И явилось Новое Солнце (Книги нового солнца, Книга 5) - Джин Вулф

Я воспринимал золотые и багряные листья, темную с розовыми родинками кожу Херены как драгоценные краски какого-то микрокосма, в который я заглядывал через глазок. Пение птиц и отдаленное журчание реки были приятны мне, словно музыка оркестриона, звучавшая где-то внизу, во дворе замка.

Я прикоснулся к плечу Херены, и сама действительность стала глиной, которой можно было придать любую форму. Одним-двумя движениями я вылепил ей новую руку, точную копию здоровой. Слеза, упавшая на мои пальцы, обожгла их, точно расплавленный металл; девушка дрожала как осиновый лист.

- Вот и все, - сказал я. - Надевай рубаху.

Я снова очутился в микрокосме, и снова он был для меня целым миром.

Она повернулась ко мне лицом. Губы ее улыбались, хотя по щекам катились слезы.

- Мой господин, я люблю тебя! - повторяла она, упав на колени и целуя носки моих сапог.

- Дай-ка посмотреть на твои руки, - попросил я. Я и сам не мог поверить в то, что сделал.

Она протянула ко мне руки.

- Теперь меня заберут и уведут в рабство. Но мне все равно. Нет, не уведут! - я убегу в горы и спрячусь...

Я разглядывал ее руки, казавшиеся мне совершенными во всем, даже когда я складывал их вместе. Руки человека редко бывают одинаковыми, рабочая рука обычно становится чуть больше другой; но ее руки являли зеркальное отражение друг друга.

- Кто заберет тебя. Херена? - отсутствующе спросил я. - Разве на вашу деревню устраивают набеги культелярии?

- Чиновники, кто же еще?

- Только за то, что у тебя теперь две здоровые руки?

- За то, что теперь у меня нет ни одного изъяна. - Она вдруг умолкла, пораженная этим. - Ведь нет, верно?

- Нет, ты совершенна - ты очень привлекательная девушка.

- Значит, меня заберут. С тобой все в порядке?

- Легкая слабость, не более. Сейчас мне станет лучше. - Полой своего плаща я вытер пот со лба, в точности, как делал это в бытность свою палачом.

- Вид у тебя неважный.

- Мне кажется, твоя рука исправилась в основном благодаря энергии Урса. Но эта энергия проходила через меня. Наверно, она унесла с собой и часть моих сил.

- Ты знаешь мое имя, господин. А как зовут тебя?

- Северьян.

- Я накрою тебе стол в доме отца, господин Северьян. Там еще осталось немного еды.

По дороге назад налетел ветер, и разноцветные листья закружились перед нашими лицами.

29. У СЕЛЯН

В жизни моей было достаточно горестей и триумфов, но я знавал мало удовольствий помимо простых радостей любви и сна, чистого воздуха и доброй пищи - вещей, доступных каждому. Среди главных из них я числю созерцание лица старейшины селения, когда тот увидел руку своей дочери. На нем отражалась такая смесь изумления, страха и восторга, что я готов был побрить его, чтобы разглядеть получше. Херена, по-моему, наслаждалась его видом не меньше, чем я; наконец, пресытившись этим зрелищем, она обняла отца, сказала ему, что пообещала накормить нас, и юркнула в хижину, дабы прижаться к груди матери.

Как только мы оказались внутри, страх селян перешел в любопытство. Несколько смельчаков протиснулись в хижину и застыли молча за нашими спинами, мы же уселись на циновках за маленький стол, где жена старейшины - не переставая плакать и кусать губы - выставляла царское угощение. Остальные лишь глазели через дверь и сквозь щели в слепой стене.

На столе появились лепешки из маисовой муки, яблоки, слегка тронутые заморозком, вода и, как величайший деликатес, при виде которого многие из молчаливых наблюдателей невольно вздохнули, - окорочка двух зайцев, вареные, маринованные, приправленные солью и поданные в холодном виде. Старейшина и его семья к ним даже не притронулись. Я назвал это угощение царским, ибо таким оно было для наших хозяев; но по сравнению с ним обед простого матроса, которым нас кормили на шлюпе несколько страж назад, показался бы пышным застольем.

Выяснилось, что я не голоден, хотя порядком устал и испытывал сильную жажду. Я съел одну из лепешек, поклевал мяса и выпил без счету глотков воды, потом решил, что правила приличия могут требовать оставить кое-что из еды семье старейшины, поскольку ее у них явно было совсем немного, и начал щелкать орехи.

Только тут, будто по условленному знаку, наш хозяин прервал молчание.

- Я - Брегвин, - сказал он. - Деревня наша зовется Вици. Моя жена Цинния. Наша дочь - Херена. Эта женщина, - он кивнул на Бургундофару, говорит, что ты хороший человек.

- Мое имя - Северьян. Она - Бургундофара. Я плохой человек, который старается быть хорошим.

- У нас в Вици мало что слышно о большом мире. Может быть, ты расскажешь, что привело тебя в нашу деревню?

Он произнес это с выражением вежливого интереса - не более, но я не спешил с ответом. Не составило бы труда состряпать для этих селян какую-нибудь байку о торговых делах или паломничестве; а если бы я сказал им, что провожаю Бургундофару домой, к Океану, то даже не совсем отклонился бы от истины. Но имел ли я на это право? Чуть раньше я сказал Бургундофаре, что ради спасения таких людей и отправился на край вселенной. Я оглядел состарившуюся от тяжелой работы жену старейшины с заплаканными глазами, мужиков со всклокоченными бородами и грубыми руками. Какое право я имел обманывать их словно детей?

- Эта женщина, - сказал я, - родом из Лити. Вы не слышали о нем?

Старейшина покачал головой.

- Там живут рыбаки. Она хочет добраться до дома. - Я набрал в легкие воздуха. - А я... - Старейшина наклонился чуть ближе, чтобы расслышать. Я смог помочь Херене поправить ее здоровье. Вы знаете.

- Мы благодарны тебе, - сказал он.

Бургундофара тронула меня за руку. Я повернулся и прочитал в ее глазах, что своими действиями подвергаю нас риску. Я знал это и без нее.

- Сам Урс нездоров. - Старейшина и все остальные, сидевшие на корточках у стен хижины, придвинулись ближе. Я видел, как некоторые закивали. - Я пришел вылечить его.

Словно слова тянули из него клещами, один из мужиков произнес:

- Еще рожь не созрела, а снег уже выпал. Второй год подряд.

Мужики закивали, и тот, что сидел за спиной старейшины, лицом ко мне, вымолвил:

- Люди неба рассердились на нас.

- Люди неба - иеродулы и иерархи - не злы на нас, - попытался объяснить я. - Просто они очень далеко и боятся нас за то, что мы делали раньше, давным-давно, когда род человеческий был еще молод. Я плавал к ним. - Я смотрел на бесстрастные лица селян, гадая, поверит ли мне хоть кто-нибудь из них. - По-моему, я добился примирения - приблизил их к нам, а нас - к ним. Они послали меня обратно.

В ту ночь мы с Бургундофарой лежали в хижине старейшины, которую он с женой и дочерью освободил для нас, несмотря на наши уговоры, и Бургундофара сказала:

- А ведь в конце концов они убьют нас.