Рузвельт (СИ) - "Дилан Лост"

— Не молчи, Тэдди. — вздохнул он. — Ради всего святого, только не молчи.

Пока он устало массировал пальцами переносицу, я заметила его стертые вкровь об лицо Патрика костяшки.

Поместив его пораненную руку между своих ладоней, я легко прошлась по травмированной коже.

— Прости меня, — сказала я.

— За что? — нахмурился он.

Дождь уже закончится, а я все равно словно до сих пор находилась в самом эпицентре шторма. Земля уходила из-под ног, и глаза Артура напротив сигналили о приближающемся бедствии.

За что?

Он правда спрашивает меня, за что? Насколько слепым нужно быть, чтобы не увидеть, как изорвалось то тряпочное полотно, за которым я скрывала все грязные, замусоренные подворотни своей жизни?

Когда у тротуара остановилось такси, я выпустила его руку из своей.

— Думаю, тебе пора.

— Такси не для меня. — сообщил Артур.

— Зачем тогда мы…

— Я вызвал его для тебя.

Он открыл пассажирскую дверь сиденья, намекая мне сесть в машину.

— Черта с два, — заупрямилась я, сложив руки на груди. — Я не могу уехать.

— Но ты должна.

— И почему это?

— Тебе здесь не место.

— Нет, это тебездесь не место! — выкрикнула я. — Во всех этих драках, больницах, дурацких вечеринках. И уж тем более в моей жизни! Мы живем в параллельных вселенных, Артур! Если уж кто-то и должен уехать, так это ты. Потому что ты единственный, кто никогда не должен был быть здесь.

— И что именно натолкнуло тебя на такую мысль? — Артур нагнулся ко мне, все еще сжимая открытую нараспашку дверцу такси, водитель которого тихо сидел на своем месте, не вмешиваясь в наш спор.

— Ты не создан для этого всего, неужели ты сам не видишь, какие мы разные?

— Ни за какие коврижки не поверю, что это единственная причина, по которой ты вдруг решила избавиться от меня. — глаза Артура горели яростным огнем.

— «Ни за какие коврижки»?! — усмехнулась я. — Да что с тобой? Говоришь не как джентльмен, а как карманник из гетто. Где твои книжки, Даунтаун? Где твои хрустящие рубашки? — я потянула за выпущенный подол его футболки. — Ты весь пропитался этим местом, всем Мидтауном, Картерами. Мной! Я не хочу, чтобы ты превратился в одного из тех уличных мальчишек без будущего. Не хочу уничтожить и тебя.

— А ты разве не видишь, что тоже меняешься? Ты что, совсем ничего не замечаешь? Что больше не вешаешь нос и не протягиваешь междометия через каждое слово? Читаешь теперь Ричарда Хукера! Где твои дурацкие носки? Где твои ток-шоу про татуированных фриков и барахольщиков?

— Прекрати! — не выдержала я.

— Так вот, в чем причина? Моя голубая кровь, которую ты себе придумала? Тридцать восемь гувернанток и слуг, которые, по-твоему, меня вырастили? Или, может, чаепитие у королевы, на которое я опоздаю, если сейчас же не прыгну в эту машину? Мои проблемы кажутся тебе настолько поверхностными?

— Нет! — я покачала головой. — Но твои проблемы — это не то же самое, что моипроблемы.

— Не смей. — он предупредительно наставил на меня палец. — Не говори мне, что я чего-то в своей жизни не выстрадал, чтобы быть здесь с тобой, потому что я страдал. Я страдал, Тэдди, и я мучился. Какая разница, где это произошло? В замусоренных подворотнях Мидтауна или в фешенебельной квартире в Лондоне?! Боль, это все еще боль! И ее сила растет не в зависимости от географических координат. И я наивно полагал, что тебе это известно лучше всех. Хотел бы я быть тем, кого ты во мне видишь. Маменькиным сынком с трастовым фондом, чья медицинская страховка может вытащить даже из могилы. Но я не такой. Никогда не был и не буду, а ты как будто бы и не хочешь всего этого замечать.

Каждым словом он бил меня наотмашь. Я боялась поднять глаза выше его подбородка.

— Почему, Тэдди?

— Почему что?

— Почему ты не спрашиваешь меня про Анну? Я прекрасно помню ту ночь, помню, что рассказал тебе. Но ты ни разу не спросила.

Мой подбородок задрожал, в горле запекло, как в сердцевине готового к извержению вулкана.

