Капитанские повести - Борис Романов

— Падает, — махнул рукой старпом.

— Все ясно! Готовь кранцы к Мурманску поплотнее, ветер я гарантирую.

— Похоже, — согласился старпом, — смотри, сколько тебе народу привезли. Я уж подумываю, не играть ли тревогу «Человек за бортом».

— У меня двенадцать мест осталось, всем не хватит.

Переполненная людьми дора прицеливалась к трапу, и на нее страшно было смотреть. Над водой выступали только нос да будка над мотором; люди вперемежку с чемоданами и узлами стояли посредине и сидели на бортах. Непонятно только, почему эта портопунктовская дора не тонула.

— Александров, приготовь быстро пару спасательных кругов! Эй, на доре, близко к трапу не подходите! Вылезать осторожно, по одному! Иван Никитич, вы что же на старости лет лихачить взялись — так плавсредство перегружать! Эй, старой, не слышишь, что ли?

Пассажиры на доре засмеялись, женщины заохали, а стоящий у руля портопунктовский дед успокоительно поднял узенькую ручку. Из-под кепки, из поднятого воротника видавшей виды авиационной куртки выползала на плечо, на манер аксельбанта, седая длинная бороденка, и угадывались под ломаным козырьком цепкие хозяйские глазки.

Ошвартовался дед там, где надо, ни на сантиметр в сторону, порядок у него на доре был железный, и дед поддерживал его решительным, уши режущим голоском:

— Лейтенант, вылазь первым! Чемодан потом возьмешь! Живо! Живо! Теперь ты, командировочный! Да не дави женщине на пузо! — И дед для доходчивости вворачивал матерщину. Мат у деда был фольклорный, необидный, так что даже женщины улыбались.

Дементьев бывал у этого старика в гостях. Дед значился начальником портопункта, имел квартиру в казенном доме, пожарный щит с багром и двумя ведрами, спасательный круг, моторную дору, кассиршу с билетной кассой и корову.

Корова эта в свое время немало озадачила начальство.

— Дедушка, ну зачем вам корова? — допытывался главный бухгалтер. — На какой мы баланс ее поставим, и что вы с ней заведете делать на голом-то острове? Ягель есть она ведь не будет?

— Без коровы не поеду! — отрезал дед. — Чего это мы со старой без нее делать будем?

Все знали, что он перевелся в Мурманск с Белого моря, где был смотрителем на маяке, но хотел еще дальше, на побережье, у которого погибли в войну оба его сына. Портопункт давно пустовал, и решено было пойти ему навстречу.

Неизвестно, на каких паевых началах обговорилось финансирование коровы, но в один летописи достойный день была она с попутным грузом на лихтере доставлена на остров и выгружена на куцый причальчик. Летом упрямый дед выпасал ее на южных склонах сопок, откармливал купальницей и луговником, а может быть, даже приучил есть ягель и только на зиму выписывал сено в прессованных кипах. Водились у деда молоко, сметана, творог, пускал он их в продажу с божеской полярной наценкой, а то и просто в обмен на крупу или картошку, потому что, кроме коровы, был у него впоследствии заведен хрячок, и, глядя на деда, приступили к животноводству и другие островные организации.

В гостях у деда Эльтран Григорьевич, выпив поначалу для установления контактов олонецкого коньяку, отпился потом молоком и закусил творогом как никогда в жизни.

Таков был этот дед, Иван Никитич, начальник портопункта.

Он живо высадил на борт всех пассажиров, по цепочке вытащены были чемоданы, дед самолично выбрался наверх, и тогда выяснилось, что в портопункте продали шесть липших билетов.

— Не пойдет так, Иван Никитич, — сказал Дементьев, — не могу я принять этих пассажиров, нет места.

— Это на таком-то большом пароходе — и без места? — прищурился дед. — Что же им, отпуск здеся проводить?

— Я же вам сообщил: двенадцать мест. А кассирша шесть лишних оформила. Нельзя так делать. Палубные бы еще куда ни шло, если капитан согласится…

— Ай, Борода, больно ты стал строгий. Спроси-ка ты у капитана, пока почту грузят, возьмет ай нет. Я в каюте посижу, чего мне-то Родионыча беспокоить? А вы, ребята, тут попаситесь, пока я вам протекцию устрою.

Пассажиры сели на свои чемоданы и закурили. Эльтран Григорьевич проводил старика до каюты и поднялся к капитану.

Сергей Родионович, только смеживший глаза на дежурном диванчике, шумно запыхтел:

— Тьфу! Опять лишние билеты? Снова припаяют нам с тобой по начету. Что улыбаешься-то? Хоть правое дело, а в кармане засвербело… Отпускники, говоришь? Надо бы взять отпускников-то… Оформи их на палубные места. Пусть едут в кассу, билеты исправят. Времени им на все про все час, и забирай, бог с ними. Иван-то Никитич где?

— У меня в каюте сидит.

— Попроси, если у него есть, молочка сегодняшнего. Вот тебе канистра и деньги. Внуку надо, не пьет он у меня заводское. Попроси. Я уж полежу до отхода. Давление, что ли, будь оно неладно…

Дементьев зашел к себе. Иван Никитич, сняв кепку, смолил цигарку.

— А я к тебе по делу, Борода, потому и из доры вылез. На, держи, — полез он за пазуху. — Молоко она у меня берет, для деток. Между прочим, гляжу, старшенький — вылитый ты, без бороды, конечно. Замужем она, Людмила-то, майор у нее. Недавно приехали… Кем она тебе доводится-то? — любопытствовал дед. — На́ тебе записку. Очень уж просила. Тихая такая, брюхатая ходит. Справная баба, чего краснеешь?

— Болтай больше, Иван Никитич, — хмурясь, чувствуя, как занимается лицо, пробубнил Дементьев.

Дед в ответ только прищурился и дохнул шестиствольной цигаркой.

Пожалуй, снова происходило срочное погружение…

«…Вы много раз заходили сюда, но я только вчера случайно узнала у Ивана Никитича, что ты на «Олонце». Нам необходимо поговорить, это ненадолго. Не беспокойся, в нашей жизни не может быть больше никаких перемен, но речь идет о детях. Приедь. Иван Никитич говорит, что это можно. Я хочу все сказать тебе лично. Люда».

— Она с утра за парным молоком приходит. Со старой беседуют… Ну, что скажешь?

— Так что, Иван Никитич? Ничего, пожалуй, — ответил Дементьев, складывая и разрывая крест-накрест записку. — Вот капитан просил молока для внука, если сегодняшнее есть. Деньги держите.

Обрывки письма легли в пепельницу.

— Что же, дело хозяйское… Деньги мне кстати, дом поправить надо, совсем захудал. С другой половины жильцы съехали, корову туда намереваюсь определить. — Дед погрустнел. — Что же, жить немного осталось, скоро тут и похоронят, все поближе к ребятам…

Иван Никитич всех молодых мужчин, парней и мальчишек называл ребятами, но Дементьев понял, что сказал он сейчас о своих сыновьях.

— Ты там, в Мурманске, поинтересуйся-ка насчет шиферу, Борода. Нет, шифер дорого, ты насчет рубероида или, скажем, толя поинтересуйся. Толь подешевле.