Путешествие на север - Любовь Федорова

Бесстыжие служанки хихикали, что гость вертится перед зеркалом, как девица на выданье, пока Май не рассердился, не прикрикнул на них. «Пес с ним, деревня есть деревня», – стараясь заглушить досаду, сказал он себе в конце концов. Он и побриться-то успел чудом. Едва прибыл свадебный поезд, началась суматоха, все хотели с дороги мыться, сразу кончилась горячая вода, не хватало посуды, в ход пошли уже и лоханки из прачечной, и тазы с кухни – Май видел, как с руганью об очередности все это разносилось по комнатам для гостей.

Окончательно убедившись, что приличного вида он сегодня не приобретет, Май выпроводил служанок и вскрыл тайник в своем многострадальном туфле. Взвесил деньги на ладони и переложил их в кошелек. Тут, конечно, все идет кувырком, и собирается не бог весть какое общество, но играть станут наверняка, а значит, можно будет приумножить капитал, думалось ему. Хоть чем-то нужно же себя утешить...

Когда в нижней гостиной пробило семь, а за окнами появились первые признаки приближающихся сумерек, Май завел свои часы, последний раз поправил перед зеркалом жабо, взбил щелчками кружева манжет и спустился к гостям.

Их собралось не сорок человек – гораздо меньше; сорок их могло бы быть вместе с прислугой, которую большинство приглашенных везло с собой. Мая представил гостям хозяин дома. Другие были представлены ему. Среди них присутствовали люди уважаемые и знатные, Май даже встретил давнего знакомого, маркиза фон Валлентайна, у которого как-то выиграл в одну ночь полторы тысячи флар – дело было, кажется, в Гольдоке. К радости Мая, маркиз не затаил на него зла, а, наоборот, принял его, как старого приятеля. Маркиз был в возрасте преклонном, влиятелен при дворе, очень богат, и лучшей рекомендации для прочих, нежели его расположение, для Мая здесь представить было трудно.

Малышка Маддалена сидела за столом против Бартеля Фрея, за весь ужин не промолвила ни слова и ни разу не подняла от тарелки глаз. Ее помыли, причесали, одели подобающим образом, но все ж среди аристократов гляделась она простовато, сразу было заметно, что происхождения девушка невысокого, а светского воспитания ей хватает только на то, чтобы сидеть, будто аршин проглотив. Зато Амелия Фосс блистала красотой и остроумием. Их с Бартелем взгляды то и дело встречались; и Май решил, что они, должно быть, любовники. Береника оказалась упрятанной от Мая за вазой с цветами, изголодавшиеся в дороге гости усердно налегали на угощение, и беседа в основном поддерживалась Амелией и аббатом. Иоганн Фосс вставлял в разговор ничего не значащие замечания, да Береника приговаривала сидевшим по обе стороны от нее старичкам и старушке: «Кушайте, господа, кушайте, все очень вкусно».

Впрочем, вино из замкового погреба быстро поправило дело. К концу ужина усталость и скука развеялись. Гости перешли в другую залу. Специально приглашенный музыкант сел за клавесин, и Бартель Фрей взялся учить Беренику новым па из придворных танцев. Зажгли еще свечей, открыли балкон. С улицы прибежала свора борзых и разлеглась на полу перед камином.

Май делал вид, что ему вообще нет дела до женщин, хотя это было не в его правилах. Это у него называлось «ловить ворон». Ему давно пора было кого-нибудь присмотреть. И он выбрал Беренику, но с Береникой что-то было не так. Он наблюдал за ней, но заметил только, что и на Бартеля Фрея, к которому Май было ее приревновал, она смотрит так же отчужденно, как на него самого. Маддалена после того, как все встали из-за стола, забилась в какое-то кресло в углу и напряженным взглядом следила за женихом – наверное, ей не стоило мешать. Самой яркой звездой среди собравшихся дам была, без сомнения, молодая жена Иоганна Фосса, но она то с лаской смотрела за Бартелем, то с плохо скрытым раздражением – за Береникой. Май не хотел бы попасть в неловкое положение именно из-за этой женщины, хотя с ней-то найти общую тему для беседы ему было бы проще всего. Прочие кандидатуры оказались либо уж слишком юны, либо, напротив, уже недостаточно. Правда, были еще две симпатичные сестрички подходящего возраста, но, так как они оказались близнецами, Май пока не мог отличить одну от другой, махнул на все рукой и отправился за карточный стол, решив, что все же лучше дать себе лишнее время осмотреться, чем сгоряча попасть впросак. Чутье подсказывало ему, что этот вечер будет долог.