— Ты просто боишься. — пришел к выводу он.

— Ну конечно, я боюсь, — болезненно выдохнула я. — Поэтому и не хочу узнавать тебя лучше, не хочу видеть дальше того фасада, который сама же вокруг тебя и выстроила. Потому что как только я пущу тебя в сердце, ты осядешь там навечно! И я просто сойду с ума. Ведь сколько бы книг я не прочитала, сколько бы не заучивала, какой вилкой, что едят, мы с тобой все равно из разных миров. Мы не можем быть друзьями, Артур.

Две секунды он ничего не говорил. Он молча смотрел на меня, словно я влепила ему самую сильную пощечину в его жизни. Я не знаю, кто кого уничтожил. Под свистом пуль мы оба оказались смертельно ранены и брошены на произвол судьбы.

— Ты права. — в итоге хладнокровно заявил он. — Мы не можем быть друзьями. А теперь садись в машину.

— Нет, — прошептала я.

Артур придвинулся ближе, придавливая меня своим телом к боку автомобиля.

— Сядь в чертову машину, Тэдди, пока я не затолкал тебя туда насильно. — угрожающе произнес он.

— Не поступай так со мной. Ты знаешь, что я не могу сейчас уехать. Я нужна Хайду.

— Хайду нужны антибиотики, и ему их уже предоставили. Он спит. Тебе пора заняться тем же самым.

— Я не уйду.

— Ты, кажется, не поняла? Я не даю тебе выбора. Садись. В машину. Сейчас же.

Это был не тот Артур, которого я знала. Без ухмылки, которая может растопить мое сердце, без понимающего взгляда, ради которого я могу броситься с крыши небоскреба. Не целующий меня Артур, заставляющий всю меня пылать, не беспокоящийся за меня Артур, от которого ускоряется сердечный ритм.

С этой стороной его личности я еще никогда не сталкивалась. Жестокое, непримиримое ни с чем существо, загнавшее меня в угол и готовое растерзать на кусочки, ни на шутку испугало меня. Кровь сворачивалась, и кости ломились вдребезги.

— Cчитаю до трех. — предупредил он.

Я шмыгнула, упрямо вздернув нос. На секунду в его взгляде промелькнула вспышка сочувствия, но она была такой скоротечной, что, скорее всего, просто мне привиделась. Я словно находилась в пустыне, только вместо песка — везде его жесткий взгляд. И проблески прежнего Артура всплывали передо мной, как галлюциногенный мираж.

— Один, два, три. — вконец выйдя из себя, быстро подсчитал Артур, а затем, открыв пошире пассажирскую дверь, схватил меня за руку и затащил в салон автомобиля.

Я упала на мягкие сиденья, как тряпичная кукла. Все во мне надломилось, разрушилось. Я обвила руку вокруг того места на предплечье, которое, явно переусердствовав, сжал Артур. Я выглядела нелепой и жалкой, сгорбившись на своем месте.

— Тэдди, — Артур смотрел на меня из-за приоткрытой двери этой проклятой машины. — Это ради твоего же блага.

Он принял раскаявшийся вид. Но было слишком поздно. Я уже унижена, оскорблена и уничтожена.

— Убирайся! — у меня хватило сил захлопнуть дверь, на которую он опирался.

Выслушав адрес, водитель наконец-то тронулся с места, а я уткнулась лицом в коленки и делала глубокие вздохи.

«Ты снова придумала себе сказку, Тэдди! — корил меня мой внутренний голос. — Это твое право. Можешь и дальше жить в ней, можешь в ней и умереть. Но это все еще Детройт. Жалкие трущобы. И погребена ты будешь именно здесь, а не в своих иллюзиях!»

Когда вздохи перестали помогать, я сделала самую ненавистную вещь на свете.

Я попросила таксиста включить самую грустную песню «Братьев Эверли» так громко, чтобы не было слышно звука сирен от проезжающих мимо полицейских машин. И самое главное, моих рвущихся наружу всхлипов.

Глава 17

Рузвельт.

Почему Рузвельт?

Я сидела, уткнувшись носом в книгу с автобиографией.

Тот самый Рузвельт, светящий своим лицом cгоры Рашмор между Томасом Джефферсоном и Авраамом Линкольном, двадцать шестой по счету президент Америки, который носил пенсне и напоминал мне улыбчивого библиотекаря-лепрекона на форзаце учебника по истории.