Берег мертвых незабудок - Екатерина Звонцова

впервые попытались чтить богов наравне. Но Ганнас не принадлежал Эльтудинну. К тому же в новом Ганнасе всех, кроме короля, слепил свет. Там темные боги многим ― хотя тоже не всем ― напоминали о черном прошлом.

Король… тяжело было думать о нем, не думать – еще тяжелее. В ночь похорон отца Вальин так доверчиво попросил даже не помощи ― разговора. А Эльтудинн, не отказав, остро, неожиданно, впервые за время изгнания почувствовал себя дома ― потому что кто-то уязвимый и хрупкий не испугался его, потому что этот кто-то нуждался в нем, а не в боге, которому он служил. Кто-то счел его добрым. Замечательным. Тем ироничнее, что первым содеянным им в Жу было снятие гербового перстня с руки дядюшки. Кольцо не сдиралось с распухшей фаланги; пришлось отрезать его с пальцем и долго чистить от мертвечины. Зато на руку Эльтудинна оно село будто влитое. А дальше Эльтудинн вышел к бунтующей толпе и сказал, что поможет возвести новый храм Войны вместо того, который разрушил Шинар Храбрый, Шинар-Трус. Если бы он знал…

Он не запомнил дня, когда все эти люди ― и прежние дядины союзники, и его же враги ― явились в Черный сераль, неся на кроваво-бархатной подушке корону из острых листьев чертополоха. Солдаты и священники, бароны и чиновники сказали: «Мы не желаем на троне Незабудку, свергнем его и возведем тебя». Эльтудинн, конечно, не согласился, не посмел бы, заявил, что претендует лишь на графский титул. Ему ответили: «Мы мстили за тебя, мы убивали ради тебя!» Это было лукавством: да, они расправились с дядей сами, но вовсе не желая порадовать какого-то изгнанника. И все же здесь Эльтудинн дал первую слабину, позволил себе то людское, что Вальин приписал и богам, ― почувствовал себя обязанным. «Я благодарен, но…» ― начал он и услышал резкое: «Защити нас, возглавь нас! Не смей трусить, мы ждали тебя!» Отдельные люди повышали голоса, в ответ он поднял меч. И тогда услышал от одного из ближних баронов, старика почти такого же немощного, как король: «Маар… ― он не кричал, его, наоборот, было едва слышно; он не атаковал, а упал в ноги, и волосы его, длинные, тусклые, с сильной проседью, коснулись кровавых узоров на полу, ― Незабудка обирает нас. Он требует хлеба, который я с трудом разделил между своими подданными и голодными соседями; он требует юношей в гвардию, а наши юноши не привыкли к фиирту и не хотят в край, от которого отвернулись сами боги. Маар, он не сможет даже одеть их, дать им сапоги, чтобы они ходили по этому злому снегу. И… он пустит их против нас же, когда в следующий раз мы не захотим поделиться хлебом». И вдруг они заговорили об этом все, заговорили наперебой, обиженно, разочарованно, испуганно.

Эльтудинн не запомнил также, кто первым произнес вслух горькое: «Маар, мы ненавидим короля. И никогда его не простим. А ты… простишь?» Все они знали историю его отца и братьев. Знали, зачем, кроме мести, он приехал. Знали ― и протянули корону снова. И он ее принял. Он был достаточно честен, чтобы понимать: когда он поглядел на золотые листья, им овладела не только жалость. И не только разумная тревога того, кого ошалелый народ либо провозгласит вожаком, либо убьет следующим. В нем подняла голову и гордость того, у кого когда-то отняли все, на что он имел законное право. Амбиции того, кто давно искал способ все исправить. Иллюзия, что так будет проще. За нее он особенно проклинал себя позже, поняв: путь любого короля этого мира ― путь в никуда, а уступки одним всегда множат злость других.

Вальин, едва понял, что происходит, почему в Долину стекаются люди, зеркально повторил безумную дерзость Эльтудинна. Переступил через себя еще раз, но дал бой. Сражались оба так, что потом Тьма и Свет долго не смели приближаться друг к другу. А когда бои стихли, по обе стороны зыбкой границы начала жалко возрождаться жизнь.

Строились дома, храмы и форты; возделывались поля и виноградники; едой и лекарствами теперь делились лишь со своими, а о чужих старались просто не говорить лишний раз. Таким было общее решение: сначала хоть что-то возвести заново и дать людям успокоиться, потом ― попытаться срастить. Попытаться… слово идеально описывало все, что они говорили и делали. «Почему именно ты?» ― спросил однажды Вальин. С болью? С благодарностью? Эльтудинн спросил только: «А почему ты?» Оба понимали: что-то тянет их друг к другу, сталкивает и ни одному не дает умереть, когда вокруг умирает все. Даже после давнего, первого боя они промывали раны в одной реке. А позже, во время примирительной трапезы в темном замке, Эльтудинн, просто проверяя, предложил Вальину выбор: сесть рядом или на противоположный конец стола. Тот сел рядом, а на стол поставил снежное вино, сладкое и терпкое. Со светлых земель.

Так они встречались раз за разом: сражались, потом говорили. Так они сблизились ― может, теснее, чем если бы путь их лежал через будничную дружбу. Казалось, у них куда больше общего, чем у их людей ― частей еще недавно единого народа. Почему?.. Разве не жестоко? Однажды, когда в знак очередного примирения Эльтудинн подарил Вальину коня и животное оказалось слишком умным для своей породы, тот сказал: «Мне вспоминается одна сказка… точно ли ты не отдаешь мне в услужение заколдованного принца?» Эльтудинн засмеялся, а в ребрах его все сжалось. Помимо обычной симпатии, обычного интереса к Вальину, его поступкам и словам, давняя, вроде бы опровергнутая иллюзия по-прежнему иногда являла себя. «Что за сказка?» ― спросил он, надеясь, что его не поймают на лжи. Не поймали, не поняли, как важно для него снова услышать о приключениях храброй принцессы, ищущей мать. Маленькая, не больше ладони, книжица с той самой сказкой давно исчезла из сераля в неизвестном направлении. Но, конечно, Эльтудинну было совершенно не до ее поисков.

А мир вокруг продолжал меняться. Воды бороздили наемники, звавшие себя пиратис, ловчими: зарабатывая на страхе, они боролись с монстрами прибрежных вод, а гербом насмешливо выбрали невзрачную крысу. С них Эльтудинну хотелось порой взять пример: большинство пиратис считали себя «гражданами мира», не примыкая к Свету и Тьме. Так держалась и столь же молодая Агонада ― гильдия следопытов, работавшая на обе стороны: выслеживающая, подслушивающая, убивающая. И следопыты, и пиратис были свободны. Так свободны, что каждого хотелось повесить.

Сегодня Эльтудинн снова думал о свободе,