Принцесса в академии - Варя Медная

Он поперхнулся на полуслове, раздраженно хлопнул себя по уху и громко заявил:

– Не смейте так больше делать!

– Мне уже начинать смеяться?

Озриэль встряхнул головой:

– Прости, Ливи, так о чем мы говорили?

– Ты что-то упомянул про тему вечеринки…

– Ах да, в общем, подозреваю, эту идею с костюмами подал Индрик, потому что… – Он снова вздрогнул и заорал, глядя в одну точку: – Я уже совершеннолетний! Это моё дело, и только моё!

Эхо крика прокатилось под сводами арки. Несколько находившихся поблизости студентов нервно подпрыгнули. Я в их числе.

Ифрит снова стукнул себя по уху, а потом повернулся ко мне и мрачно сообщил:

– Извини, нужно бежать, семейные дела. Увидимся вечером: я крикну филином, чтобы ты поняла, что это я.

– Но…

Он перекинул рюкзак на другое плечо и скрылся за поворотом.

– …я не знаю, как кричит филин.

Поскольку Озриэль упомянул о том, что вечеринка будет костюмированной, я решила серьезно подойти к делу и озаботилась созданием соответствующего образа. Чудесное (прекрасное, восхитительное, сногсшибательное) платье у меня уже имелось, но само по себе не являлось костюмом. И мне пришла в голову гениальная по своей простоте мысль: я переоденусь принцессой! Принцесса, переодетая в принцессу, чтобы в ней не признали принцессу, – такая хитрая комбинация показалась мне довольно надежной защитой от разоблачения.

Однако беглый осмотр пары-тройки витрин с ювелирными украшениями показал, что ни одно из них мне не по карману. Даже вот та овальная брошь с бегущими по ободку и крохотными, как муравьи, изумрудиками. Поэтому я заскочила в лавку карнавальных костюмов в Шебутном переулке и сразу нацелилась на стоящий возле двери ящик с блестящими побрякушками. После непродолжительных поисков я выудила оттуда проволочную диадему с блестящим стеклышком посередине и розовую палочку со звездочкой на конце, от которой расходились сверкающие нити мишуры (звездочка так и норовила отвалиться, поэтому торговец в придачу снабдил меня тюбиком рыбьего клея). А что, буду принцессой фей!

Эмилию я застала на площадке второго этажа. Она стояла у кабинета хозяйки с подносом, на котором разместилась чашка чая и лимонная меренга, а из-за двери доносились глухие рыдания. Я остановилась рядом.

– Что это с мадам Гортензией?

– Рудольфо устроил ей незабываемый праздник, – невесело сообщила Эмилия, а потом поставила поднос на верхнюю ступеньку и, порывшись в переднике, протянула мне медальон. – Гляди, что он подарил.

Я покрутила безвкусный кругляш с большой буквой «Г» в центре: слишком легкий и блестящий для настоящего золота. Дутая дешевка. В цепочке оказалось больше совести: она даже не пыталась притвориться драгоценной.

– Мадам оплакивает отсутствие у него вкуса? Так это ещё на примере зеленых лосин было ясно…

Эмилия молча отвела меня в сторону и открыла медальон. Оттуда выпорхнуло сиреневое мерцающее облако. Оно сложилось в сердечко, а потом распалось на дюжину крохотных гномиков, исполнивших поздравительную песню… для Гилоты.

– Теперь ты понимаешь?

– Похоже, он сделал в имени мадам восемь ошибок.

Девушка вздохнула:

– Если хочешь знать, я считаю, что это к лучшему: он ей не пара. Они разные, как… кирка и алмаз.

– Как родинка и прыщ.

– Как месяц и кожурка от лимона.

Я постояла, а потом решительно схватила медальон и направилась к двери кабинета:

– Ну уж нет! Сегодня в этом королевстве будет на одно разбитое сердце меньше!

Эмилия следовала по пятам.

– Что ты делаешь, Ливи?

Я молча нажала на ручку и шагнула внутрь.

Мадам сидела в кресле за столом, уткнувшись лицом в ладони. Когда мы вошли, она подняла голову и слабо замахала:

– Уходите! Я никого не хочу видеть.

– Не могу. Кое-кому срочно требуется ваша помощь, – заявила я.

От удивления она даже всхлипывать перестала:

– Кому это?

Я обошла стол, взяла её за руку и отвела на середину комнаты.

– Моему чувству прекрасного, – ответила я и бросила на пол медальон. – А теперь наступите! Со всех сил.

– Что? Зачем? Нет… это всё равно ничего не изменит, – пробормотала она, но с места не сдвинулась.

– Ну, скажите, разве вам самой этого не хочется? Только взгляните на неровную спайку и отслаивающуюся краску. Этот медальон позорит звание гномьей работы.

