Дополнение к портретам - Борис Шубин

«– …Послушайте, вы! – сказал он сердито и резко. – Зачем вы сюда ходите? Неужели… вы не понимаете, как это ужасно? Ваша медицина говорит, что каждая из этих женщин умирает преждевременно от чахотки или чего-нибудь другого; искусства говорят, что морально она умирает… раньше. Каждая из них умирает оттого, что на своем веку принимает средним числом, допустим, пятьсот человек. Каждую убивает пятьсот человек. В числе этих пятисот – вы! Теперь, если вы оба за всю жизнь побываете здесь и в других подобных местах по двести пятьдесят раз, то значит, на обоих вас придется одна убитая женщина!.. Разве не ужасно? Убить вдвоем, втроем, впятером одну глупую, голодную женщину! Ах, да разве это не ужасно, боже мой?»

Характерное чеховское сострадательное отношение к униженным и оскорбленным в значительной степени идет от его медицинской профессии.

Сцена похода в Соболев переулок обрамляется вечерним зимним пейзажем, отражающим душевное состояние Васильева.

Вначале это – первый снегопад, от которого «все было мягко, бело, молодо, и от этого… фонари горели ярче, воздух был прозрачней, экипажи стучали глуше, и в душу вместе со свежим, легким морозным воздухом просилось чувство, похожее на белый, молодой пушистый снег».

Но вот Васильев, переполненный ужасающими впечатлениями, выбежал на улицу.

Вновь шел снег.

«…И как может снег падать в этот переулок! – думал Васильев. – Будь прокляты эти дома!»

Потрясение, пережитое Васильевым, вызывает у него приступ неутолимой душевной боли.

Надо заметить, что «душевная боль» – не только образное выражение, но и медицинский термин, характеризующий тяжелое психическое страдание человека, при котором изменение настроения порой доходит до «безысходной» тоски, до величайшего отчаяния.

Е. Б. Меве, проделавший сравнительное исследование описания душевной боли А. П. Чеховым и крупнейшими отечественными психиатрами С. С. Корсаковым и Н. И. Озерецким, должен был согласиться, что состояние это он описал «по всем правилам психиатрической науки». Медицинская подготовка писателя позволяла ему с поразительной простотой и ясностью говорить о самых сложных проявлениях человеческой психики.

«…Васильев лежал неподвижно на диване и смотрел в одну точку. Он уже не думал ни о женщинах, ни о мужчинах… Все внимание его было обращено на душевную боль, которая мучила его. Это была боль тупая, беспредметная, неопределенная, похожая и на тоску, и на страх в высочайшей степени, и на отчаяние. Указать, где она, он мог: в груди, под сердцем; но сравнить ее нельзя было ни с чем. Раньше у него бывала сильная зубная боль, бывали плеврит и невралгии, но все это в сравнении с душевной болью было ничтожно. При этой боли жизнь представлялась отвратительной…»

В состоянии такой тяжелой депрессии больные нередко покушаются на самоубийство.

«…Чтобы отвлечь свою душевную боль каким-нибудь новым ощущением или другою болью, не зная, что делать, плача и дрожа, Васильев расстегнул пальто и сюртук и подставил свою голую грудь сырому снегу и ветру. Но и это не уменьшило боли. Тогда он нагнулся через перила моста и поглядел вниз, на черную, бурливую Яузу, и ему захотелось броситься вниз головой, не из отвращения к жизни, не ради самоубийства, а чтобы хотя ушибиться и одною болью отвлечь другую».

В таком же состоянии, желая одною болью заглушить другую, бросился в пролет лестничной клетки писатель Гаршин. Но, как мы уже знаем, израненная душа болит сильнее, чем сломанная нога.

По воспоминаниям современников Антона Павловича, особый интерес он проявлял к психиатрии, и, если бы не сделался писателем, то скорее всего стал бы специализироваться в этом разделе медицины, больше других имеющем дело с исследованием духовной деятельности человека.

Кстати, медицинский термин «психопат», появившийся в конце прошлого века и обозначающий пограничные с патологией расстройства нервной деятельности, быстро получил права гражданства у непрофессионалов благодаря творчеству А. П. Чехова, на что указывает в журнале «Невропатология и психиатрия» в 1958 г. О. В. Кербиков.

В рассказе «Психопаты» Антон Павлович дает строго научную характеристику этого состояния, выделяя такие свойства характера психопата, как мнительность, трусость, беспредметный страх («что-то будет!»).

Открытие явления стресса, т. е. неспецифической реакции организма на любое воздействие, считается выдающимся достижением современной физиологии и медицины. Приоритет в изучении механизмов стресса принадлежит крупнейшему канадскому ученому профессору Г. Селье. Отвечая несколько лет назад на вопрос корреспондента «Литературной газеты», Селье заметил: «…Психическое напряжение, срывы, чувство опасности и бесцельность являются наиболее разрушительными стрессами. Именно эти факторы чаще всего обусловливают возникновение физиологических расстройств, которые выражаются в мигренях, язвах желудка, сердечных приступах, гипертонии, психических заболеваниях, беспросветной тоске или самоубийствах…»

Не этими ли симптомами страдал главный герой пьесы «Иванов», не находивший удовлетворения в своих занятиях, в своем окружении, в образе жизни? Напомню только некоторые из его многочисленных жалоб.

«Лишние люди, лишние слова, необходимость отвечать на глупые вопросы – все это, доктор, утомило меня до болезни. Я стал раздражителен, вспыльчив, резок, мелочен до того, что не узнаю себя. По целым дням у меня голова болит, бессонница, шум в ушах…»

«Душу давит тоска», – признается Иванов жене, оправдывая свои отъезды из дома. «…Какая тоска! Не спрашивай, отчего это. Я сам не знаю… Здесь тоска, а поедешь к Лебедевым, там еще хуже; вернешься оттуда, а здесь опять тоска, и так всю ночь… Просто отчаяние!»

Частую причину отрицательных стрессов (дистрессов) Г. Селье видит в том, что человек переоценивает свои возможности: «…надо знать свои силы, не замахиваться слишком высоко и не пытаться разрешать задачи, которые выше ваших возможностей, – советует ученый. – У каждого из нас свои пределы. Для некоторых они близки к максимуму возможного, для других – к минимуму того, на что способен человек. Но в пределах своих возможностей каждый из нас должен стремиться к достижению своей вершины…» Это не лишне иметь ввиду каждому из нас.

Любопытно, что свое состояние Иванов объясняет тем, что он в юности не соразмерил своих сил, взвалил на себя «непосильную ношу, от которой сразу захрустела спина и потянулись жилы». И ничего не сумел сделать, потому что хотел сделать больше обыкновенного. В тридцать лет он уже надорвался, утомился и потерял всякий интерес к жизни.

И хотя причина болезни Иванова, как нам представляется, лежит глубже и является типичной болезнью либеральной интеллигенции конца прошлого века, нас не может не поразить почти дословное совпадение высказываний писателя и ученого. Невольно вспоминается один из шутливых афоризмов Антона Павловича о том, что «чутье художника стоит иногда мозгов ученого».