Александр II, или История трех одиночеств - Леонид Ляшенко

Начнем с российской юстиции. Именно с нее, поскольку важнейшая сфера государственной жизни оказалась наиболее запущенной, а кроме того, план судебной реформы стал одним из первых осуществлявшихся проектов после реформы крестьянской. Российская Фемида времен Николая I отличалась многими странностями, которые трудно списать лишь на непредсказуемость женской натуры беспристрастной, по мнению древних греков, богини правосудия. В суде, к примеру, существовали такие непонятные юридические нормы, как доказательства полные и неполные (интересно, что доказывали последние?), дававшие неограниченный простор для буйной фантазии чиновников.

Кроме того, большая или меньшая достоверность свидетельских показаний зависела, и достаточно сильно, от того, кто их давал – дворянин или простолюдин, мужчина или женщина. Суд имел странное право обойтись без окончательного решения вопроса о виновности или невиновности обвиняемого, то есть допускалось подчас трагическое «оставление обвиняемого в подозрении» на неопределенный срок. Так, известный драматург А. В. Сухово-Кобылин более шести лет оставался в подозрении по поводу убийства французской модистки Л. Симон-Деманш, и потребовался специальный указ Александра II, чтобы дело в отношении него было прекращено. Зато требования к единообразию документов, выходивших из-под пера судейских или полицейских писарей, устанавливались жесточайшие. Полиция, например, была обязана четко классифицировать задержанных ею пьяных по специально разработанной для этого случая шкале: бесчувственный, растерзанный и дикий, буйно-пьяный, просто пьяный, веселый, почти трезвый и, наконец, жаждущий опохмелиться. Можно подумать, что от этого кардинальным образом менялась участь задержанного.

Перед юристами – авторами судебной реформы – стояла непростая задача, зато они и оказались в привилегированном положении по сравнению с разработчиками других реформ, поскольку получили высочайшее разрешение на полную свободу действий и возможность любого эксперимента56. Среди «отцов» судебной реформы следует особо выделить С. И. Зарудного, Д. А. Ровинского, К. П. Победоносцева, П. В. Донского, И. А. Буцовского. Благодарить же за полученную привилегию они должны были не только Александра II, но и нового министра юстиции Д. Н. Замятнина.

Он был назначен на министерский пост в 1862 году и, как многие реформаторы александровского царствования, появился как бы вдруг, ниоткуда. Вообще-то Дмитрий Николаевич был достаточно хорошо знаком узкому кругу юристов. Он служил во II отделении Собственной Его Императорского Величества канцелярии, затем был обер-прокурором гражданского департамента Сената, но никогда не отличался ни реформаторскими помыслами, ни оригинальными идеями. Единственное, чем он запомнился на этих постах современникам, это борьба со взяточничеством и прочими злоупотреблениями, которые разъедали российские казенные учреждения.

Судьба Замятнина служит прекрасной иллюстрацией того, как николаевский режим не умел и не желал использовать потенциал крепких профессионалов, а также того, что борьба с живой мыслью, попытки задушить ее всегда, в конце концов, терпят поражение. Дмитрий Николаевич будто ждал высочайшего разрешения (а может, и действительно ожидал такового), чтобы обрушиться на старый суд и юриспруденцию в целом. Он, как и ранее, не мог похвастаться аналитическими способностями, глубокими научными познаниями, но, единожды поверив составителям новых судебных уставов, до конца остался их верным защитником. Дмитрий Николаевич трудился, не обращая внимания на шероховатости первых лет введения нового суда, нападки на него и слева, и справа, прямую клевету на деятелей реформы и на себя лично.

Он без всякого намека на ложное самолюбие признавался сотрудникам, что ему не до конца все ясно в новых судебных уставах, просил у них совета и помощи, внимательно выслушивал их мнение по тому или иному вопросу. Замятнин умел не только не выпячивать свое министерское "я", но даже прятать его, оставаясь среди юристов первым по должности в кругу равных по знаниям и умению организовать дело. Зато кадры для новых судов Дмитрий Николаевич подбирал сам, прекрасно понимая, что теперь появилась крайняя нужда не просто в чиновниках, но и деятелях, знающих, смелых, инициативных, обладающих даром слова, тактом и многими другими редкими для обычных российских бюрократов качествами. Замятнинский первый призыв в новые судебные органы, по общему признанию, оказался лучшим в дореволюционной России.