Мадам трубно высморкалась:

– Это создал кто угодно, только не гномы! Дешевая подделка с третьесортной барахолки. Он никогда не отличался щедростью. Конечно, ведь жалованье приходилось делить на дюжину подружек. – Она убрала платок, откинула упавшую на лоб прядь и сверкнула глазами: – Сделаю-ка одолжение этой Гилоте: с него ведь станется передарить!

Высокий каблук с размаху опустился на блестящий кругляш. Раздался хлопок. Когда она убрала ногу, мы увидели, что на месте медальона осталась тусклая пыль. Она тут же почернела, как угольная труха, и оттуда вынырнули полупрозрачные привиденьица-гномики. Исполнив напоследок свою ритуальную песню глухими невыразительными голосами, они воспарили к потолку и исчезли, как души, освобожденные из царства безвкусицы.

– И как ощущения?

На заплаканном лице проступила бледная улыбка.

– Оказывается, я ошибалась: немного полегчало…

Мадам вытерла глаза тыльной стороной ладони и неуверенно спросила:

– И что дальше?

– А дальше план «Три П»: платье, подруги и потрясная вечеринка.

Глава 18,

В которой я знакомлюсь с подружкой Магнуса и снова надеваю волшебный плащ

Когда дело с мадам было улажено (Эмилия осталась, чтобы помочь ей привести себя в порядок и подобрать наряд к сегодняшнему вечеру), я отправилась к себе.

За всей этой суматохой я совершенно забыла об осторожности и безо всяких предуведомлений толкнула дверь. Уже открывая её, я услышала, как Магнус кому-то игриво сказал:

– А не пора ли проверить мою паутинку на прочность?

Я попыталась удержать дверь, но моя масса, помноженная на ускорение, неумолимо несла деревяшку по оси до тех пор, пока та не стукнулась о противоположную стену.

Последовала немая сцена. Не знаю, кто опешил больше: я, Магнус или его гостья.

– Так это и есть твоя подружка? – выдохнула я.

Паук ещё не оправился от изумления, но попытался вернуть контроль над ситуацией:

– Да! – с вызовом ответил он.

– Магнус, но она… бабочка!

– И что?

– А ты паук!

– И что? – с нажимом повторил он.

– А то, что пауки питаются бабочками!

Он на секунду окаменел, а потом отвернулся от меня и погладил лапкой трепещущее, как лепесток мака на ветру, крылышко:

– Прости, любовь моя, мне жаль, что тебе пришлось это услышать.

– А ей что, мама-бабочка и папа-мотылек не рассказывали?!

Магнус не удостоил меня ответом.

Гостья была изумительно красива: широкие, как парус, алые крылья с золотистой окантовкой, сплошь в кружеве переливающихся прожилок, два фиолетовых пятнышка на каждом и изящно изогнутые усики с гагатовыми капельками на конце. Она дрогнула ими в мою сторону, видимо, о чем-то спрашивая на языке, понятном только Магнусу, и не издав при этом ни звука.

– Да, думаю, сейчас это будет лучше всего, – поспешно ответил он извиняющимся тоном.

Бабочка снялась с места и, ласково мазнув его на прощание крылышками, вылетела в форточку. Как только она скрылась из виду, паук снова повернулся ко мне, всем своим видом демонстрируя, что разборки предстоят нешуточные.

– Как ты могла! – напустился он на меня.

– А что я такого сказала?

– Ты намекнула на то, что я могу её съесть!

– Я ни на что не намекала, а так прямо и сказала. О чем ты думал, влюбляясь в бабочку?

– А о чем все думают, влюбляясь?! Да ни о чем! Иначе влюбленных на свете не существовало бы.

– Да, но бабочка? – не унималась я.

– Почему это вампирам можно влюбляться в людей, а мне в бабочку нельзя?

– Вампиры – это всё сказки, Магнус, а ты уже взрослый паук.

– Я современный паук, – возразил он, – которому чужды подобные предрассудки. Кстати, меньше всего ожидал от тебя подобного снобизма!

Чувствуя, что спор набирает обороты, я постаралась придать тону спокойствие и, как мне казалось, убедительность:

– Ты наверняка принял за любовь какое-то другое чувство. Вот я, например, тоже люблю имбирные пряники, но мне в голову не приходит влюбляться в них! Чувствуешь разницу?

– Не смей сравнивать Арахну с имбирным пряником! – разозлился он.

– Кого?!

– Арахну! Её так зовут, – возликовал он и забегал по подоконнику, возбужденно размахивая лапками. – Это знак, указующий перст! Где это видано, чтобы бабочек так называли? Нет, всё неспроста! Она предназначена мне судьбой!