Превед победителю (сборник) - Анна Козлова

Но младшая старуха не наврала. В этот раз.

Эльдар сам видел, как по единственной в поселке дороге, вздымая пыльные смерчи, пронесся на санях Бальзак. Эльдар восхищенно вскрикнул и позвал старшую старуху. Она бодро выступила из сталактической пыли чулана и взглянула на него удивленно.

— Только что здесь был Бальзак, — сказал Эльдар.

Старшая старуха скривила губы и не без кокетства ответила:

— Позволю себе сказать вам, что Бальзак здесь навечно.

Эльдар пристыженно замолк.

Старшая старуха была ему очень симпатична.

Он видел ее каждый день и безумно хотел заговорить. Но старшая старуха, в отличие от младшей, смотрела на него несколько презрительно. Сначала это обижало Эльдара, но потом он пригляделся к старшей старухе и понял, что презрение — единственное свидетельство ее бытия. Он сразу перестал обижаться. Старшая старуха презирала младшую. Она презирала Эльдара и солнечные лучи, иногда заползающие в ее постель. Старшая старуха презирала день, ночь, естественно, А., и Эльдар достоверно знал, что она не станет стучать в двери рая, потому как глубоко презирает апостола Петра.

Она не любила разговаривать. Скорее всего разговоры она тоже презирала.

Эльдару удалось вызвать ее на откровенность всего два раза.

Первый раз было так.

Увидев, что он хочет с ней говорить, старшая старуха скривила губы и потребовала позвать младшую. Она заявила, что не скажет ни единого слова без свидетеля. Эльдар позвал младшую старуху. Она сказала, что придет, как только закончит макияж.

И вдруг старшая старуха резко сменила тон.

Она усмехнулась, подошла к окну и, как девушка, облокотилась на подоконник. Эльдар видел ее сухой, как ворох веток (которые хотят поджечь), стан. Солнечные лучи ломались об ее пепельный (как если бы ветки уже подожгли) профиль.

— Лишь в человеке встретиться могло священное с порочным, — сказала старшая старуха.

На секунду Эльдару показалось, что ее глаза наполнились слезами.

— Вот… — Она задумчиво и очень грациозно кивнула в окно. — Опять Бальзак.

Эльдар молчал. Старшая старуха резко отвернулась от окна и выступила на середину комнаты. Она смотрела прямо в глаза Эльдару. Мгновение он видел ее гордое пепельное лицо, пылающие, как зажженные сигареты, глаза — не выдержав ее величия, он отвел взгляд.

— Меня до сих пор интересуют мужчины, — сказала она с презрительной усмешкой.

Эльдар понял, что на некоторое время ей удается рассечь скорлупу тотального презрения к собственному существованию. Старшая старуха выходила из себя и, оказавшись по ту сторону презрения, вновь убеждалась в его состоятельности.

— Я отдала все, — продолжила она. — У меня нет роговиц, всего четверть почки и полное отсутствие кожи на заднице. С задницей своя история. — Она прошлась по комнате. — Надеюсь, вы не станете связывать это с писульками Вольтера?

Эльдар отступил на шаг. Он дрожал от восторга.

— Вы… — Ему показалось, что «вы» слишком ничтожно для нее (но другого не было). — Великая Вы, — так начал окончательно раздавленный Эльдар, — скажите мне… — Начало было столь восхитительно, что не требовало конца.

Любая середина и конец были бы слишком малы, оскорбительно малы для такого начала. Эльдар понял, что выбрал единственно верное. Просто «Великая Вы». И ничего другого.

Старшая старуха посмотрела на него. Ему показалось, что одобрительно.

— Понимаю, — чуть раздраженно продолжила старшая старуха. Ей скорее всего не понравилось, что он прервал ее.

Эльдар понял, что не было во взгляде ее одобрения.

— Понимаю, — снова сказала она, — вам претит мой взгляд на Вольтера. Но, — она резко повернулась на каблуках и шагнула в сторону Эльдара, — я безнадежно испортила, уничтожила свои роговицы — когда они у меня еще были, — читая Вольтера и прочих пигмеев, веками приносивших слова в жертву своим сраным идеям. Я разбила их всех наголову. Я затоптала в небытие Толстого, Чехова, Горького, Голсуорси, этих козлов Гонкуров, Геббеля, Золя, Эжена Сю, конечно же Бальзака да и многих других. Меня дважды награждали Нобелевской премией, но оба раза я не брала ее.

Старшая старуха втянула ноздрями воздух и поморщилась.

— Почему не брала, спросите вы? — Она впала в крайнее возбуждение и помолодела лет на сорок. — Я уходила в запой.

