они похожи на оскал великана, вблизи — на жидкое тесто, льющееся из невидимого кувшина.

Почти двенадцать тысяч хопи живет в мелких деревушках, одна из которых, Сиполови, расположена во Второй Месе. Оставив машину, мы взбираемся на холм, усеянный глиняными черепками и костями. Рутэнн объясняет, что это давняя традиция — закапывать еду в золу у основания дома, чтобы не голодать в тяжелое время. На гребне холма расположена пыльная квадратная площадка, по периметру облепленная одноэтажными домишками. Взрослых нигде не видно, только трое ребятишек чуть старше Софи время от времени выскакивают из тени между жилищами, чтобы снова скрыться там подобно призракам. Двое псов тщетно пытаются догнать свои хвосты. На крыше одного дома сидит орел, у лап его покоятся чаши и ярко разрисованные деревянные игрушки.