За картами собрались хозяин замка, маркиз, аббат, некий невзрачный господин, отчего-то называвший себя баснописцем, отставной полковник, у которого – Май ясно слышал – при ходьбе громко скрипела коленка, и две презабавные старые перечницы, увешанные бриллиантами, сильно похожими на фальшивые. Аббат сел спиной к залу, Май наоборот – к окну. Ставили вначале немного. Май осторожничал и оставался при своих. Баснописец выиграл у фальшивых бриллиантов, маркиз – у аббата. Жульничать Май считал для себя зазорным лет с двадцати – зачем нужен обман, который может разоблачить нелепая случайность, если у него есть Дар? Нужно всего лишь присмотреться к партнерам, их игре и, главное, к их деньгам: не судьба ли им сменить хозяев?

На двух диванах у дальней стены гостиной дети и дамы в обществе Бартеля Фрея играли в фанты. Кому-то уже пришлось лезть под стол и под общий хохот показывать, как поет апрельская кошка, потом там читали стихи наизусть, объяснялись в любви мраморному фавну на каминной полке и даже с визгом и при поддержке отважного Бартеля взбирались на балконную балюстраду и шли от одного углового вазона до другого. Кому-то выпало хлопнуть веером аббата по макушке, но со смехом и шутками предложение было отклонено, а нечестный участник изгнан из круга играющих.

Когда внимание дев старых, дев юных, а также их наперсниц и мамаш было увлечено описанными подвигами, а картежников занимали карты, Май успел заметить, как сахарница парит над столом, а сахар в ней меняет окраску. Он тут же поставил удачно и взял банк. Он был доволен – легко предвидеть, когда рядом колдуют.

Немедленно к нему подошла Береника.

– Господин Май, в нашей игре только один мужчина, а за вашим столиком их много, – сказала она. – Не согласитесь ли вы на некоторое время покинуть это общество и присоединиться к нашему?

И протянула ему шляпу, в которой лежали фанты.

Май улыбнулся, попросил прощения и вышел из-за карточного стола. Шумной стайкой вокруг шляпы столпились дети и девицы, подошел лейтенант Бартель, смерил Мая взглядом и выбрал фант.

– Разворачиваем! Разворачиваем! – защебетали юные создания вокруг Мая.

Он развернул. «Поцеловать в губы того, у кого фант внутри окажется розового цвета» – было написано там.

Все стали показывать друг другу развернутые чистые бумажки.

– Что у вас? – спросила Мая Береника.

Май не был совершенно уверен, что это не нарочно подстроенная ею шутка, но подозрение на нее все-таки легло. Розовый фант был у Бартеля Фрея, успевшего усесться на диван между Амелией и одной из сестер-двойняшек.

Май подошел, позволил лейтенанту прочитать свой фант. Амелия, тоже взглянувшая туда, до непристойности громко расхохоталась.

– Вам нравятся детские игры, лейтенант? – спросил Май, наблюдая замешательство молодого вояки, и, не дав тому опомниться, наклонился, сильно прижав его плечи к дивану, и оделил таким поцелуем, что Бартель Фрей, точно застигнутая врасплох невинность, брыкнулся и начал вырываться.

У бедной Амелии из глаз градом покатились слезы, размывая искусный грим, Береника надела на голову шляпу из-под фантов и без сил повисла на спинке стула, дети визжали, близнецы икали от смеха, аббат обернулся и спросил: «Что там такое?», старые дамы раскудахтались, словно куры, в жилище которых пробрался хорек. Май тоже рассмеялся. Не смешно оказалось только Бартелю Фрею.

– Идите за стол к картам, лейтенант, – великодушно предложил Май, полагая, что месть его свершилась. – Я вас избавлю от этой мороки, взяв бремя героя на себя.

Бартель вскочил. Лицо у него было таким, что приступ смеха у всех не прекратился, а, наоборот, усилился. Теперь уже и Май, не имея возможности остановиться, утирал с глаз слезы. Кто-то опрокинул на стол вазу с фруктами, залаяли собаки.

Иоганн Фосс постучал тростью по каминной решетке и прервал это безобразие, обратившись почему-то к дочери. Он сказал:

– Береника, по-моему, ты ведешь себя неприлично.

И тут Мая стукнуло. Смех пропал. Он с трудом перевел дыхание и смахнул слезинку. У него даже не было его обычных сомнений. Он увидел очень хорошо: все вокруг – лишь декорации к спектаклю; пьеса, которую автор взялся писать, не зная толком, чем она закончится, да так и не сподобился закончить. А в жизни, просто в жизни, ничего не произойдет, ничто не изменится. Для реальных событий все, что творится вокруг, не имеет никакого смысла.

Он хотел сказать: «Береника, не будет свадьбы, а если и будет – она ничем вам не поможет». Но не сказал. Эти слова надо было произнести раньше. Вчера. Или сейчас – но не при всех. Поэтому вслух Май сказал вот что: