Мои друзья - Борис Рябинин

Кавказская овчарка несет службу в наших животноводческих совхозах и колхозах. Вместе с пограничниками она охраняет среднеазиатские и восточные границы СССР; теперь уже не редкость встретить ее и в хозяйствах Подмосковья, на границе с Финляндией, у Полярного круга. И всюду она показывает свои отличные рабочие качества. Способствовал ее распространению и наш клуб. Вспомните поездку Шестакова!

Мне было интересно узнать, что кавказская овчарка в известной мере сродни моему Джери, ибо относится к тому же типу крупных догообразных собак. И в самом деле, если отбросить разницу в окраске и длине шерсти, то в формах тела можно заметить много общего.

Когда настал день раздачи призов, большая доля наград досталась именно им, «хозяевам» выставки – этим грозным неподкупным псам. Потрясая призами, чабаны торжественно обещали беречь и размножать эту изумительную породу. И вовремя! Давно пора уже было взяться за это. Дедовский обычай уничтожать при рождении сук-щенят привел к такому положению, что на выставке на несколько сотен кавказских овчарок едва можно было насчитать десяток самок. И патефоны и охотничьи ружья, которые получали чабаны за своих мохнатых сторожей отар, помогали им сильнее проникнуться уважением к своим питомцам, понять ценность породы и энергично взяться за ее воспроизводство.

А я? Глядя на эту торжественную церемонию, то радовался, то впадал в уныние. Что получит моя Снукки?

Оказалось, не я один переживал за Снукки. Внезапно услышал знакомый голос – ко мне спешил Алексей Викторович. Отирая влажный лоб, он еще издали кричал пне, возбужденно взмахивая рукой:

– Первая! Первая! Я узнал! Первое «отлично»! – Он тряс мою руку, успевая одновременно трепать по загривку Снукки, и повторял: – Ваша Снукки превзошла все мои ожидания. Она – достойная преемница Даунтлесс. Постарайтесь, чтобы и щенков от нее было получено не меньше, чем от Даунтлесс!

Назвали мою фамилию и кличку моей собаки, и мы со Снукки вступили в центр освещенного круга (выставка затянулась, и раздача призов происходила уже в густых кавказских сумерках). Вокруг меня бряцали цепями и сипло брехали овчарки, потом, как морской прибой, взлетел шум аплодисментов. Но я ничего этого не слышал. Мне вручили… велосипед. Это был приз Снукки. И этим призом открылась для нее длинная цепь побед на выставочной арене. Восемь раз она участвовала в выставках, и восемь первых мест с высшей оценкой «отлично» – таков был итог ее жизни. Чайники, электрические утюги, палехские чайницы и шкатулки, каслинское чугунное художественное литье – чего только не получил я за нее! Со Снукки началось племя «уральских» эрделей. Спустя несколько лет после этой поездки на Кавказ я получил приглашение экспонировать Снукки на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке. Снукки вошла в родословную книгу лучших собак.

МОИ ВЫВОДЫ.

ЧТО ДОЛЖЕН ЗНАТЬ КАЖДЫЙ, КТО ДЕРЖИТ ИЛИ СОБИРАЕТСЯ ДЕРЖАТЬ СОБАКУ

А сейчас я хочу сделать небольшое отступление, которое, быть может, и не имеет прямого отношения к нашему повествованию, но, однако, представляется мне очень важным.

Поводом для этого мне послужило небольшое происшествие на тбилисской выставке. Описывая ее, вспомнил я и этот эпизод.

Я уже рассказывал, что парк Руставели в те дни представлял собой настоящий стан чабанов с их четвероногими помощниками – кавказскими овчарками, с длинноухими ишаками, походной кухонной утварью и прочими атрибутами их кочевого быта. И вот как-то, разглядывая овчарок, лежавших и сидевших за веревкой, которой было обнесено их стойбище, я неожиданно обнаружил маленькую черненькую собачку, которая одна-одинешенька бродила по зеленой траве среди этих свирепых псов, беспомощно тычась от одного к другому. Она хотела выйти из круга, но овчарки внушали ей такой ужас, что, едва приблизившись к какой-нибудь из них (а они все были привязаны по краю площадки), она тотчас поспешно отбегала прочь и принималась искать другую лазейку. Потом она села и, подняв одну лапку, жалобно заскулила.

Собачку заметили и другие. Около веревки столпился народ.

Один из чабанов хотел поймать ее и вынести из круга, но она стала бегать от него, продолжая повизгивать и вздрагивая всем телом.

– Как она туда попала? – недоумевали посетители выставки.

Невдалеке стояла женщина средних лет. Она одна не выказывала признаков сочувствия, хотя видно было, что все это не безразлично ей.

Не знаю, что меня побудило спросить ее:

– Это не ваша собака?

– Да, моя, – спокойно ответила она;

– Что же вы не следите за ней! – возмутился я. – Они же разорвут ее!..

– Ну и пусть, – последовал хладнокровный ответ. Признаюсь, на минуту я онемел, услышав эти слова.

– Это что, какой-нибудь научный эксперимент? – только и нашелся сказать кто-то из моих знакомых, подошедший в этот момент ко мне и слышавший наш разговор.

– Никакой не эксперимент. Просто она надоела мне. Вот я и принесла ее сюда, чтобы они загрызли ее. Им это ничего не стоит: один миг. Ей даже не будет больно…

Мы смотрели на нее не понимая. Слишком уж откровенно жестоко было то, в чем она признавалась.

– Но можно же, в конце концов, отдать ее в другие руки, если уж она так тяготит вас.

– Ну что вы! Она же будет скучать по мне… Жалко!

«Жалко»… Весьма своеобразное понятие о жалости! Отдать на растерзание не жалко, а вот если будет скучать…

Незначительный сам по себе инцидент взволновал меня и заставил о многом задуматься.

Раз собака – что ее жалеть! Тем более, щенок… Подобные суждения я слышал не раз и не два.

«Я человек, царь земли, и мне все дозволено! И собака, и птица, и любая другая тварь земная, летающая, плавающая, бегающая, – все они ничто! Что хочу, то с ними и делаю…»

Это философия себялюбца, эгоиста, страшного и жалкого в одно и то же время, не видящего, не понимающего то прекрасное, что есть вокруг нас.

Человек любит животных, это неоспоримо. Иначе он не разводил бы породистых лошадей, собак и других животных, не заботился бы о них. И вместе с тем он зачастую проявляет по отношению к ним поразительную бессердечность…

Некоторые из нас считают, что любовь к животным – занятие бездельников. Некоторые попросту стыдятся проявить заботу и внимание к животному. Почему?

Люди сами тянутся к животным, принося в дом щенка котенка, и сами же обижают их, считая: «Да ладно! Что они смыслят?»

А между тем это неверно. Вот что сказал Энгельс о четвероногих спутниках, сопровождающих нас с доисторических времен.

«Собака и лошадь, – писал он в «Диалектике природы», – развили в себе, благодаря общению с людьми, такое чуткое ухо по отношению к членораздельной речи, что, в пределах свойственного им круга представлений, они легко научаются понимать всякий язык. Они, кроме того, приобрели способность к таким чувствам, как чувство привязанности к человеку, чувство благодарности и т. д., которые раньше им были чужды. Всякий, кому много приходилось иметь дело с такими животными, едва ли может отказаться от убеждения, что имеется немало случаев, когда они свою неспособность говорить ощущают т е п е р ь как недостаток».