Железная маска (сборник) - Теофиль Готье

– Отойдите немного подальше от ворот, – велел Педант. – Эти крестьяне, живущие в глуши, могут испугаться, что нас слишком много, и, чего доброго, примут нас за разбойничью шайку. Уж лучше я, безобидный с виду старик, постучу и возьму на себя переговоры. Во всяком случае я никого не испугаю.

Мысль была разумная, и комедианты отступили, оставив Блазиуса наедине с воротами. Тот постучал, калитка приоткрылась, а затем распахнулась настежь. А в следующее мгновение перед актерами предстало удивительное и совершенно необъяснимое зрелище. Появившийся в калитке фермер приподнял фонарь, чтобы получше осветить лицо того, кто явился сюда в столь поздний час, после чего оба, отчаянно жестикулируя и невнятно восклицая, бросились в объятия друг другу – примерно так, как на сцене изображают внезапную встречу старых друзей.

Пока ничего не было ясно, но подобный пылкий прием весьма обнадеживал. Поэтому остальные актеры мало-помалу приблизились к воротам, приняв смиренный вид, подобающий путникам, попавшим в беду и нуждающимся в крыше над головой.

– Эй, где вы там? – с торжеством воскликнул Педант. – Не робейте: мы угодили прямиком к собрату по ремеслу, любимцу Феспида, баловню музы комедии Талии или, коротко говоря, к прославленному Белломбру, некогда срывавшему шумные аплодисменты при дворе и в столичных театрах, не говоря уж о провинции. Имя его гремело, да и сегодня оно известно всем и каждому. Благословите же случай и ту путеводную звезду, что привела нас прямиком в тихую гавань, в которой наш корифей сцены философски почивает на лаврах!

– Прошу пожаловать сюда, милостивые дамы и господа! – радушно произнес Белломбр, выступив навстречу актерам. И голос, и все его исполненные изящества движения свидетельствовали о том, что под крестьянским обличьем старый комик сохранил манеры светского человека. – Холодный ночной ветер может повредить вашим драгоценным голосам, и, как ни скромно мое жилище, здесь вам будет много уютнее, чем под открытым небом!

Нечего и говорить, что спутники Блазиуса не заставили себя упрашивать, а поторопились войти, радуясь благоприятной случайности. В прошлом Педант был членом той же труппы, что и Белломбр. Однако несхожие амплуа исключали любое соперничество между ними, и оба относились друг к другу с глубоким уважением, а затем подружились на почве общего пристрастия к дарам Бахуса. Бурно и безалаберно проведенная юность привела Белломбра на театральные подмостки, однако, унаследовав после отца ферму с земельными угодьями, он оставил театр. Для тех ролей, в которых он блистал, требовались сила и молодость, и он благоразумно вышел в отставку до того, как ее неотвратимо обозначили сами морщины на его лице. В актерских кругах его считали давно умершим; однако старые театралы до сих пор сравнивали юные дарования с Белломбром – и не в их пользу.

Просторное помещение, в котором оказались актеры, как и повсюду на фермах, служило одновременно спальней, столовой и кухней. У стены располагался очаг с широким колпаком, украшенным зелеными шелковыми фестонами. Длинный выступ в глянцевитой кирпичной стене указывал место, где проходил дымоход. Под кованой решеткой очага с полукруглыми выемками для котелков и кастрюль весело потрескивали несколько поленьев, или, скорее, бревен. Столь щедрый огонь до того ярко освещал комнату, что в лампе или свечах не было никакой нужды. Блики пламени выхватывали из сумрака готических очертаний кровать, полускрытую пологом, скользили по дубовым балкам потолка, весьма закопченным, отбрасывали причудливо пляшущие тени на стены и зажигали блики в начищенных боках медных кувшинов и кастрюль, висевших на крюках и стоявших на полках.

Несколько книг, раскрытых и оставленных на резном столике в углу у окна, свидетельствовали о том, что хозяин не окончательно погрузился в земледельческие заботы. Храня воспоминания о своих прежних занятиях, он коротал долгие зимние вечера за чтением.

Согретые теплом и радушием хозяина, актеры испытывали истинное блаженство. Краски жизни вернулись на их иссушенные холодом бледные лица, радость засветилась в глазах и надежда заставила подняться понуро опущенные головы. Коварному и злопамятному божку бед и напастей наконец-то надоело преследовать бродячих комедиантов: приняв смерть Матамора в качестве жертвы, он смилостивился над бедолагами и на время оставил их в покое.

Белломбр кликнул слуг, которые мигом уставили скатерть тарелками и вместительными кувшинами, к восторгу Блазиуса, одержимого жаждой в любое время суток.

– Теперь ты убедился, – заметил он, обращаясь к Тирану, – как верны оказались все мои предположения, которые ты счел призраками и миражами! Взгляни – сытный пар поднимается над густым супом с капустой, морковью и прочими овощами! Красное и белое вино, принесенное из погреба, играет в кувшинах, а огонь пылает тем жарче, чем больше стужа на дворе. И к тому же хозяин наш – великий, знаменитый, увенчанный славой Белломбр, краса и гордость всех комедиантов – бывших, настоящих и будущих!

– Нечего было бы и желать, если бы несчастный Матамор не покинул нас, – невольно вздохнула Изабелла.

– А что же с ним случилась? – спросил Белломбр, немало слышавший о Матаморе.

Пришлось Тирану поведать гостеприимному хозяину горестную историю о гибели капитана среди снегов.

– И, если бы не эта счастливая встреча с добрым старым товарищем, сегодня ночью нас всех ждало бы то же самое, – заметил Блазиус, когда Тиран умолк. – Мы окоченели бы в этой кромешной киммерийской тьме и стуже.

– А вот это было бы достойно всяческих сожалений, – подхватил Белломбр, галантно улыбнувшись Изабелле и Серафине. – Но я полагаю, что юные богини, сопутствовавшие вам, огнем своих очей растопили бы снега и освободили природу от ледяных оков!

– Вы, месье, приписываете уж слишком большую власть нашим взглядам, – возразила Серафина. – В этом студеном мраке они не могли бы воспламенить даже чье-нибудь сердце. Слезы, выступающие на глазах от ветра и холода, погасили бы жар любви…

В ходе беседы за веселым ужином Блазиус рассказал Белломбру о том, в каком положении ныне оказалась труппа. Старого актера это ничуть не удивило.

– Театральная Фортуна – дама еще более капризная и прихотливая, чем Фортуна житейская, – заметил он. – И колесо ее вращается так стремительно, что удержаться на нем можно всего лишь несколько мгновений. Однако, упав, надо иметь лишь немного воли, таланта и ловкости, чтобы вновь на него запрыгнуть и восстановить равновесие… Завтра с утра я пошлю слуг за вашим фургоном и мы оборудуем театр в большом овине. К западу от моей фермы лежит довольно большое селение, так что зрителей наберется немало. Если же сборы окажутся скудными, на дне моего старого кошелька еще можно отыскать несколько монет, более полновесных, чем театральные жетоны, и, клянусь Аполлоном, предводителем муз, я не брошу старину Блазиуса и его друзей в беде!