Вот как он наставлял юристов при открытии реформированного суда в Москве: «Завязывая свои глаза пред всякими посторонними и внешними влияниями, вы тем самым полнее раскрываете внутренние очи совести и тем беспристрастнее будете взвешивать правоту или неправоту подлежащих вашему обсуждению требований и деяний». Лишь в течение трех лет после введения в стране новых уставов Дмитрий Николаевич оставался министром юстиции, но этого оказалось достаточно, чтобы в России окончательно прошла пора, говоря словами писателя и рассказчика И. Ф. Горбунова, «розгословия, брадоиздратия, власоисхищения и прочего». Сложная борьба, интриги вокруг судебных уставов и учреждений заставили Замятнина весной 1867 года выйти в отставку. Зимнему дворцу понадобились более сговорчивые и менее самостоятельные министры.

Что касается самой реформы, то закон о новом судоустройстве и судопроизводстве в России был утвержден в конце 1864 года. Судебная система страны в обновленном виде оказалась представленной судами двух уровней: мировыми и окружными. Мировые суды избирались населением и рассматривали мелкие уголовные и гражданские дела, разгребая так называемую судебную мелочовку. Назначаемые правительством окружные суды вели лишь действительно сложные и важные уголовные процессы, частенько вызывавшие общественный ажиотаж. За Сенатом же закрепилось значение высшей кассационной инстанции. Сюда обращались с просьбами о пересмотре дел, решенных в окружных судах. Изменилась система предварительного следствия, которое до реформы вела полиция. Теперь предварительное расследование было возложено на специальных судебных исполнителей.

Наиболее решительные шаги в направлении демократизации судебной системы были сделаны при определении принципов деятельности судов. Суд впервые в русской истории стал бессословным, единым для дворян, горожан и крестьян. Он становился гласным, доступным для публики, а кроме того, состязательным. В зале суда теперь присутствовал не только прокурор, но и адвокат, защищавший обвиняемого. Причем умные и удачливые адвокаты зачастую становились кумирами общества, сравнимыми разве что с популярными журналистами, писателями или актерами. Важными принципами судебной реформы стали независимость и несменяемость судей. Они получали высокое жалованье (больше платили судьям только в Англии). Материальная независимость дополнялась административной: лишить судью занимаемой должности мог лишь суд за совершенные злоупотребления или иные преступления.

Наконец, в России возникает суд присяжных заседателей, избираемых по жребию из жителей данной местности. Институт присяжных заседателей заслуживает того, чтобы о нем поговорить подробнее, не только потому, что он сыграл достаточно важную роль в дореволюционной России, но и потому, что вопрос о нем актуален для нашей страны и в XXI столетии. Суд присяжных был и остается наиболее приемлемым видом судопроизводства для тех стран, где власти стремятся не столько приблизить процесс к абстрактным высотам юридической науки, сколько заботятся в первую очередь о доверии граждан к суду. Присяжные заседатели, что очень важно, точно отражают уровень правосознания населения, а значит, с точки зрения подавляющего большинства граждан, судят «правильно». К тому же они не являются судейскими чиновниками, то есть не вызывают у населения устойчивой антипатии. Название «суд улицы» (как пренебрежительно отзывались о суде присяжных его противники в XIX веке) – это, если вдуматься, лучшая похвала ему. Уровень правосознания граждан не привносится разом, извне, не повышается от обязательного чтения сугубо научных книг, а вырабатывается постепенно, в том числе, и в первую очередь, путем активного участия населения в судебных процессах.

Становление новой системы российской юстиции вскоре было омрачено тем, что император, действуя по уже знакомой нам схеме, заменил Д. Н. Замятнина на посту министра юстиции К. И. фон дер Паленом. Карл Иванович абсолютно ничего не понимал в юриспруденции, так как до своего назначения министром исполнял обязанности псковского губернатора, а еще раньше был директором департамента полиции (что наложило на него неизгладимый отпечаток). То ли от неизбывного прибалтийского патриотизма, то ли по простоте душевной, Пален любил к месту и не к месту повторять «У нас, в остзейском крае, совсем не так». Неосведомленность его в юридических вопросах оказалась настолько пугающей, что исполняющим обязанности министра юстиции на некоторое время назначили князя С. Н. Урусова, пока будущий глава ведомства пытался войти в курс дела. Однако это не помешало Палену активно вмешиваться в деятельность своего министерства и проводить ревизию судебных уставов, которые он по должности обязан был охранять от посягательств на них с любой стороны. Политическое равновесие по-прежнему оставалось главной целью Зимнего дворца и по-прежнему требовало жертв.