23 июня: «день М» - Марк Солонин

Глава 11

23 ИЮНЯ: «ДЕНЬ М»

Прежде чем начать обсуждение загадочных событий последних мирных дней июня 41-го, следует определиться с тем, что сегодня называют «цена вопроса». А прежде чем перейти к обсуждению этой «цены», я должен извиниться за вынужденный цинизм дальнейшего изложения. Разумеется, с нормальной человеческой точки зрения «незначительных потерь» не бывает. Даже гибель одного человека — трагедия, и для семей красноармейцев, в дома которых пришли первые «похоронки» войны, эти жертвы стали величайшим в их жизни горем. Понимая все это, я прошу читателей понять, что военная история пишется на своем, достаточно специфичном языке. Живые люди на этом языке называются «личным составом», убитые люди — «потерями в живой силе», братские могилы — «санитарным захоронением». И на этом языке итог первого дня войны (22 июня 1941 г.) может быть обозначен так: используя фактор тактической внезапности, противник на нескольких направлениях потеснил советские войска. Вот и все. Ничего судьбоносного 22 июня НЕ ПРОИЗОШЛО. И не могло произойти. Ни на оперативном, ни — тем более — на стратегическом уровне. Не тот масштаб события. Не тот пространственный размах. Уничтожить или хотя бы значительно ослабить первым ударом армию, рассредоточенную на гигантских просторах Советского Союза, армию, имевшую в своем составе три сотни дивизий, тысячи железобетонных дотов, многие сотни аэродромов, десятки тысяч орудий, танков и самолетов, можно было только одним-единственным способом: массированным ракетно-ядерным ударом.

К счастью для всех нас, атомной бомбы у Гитлера не было. Баллистические ракеты «Фау-2» и реактивные бомбардировщики существовали летом 1941 г. лишь в виде чертежей. Из 115 дивизий армии вторжения три четверти были пехотными. С артиллерией на конной тяге. Солдаты вермахта переходили пограничные реки пешком (или на велосипедах). По мостам, которые еще надо было навести (или захватить и удержать). Расчетный темп марша (марша, а не наступления!) пехотной дивизии — 20 км в день. Без учета времени, потребного на форсирование рек, и без учета сопротивления Красной Армии, которая в боевых действиях 22 июня тоже участвовала. Добавим к этому максимальную дальность стрельбы основных систем немецкой полевой артиллерии (10—20 км) и мы получим величину максимально возможной глубины «зоны поражения» первого дня войны: 20—30 км. По меньшей мере 4/5 всех дивизий Красной Армии находились ВНЕ этой зоны, на расстояниях в 50—500—5000 километров от границы. О начале войны они узнали не по падающим на военный городок снарядам немецкой артиллерии, а из выступления Молотова по радио (как об этом и повествуется в сотнях мемуаров). Даже полная потеря тех 30—35 дивизий, которые в первый день войны оказались в приграничной полосе, не могла бы иметь катастрофических последствий для Красной Армии с ее наличным и мобилизационным потенциалом. Но немцы и не могли при всем желании уничтожить огнем пехотного вооружения 30 дивизий за один день. Если бы такое было возможно, если бы пехотная (стрелковая) дивизия начала 40-х годов обладала такой огневой мощью, то вся Вторая мировая война закончилась бы за один месяц. По причине полного взаимного истребления сторон. Не будем забывать и о том, что самые крупные поражения 1941 года (Киевский и Вяземский «котлы») состоялись не в первый день, не в первую неделю и даже далеко не в первый месяц войны, а разгромленные в этих «котлах» дивизии (за редкими исключениями) не только не были жертвами «внезапного нападения» — многие из них и вовсе не существовали на момент 22 июня. Ничуть не менее сокрушительными, нежели поражения 1941 года, были и разгромы советских войск в Крыму и под Харьковом весной 1942 г., хотя на втором-то году войны про «мирно спящие аэродромы» и «неотмобилизованность армии» говорить уж точно не приходится…

Вот почему обсуждение «загадки 22 июня» ни в коей мере не является главной составляющей вопроса о причинах катастрофического разгрома Красной Армии летом 41-го года. Эта «загадка» — как бы она ни привлекала к себе внимание историков и публицистов — является всего лишь одной из частных проблем историографии начального периода войны. Эта проблема заслуживает, на мой взгляд, обсуждения, но это обсуждение должно быть изначально освобождено от ореола судьбоносной сверхзначимости.

