Лига лжецов - Астрид Шольте

Кайдера сошлись на переносице, его глаза горели янтарным огнем.

– Нет. Это неправильно. Даже вы это знаете, Ярлин.

– Я знаю, что закон есть закон, – ответила она. – И я должна исполнять свою роль в этой системе.

Принцесса ничего не могла поделать, когда охранники выводили Кайдера из камеры.

Вот так планы мести Эленоры ускользнули сквозь пальцы.

Глава 31. Кайдер

Я онемел. Этого просто не может быть. Регентство взяло все под свой контроль, как и предупреждала меня Эленора, то есть Эль. И моему отцу, и Греймонду не разрешили вернуться в Вардин до окончания дисциплинарных слушаний. Моя сестра застряла в этом месте без возможности повторного рассмотрения дела или хотя бы апелляции.

Я никогда не пойму, зачем Регентство сожгло Феррингтон дотла. Почему они держали халлена в секрете. Или почему они обвинили мою сестру во всем, что произошло.

Я чувствовал, как давят на меня каменные стены, словно я тоже был узником этого места. Мне нужно было выбраться из тюрьмы, пока я еще мог.

Впервые в жизни Вардин оказался последним местом, в котором я хотел находиться.

* * *

Вернувшись домой, я направился в кабинет отца. Услышал громкое, сердитое щелканье клавиш его пишущей машинки.

– Почему ты мне не рассказал? – спросил я, ворвавшись в комнату.

Отец не отрывался от работы.

– Уходи, парень.

– Нет, – сказал я. – Не уйду. Я не буду прятаться от правды. Я не повторю твоих ошибок.

Он снял очки и взглянул вверх, его лицо было полно презрения.

– Вы, дети, скрывали от меня правду. Если бы вы только…

– Только что? – Я стиснул зубы. – Притворились, что мать не умерла? Делали вид, что наша жизнь была прекрасна без нее? Что мы не потеряли и тебя той ночью? Что наша семья не распалась?

Отец покачал головой, кожа у него была бледная, под глазами темные круги, дыхание хриплое. Он всегда выглядел таким болезненным? Или я заметил это только сейчас?

– Я сделал все, что мог, – произнес он. – Вы, кажется, думаете, что только вы потеряли самого важного человека в своей жизни. Но я тоже потерял ее.

– Из-за одержимости нашей семьи тайнами и ложью Лета теперь никогда не выйдет на свободу.

Отец выглядел так, будто я ударил его.

– О чем ты говоришь?

– Регентство, – возмутился я. – Они изменили закон. Любой, кто арестован за преступление со смертельным исходом при использовании эдема, немедленно приговаривается к пожизненному заключению в Вардине. У Леты не будет еще одного слушания.

Я ожидал, что отец стукнет кулаком по столу, встанет и будет сражаться вместе со мной. Но он ссутулился в своем кресле.

– Тогда мы больше ничего не можем сделать.

– Ничего? – спросил я. – Твоя единственная дочь заперта в этом месте за преступление, которого она не совершала! И ты хочешь сдаться?

Отец взглянул на меня своими темными глазами.

– Я, скорее всего, потеряю свою должность. Я умолял тебя держаться подальше от Вардина. Умолял вас обоих отпустить смерть матери. Потому что хотел, чтобы вы жили своей жизнью. Не желал, чтобы вы были заперты в клетке со своим горем так же, как я! – Его низкий голос был похож на рычание.

– Гнев неуместен, отец, – сказал я. – Ты должен злиться на Регентство за то, что оно скрыло смерть матери, а не на меня и Лету за то, что мы желаем знать правду.

Отец снова покачал головой.

– Неважно, что случилось с твоей матерью той ночью, – сказал он. – Результат останется тем же.

– А как же справедливость? Если маму убило Регентство или халлен, то мужчина, которого заставили признать себя виновным в ее смерти, был невиновен.

Отец фыркнул.

– Справедливость – это иллюзия. Маска, которой мы прикрываем свое горе. Снимешь ее, и боль будет видна всем вокруг.

Я схватился за стол отца, чтобы не упасть на пол.

– Ты судья. Ты не можешь просто взять и поверить в это. – Последние семь лет я верил, что правосудие – единственный способ справиться с болью от потери матери.

Отец провел руками по лицу, и я понял, что он плачет. Я никогда не видел, чтобы он проронил хоть слезинку. Ни разу.

– Жизнь будет продолжаться, – сказал он. – Мы научимся жить с пониманием, что твоя сестра находится в Вардине, так же, как научились справляться со смертью вашей матери.

– Я… – Но я не мог выдавить из себя ни слова.

Он действительно разочаровался в Лете.

Мои кости как будто превратились в желе. Мышцы казались тяжелыми, словно камни. Я едва смог поднять голову, чтобы сказать:

– Ты ошибаешься.

Отец наклонился вперед, выражение его лица смягчилось.

– Нет, Кайдер, не я. Я целыми днями нахожусь в зале суда. Я провожу свою жизнь среди людей, которые потеряли все. И я говорю тебе, что единственный способ двигаться дальше – отпустить ситуацию. – Он на мгновение закрыл глаза. – Это единственный способ выжить. Теперь пришло и ваше время пойти этим путем.

Я отшатнулся. Как бы мне ни хотелось разочаровываться в Лете, я знал, что кое-что из того, что говорил отец, было правдой. Вардин не был тем убежищем, каким я его себе представлял с тех пор, как окончил исправительную школу. Он не олицетворял справедливость и мир. Это было извращенное учреждение, которое не знало разницы между невиновностью и виной. И теперь, когда Регентство встало у власти, Вардин стал чем-то гораздо более зловещим. Оплотом лжи.

Я поднялся по лестнице в свою комнату и сорвал плакаты и чертежи Вардина со стен. Я не хотел напоминаний о том месте, которое забрало у меня мою семью. Это было место, где власть имущие могли делать все, что хотели, без каких-либо последствий. Мой отец, моя сестра и Греймонд заплатили чудовищную цену за желание найти правду.

И Регентство сделает все, чтобы это осталось в тайне.

Без справедливого суда Лета и Эль проведут свои жизни взаперти за преступления, которых они не совершали. Я чувствовал себя беспомощным, словно тоже был узником Вардина.

Я едва мог перевести дух.

Что мне делать? Как я могу жить в мире, в котором нет моей сестры? Хоть за последние несколько лет мы и разошлись, она всегда была рядом, и я думал, что так будет всегда. Что еще я мог сделать? Без отца и Греймонда я был бессилен.

Я был высокомерным мальчиком, который нырнул в океан с монстрами.

И меня съели заживо.

Глава 32. Кайдер

Я просидел в кресле, уставившись на голые стены, до конца ночи. Я не