ДВЭЙН - Наталья Ракшина

Двэйн помог ей сесть, как бы невзначай коснувшись обнаженного локтя. Руку она не отдернула.

— Мягкие?.. О вязаных пледиках и пушистых генно-модифицированных котиках? Для женских журналов?

— Почему бы и нет?

Серые глаза уставились на Двэйна с выражением очень умело сыгранного возмущения. При этом гостья виртуозно совершала мелкие ритуальные движения, направленные на привлечение мужского внимания в максимально возможной форме — от поворота головы с изящным наклоном до мимолетного касания пальчиками выреза собственного платья. Алые ноготки. Алая помада. Диссонанс агрессивного тона публикации, где высмеивалась культура взаимодействия полов у дроу после Переворота, и сигнального раскованного поведения — захочешь, буду твоей! Складывалось впечатление, что она вооружилась сомнительными знаниями из тех самых сплетен о Темных эльфах, в которых говорится о тяге к прекрасному полу, искусстве соблазнения оного и стремления надеть ошейник и эльфийские браслеты на любую обладательницу приятной мордашки, независимо от расовой и клановой принадлежности.

«Хорошая актриса. Не перегибает палку, готова на многое… Интересно, от кого она? Промышленный шпионаж, или?..»

Промышленный шпионаж был вполне реальной вещью. Двэйн мог предложить рынку наномеханических изделий то, о чем никто даже не догадывался. Также он принципиально не лез в сферу вооружений, а там его умения могли бы дать невиданное преимущество тому, кто захотел бы его получить. Ему хватило наблюдения за подобной гонкой между человеческими странами, когда вместо затрат на улучшение качества жизни населения бюджеты тратились совсем на другие вещи. У кланов эльфов этого нет — и упаси Ваэрон, не надо… Достаточно превосходства в военной силе над людьми. Двэйн мог предположить и интерес преступных кругов и к своей персоне, он вообще с тревогой оценивал шансы криминализации наномехаников-нелегалов и понимал, что нужно вплотную взяться за их поиск, но жесткие полицейские методы тут просто бессильны. Так кто же такая Трисса Мерч-Фаррент?

Кроме актерского таланта, в ближайшие полчаса ненавязчиво заявили о себе и другие составляющие ее общего очарования, включая недюжинный интеллект и приятные манеры. Ясно было одно — если бы не вышло организовать встречу под видом какого-никакого интервью, Трисса нашла бы другой повод для контакта. Оставалось выяснить, зачем.

— Теперь у вас есть дроу в знакомых. — С легкой полувопросительной ноткой в голосе сказал Двэйн, когда после приятного вечера проводил журналистку до ближайшего отеля, где она снимала номер.

Никакого рукопожатия! Он поднес ее руку к губам, ожидая реакции. Стоя в туфельках на высоких каблуках, Светлая была практически одного с ним роста. Не отнимая правой руки у Двэйна, она подняла левую и вынула из тяжелого узла волос на затылке длинную серебряную шпильку. Тугие локоны рассыпались по плечам.

— Да. — Прозвучал нежный и уверенный голос в сопровождении довольно дерзкого взгляда серых глаз. — Но у меня по-прежнему не было дроу.

Этой ночью дроу у Триссы Мерч-Фаррент был. Да по полной программе, до утра. Так, как они могли позволить себе оба — она со своим минимальным (как тут не вспомнить пренебрежительные слова Хеда про «потыкаться»!) опытом, и он — даривший наслаждение многим женщинам, давно научившийся понимать их желания на уровне интуиции. Двэйн доводил ее до исступления, играя, дразня, контролируя каждый момент близости и позволяя ее телу познать такие оттенки удовольствия, о которых раньше она даже не подозревала.

Не подозревала она также и о том, что частота вещания следящего устройства в дорогостоящем хронометре давно сбита — это было сделано Двэйном еще в тот момент, когда пара пересекла порог номера в отеле, едва ли не на ходу избавляясь от одежды. Трисса не являлась наномехаником, и тем более, таким, который мог бы обнаружить бесконтактные манипуляции Двэйна.

Яркий роман продолжался полгода. Трисса словно расцветала в руках Темного, каждый раз отдаваясь с такой же пылкостью, как в первый. Из ее речи давно исчезли колкости, сменившиеся на мягкий юмор. Двэйну нравились ее жесты, пластика, милые привычки — например, Светлая всегда носила в сумочке пакетик засахаренных яблочных долек — единственное лакомство, которому она отдавала предпочтение перед любыми другими. Если работала над каким-то материалом, то могла сидеть в одном нижнем белье в спальне, не есть сутками, но пакетик с дольками всегда стоял рядом с ноут-блоком, очень быстро опустошался, а на его месте тут же возникал новый. Так что вопросов относительно того, кто такая Яблочная долька с крайне жестким тоном некоторых заметок в прессе, можно было даже не задавать.

Под маской внешне активной карьеристки, стремящейся только к самоутверждению, определенно скрывалась какая-то другая Трисса — прошедшая через боль потерь близких и друзей во время Сопряжения, тонко чувствующая настроение собеседника, готовая к сопереживанию и даже самопожертвованию. Госпожа Мерч-Фаррент буквально давила в себе эту внутреннюю Триссу, считая мягкость пережитком ушедшей в Бездну эпохи чистого и уютного мира, где она родилась. У нее было и тайное увлечение, которое она старательно скрывала: Трисса была очарована некоторыми стилями человеческой архитектуры и по ночам частенько сидела над проектами домиков-шале.

— Не подходи, я не закончила! — по-детски вскрикивала она, прикрывая голографическую картинку маленькой крепкой ладошкой, а потом оттаивала и через час-другой приносила смотреть, с тревогой ожидая вердикта и столь же по-детски радуясь, когда Двэйн искренне говорил «мне нравится».

Он подозревал, что какой-то опыт общения с мужчиной-дроу у Триссы был еще в юности, и, похоже, негативный… А нынешний диссонанс в душе заставлял кидаться в какие-то рискованные авантюры вроде проникновения к местам боевых действий.

Она многое узнала от Двэйна относительно планов сотрудничества с людьми в области наномеханики — и он готов был поспорить на что угодно: именно эта сфера интересует Триссу больше всего, а любопытство отнюдь не праздное. Поэтому в беседах на производственные темы Двэйн касался только того, что считал нужным ей сообщить. Но … неожиданно для себя Темный осознал, что Трисса стала занимать в его сердце слишком большое место, чего он сам давно от себя уже не ждал. Если придется вырвать из сердца эти чувства, то останется пустое и очень болезненное кровоточащее пространство.

Молчать больше было нельзя.

Под утро, когда они остывали после страстной ночи, Двэйн сжал пальцы чуть выше тускло мерцающего в полумраке хронометра на левом запястье тонкой белой руки — и гораздо сильнее, чем требовалось при нежном прикосновении.