Определившись с «ценой вопроса», постараемся как можно точнее сформулировать его суть. Проблема сводится к тому, что в последние мирные дни (ориентировочно с 13 по 22 июня 1941 г.) высшее военно-политическое руководство СССР совершало действия (или не менее удивительные бездействия), совершенно неадекватные сложившейся военно-политической обстановке. И это при том, что — как сегодня абсолютно точно известно — информации о близящемся вторжении немецких войск в распоряжении Сталина, Молотова, Тимошенко, Жукова было более чем достаточно.

В чем конкретно состояли эти «неадекватные» действия и бездействия?

Первое и самое главное — четыре слова так и не были произнесены. Директива («за моей, члена Главного Военного совета, начальника Генерального штаба подписями») о введении в действие плана прикрытия в штабы западных приграничных округов до начала боевых действий так и не поступила. Вместо короткой, заранее оговоренной фразы («Ввести в действие план прикрытия») поздним вечером 21 июня 1941 г. Тимошенко и Жуков (а по сути дела — Сталин) отправили в округа целое сочинение, вошедшее в историографию под названием «Директива № 1». Вот ее полный текст:

«1. В течение 22—23 июня 1941г. возможно внезапное нападение немцев на фронтах ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, KOBO, ОдВО. Нападение может начаться с провокационных действий.

2. Задача наших войск — не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения. Одновременно войскам Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского военных округов быть в полной боевой готовности, встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников.

ПРИКАЗЫВАЮ:

а) в течение ночи на 22 июня 1941г. скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе;

б) перед рассветом 22 июня 1941 г. рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировать;

в) все части привести в боевую готовность. Войска держать рассредоточенно и замаскировано;

г) противовоздушную оборону привести в боевую готовность без дополнительного подъема приписного состава.

Подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов;

д) никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить». (6, стр. 424)

Обсуждение и анализ смысла этого многозначного, как пророчества Нострадамуса, текста продолжаются уже более полувека. Одни утверждают, что главное в Директиве — требование «не поддаваться на провокации». Другие резонно возражают, указывая на фразу «встретить возможный удар немцев». Третьи справедливо указывают на явную двусмысленность Директивы: как можно «встретить удар немцев», не проводя при этом «никаких других мероприятий», кроме рассредоточения и маскировки? И что значит «встретить удар»? Где встретить? Как встретить? На каких рубежах, в каких боевых порядках, по каким оперативным планам, с какими ограничениями в действиях? Создается впечатление, что высшее командование предложило своим подчиненным разгадать некий ребус. В условиях жесточайшего дефицита времени (и с весьма высокой вероятностью ареста и расстрела в случае неверного ответа) командующим округами поручено было отгадать: чем «провокационные действия» отличаются от «внезапного удара»… И все это — вместо простого, ясного и однозначного приказа: «Ввести в действие план прикрытия».

Более того, даже в тот момент, когда нападение стало свершившимся фактом, Москва так и не отдала прямой и ясный приказ о введении в действие плана прикрытия. Вот как описаны события первых минут войны в показаниях бывшего командующего Западным фронтом Д.Г. Павлова (протокол первого допроса от 7 июля 1941 г.):

«…В час ночи 22 июня с.г. по приказу народного комиссара обороны я был вызван в штаб фронта. Вместе со мной туда явились член Военного совета корпусной комиссар Фоминых и начальник штаба фронта генерал-майор Климовских. Первым вопросом по телефону народный комиссар задал: «Ну, как у вас, спокойно?» Я ответил, что очень большое движение немецких войск наблюдается на правом фланге: по донесению командующего 3-й армией Кузнецова в течение полутора суток в Сувалкский выступ шли беспрерывно немецкие мотомехколонны. По его же донесению, на участке Августов—Сапоцкин во многих местах со стороны немцев снята проволока заграждения…