Эльдар почувствовал, что еще минута — и он потеряет сознание.

— Вот почему я сказала, что лишь в человеке встретиться могло священное с порочным.

Она замолчала.

Через пятнадцать минут Эльдар осмелился поднять глаза. Все вернулось на свои места. Старшей старухе снова было сто — она стояла у окна и смотрела в сад с презрительной улыбкой.

Вызвать на откровенность младшую старуху было куда проще.

Она любила поговорить.

Ее тоже интересовали мужчины.

Каждое утро она принимала ванну в саду. Эльдар наблюдал за ней, припав к щелям в оконных ставнях. Младшая старуха, без сомнений, знала, что он наблюдает за ней, — это знание сообщало ее хрупкому, похожему на истлевший осиновый лист телу грацию. Грацию истлевшего осинового листа, мятущегося в порывах ветра.

Она ложилась на влажную после ночи траву. Она нарушала безупречный рисунок росы. Она каталась по периметру сада, обнаженная и еще немного сонная, натыкалась на грушевые деревья, царапала спину, а потом вскакивала на ноги. В эти ничтожные секунды после скачка на ноги младшая старуха была похожа на вылезшего из-под земли червя. В ее волосах запутывались листья, сучки и фекалии посетивших сад Божьих тварей. Ее лицо, шея, живот, колени были измазаны землей и глиной. Она грациозно наклонялась за оставленным на траве полотенцем и в наклоне бросала горделивый взгляд на закрытые ставни Эльдарова окна.

В этот момент он заканчивал мастурбировать и, всхлипывая, бросался на свою кровать. Он сжимал челюсти на пухлом углу подушки. В его венах пульсировало имя А.

Через десять минут старшая старуха стучала в его дверь.

— Идите завтракать, — презрительно бросала она и уходила.

Все повторялось до мелочей.

К завтраку младшая старуха выходила густо накрашенная. На каждый день недели у нее был свой цвет. Понедельник — светло-голубой, а вторник — оранжевый, среда — розовая, четверг — серый, пятница — синяя, суббота и воскресенье шли почему-то в паре: черная и белое. Как жених и невеста.

— Как жених и невеста, — подтверждала младшая старуха. — Хотя я знаю, что мужчины потребительски относятся к женщине.

Она много ела. Старшая старуха только выпивала пять чашек кофе и выкуривала трубку.

Младшая старуха вспоминала всех своих мужчин. Она не отпустила ни одного. Иногда по ночам Эльдару казалось, что он слышит, как стонут у дверей ее спальни сотни привидений. Они толпились на половике и умоляли отпустить их с миром. Но в душе младшей старухи не было мира.

Не было покоя.

— Если так пойдет дальше, то я вообще не смогу умереть, — заметила она за завтраком.

Эльдар тихонько расспрашивал ее о старшей старухе.

Она ничего не знала.

Она смотрела на предметы, и каждый из них повторял ее собственные очертания. Ей часто снился Бог. Насколько она могла запомнить, он все время просил ее увидеть что-нибудь, кроме себя. Она отвечала, что если бы могла это сделать, то, конечно, уж давно бы увидела.

— А ты постарайся, — уговаривал Бог, — что-нибудь незначительное. Просто посмотри, вдруг получится?

— Не получится, — отвечала младшая старуха, зевая. — Да и вообще, — за завтраком в четверг она перегнулась через весь стол к Эльдару, — зачем он мне нужен, если я и так есть?

Эльдар вскочил из-за стола.

Все повторялось до мелочей.

За забором снова пронесся Бальзак.

Эльдар понял, насколько он свободен. Он вошел в свою комнату. Достал из шкафа новенький белый костюм и надел его. Он вышел из своей комнаты, более того — он вышел в сад. Он хотел подойти к забору и привычным движением влепить ботинки в ржавые гвозди, но вдруг передумал. Эльдар знал, что либо совершит ошибку, либо не совершит ее — одно из двух, как в сортире. Он осторожно отошел от забора и направился к калитке.

Взявшись за самую ручку, он все еще не верил, что сможет сделать это.

Эльдар обернулся. Старшая старуха курила трубку и смотрела на него с презрением.

Он вышел за забор.

3

Уже тридцать пять лет А. была безутешна. Она не знала, за что ее так ненавидят. Она написала двадцать книг, снималась в кино, играла в театре, водила такси и занималась проституцией. Не было такого дела, в котором А. не потерпела бы абсолютного краха.

Критики писали разгромные рецензии на ее книги — А. комкала газеты, громко хохотала, делала что-то еще, но в конце неизменно рыдала.

Фильмы с ее участием не выходили в прокат — бедняжка А., как горько плакала она на своем чердаке.