Услышь мою тишину - Тори Ру

Одна из них, Лера, не совладав с нервами, срывается с места и, обмахиваясь пластиковым подносом, подваливает к нам:

— Что будете заказывать? Инвалидам без очереди.

— Я похож на инвалида? — отзывается Паша и обворожительно скалится. — Мило. Тогда мне доппио. Черный, как моя душа. И без намека на сахар. Моей благоверной — то же самое.

Лера багровеет от досады, но невинно хлопает ресницами:

— Влада, здравствуй! Кстати, Ксения Николаевна уволилась сегодня утром. Забрала вещички и смоталась. Разве ты не в курсе? — Она просекает мое замешательство и неискренне сокрушается: — Неужели она тебе ничего не сказала?

* * *

53

Впервые за три десятка лет убитая квартира на отшибе переживает грандиозный ремонт — форточки плотно прикрыты, духота замкнутого пространства пропитана запахами сырой бумаги, побелки, краски и клея. Пол застелен газетами в кляксах и белых разводах, завален рулонами и лоскутами обоев, разнокалиберными кистями и валиками. В углу, за стремянкой, притаилась спортивная сумка с вещами Паши. Его испачканное мелом лицо всплывает в памяти и вызывает улыбку.

Начать нашу историю с обновления интерьера предложил именно он, чем растопил сердце престарелой хозяйки — дотошная бабка сдалась и благословила нас на великие дела.

Жизнь бьет ключом, вытесняет рефлексию, дурные мысли и самобичевание — все, что не давало дышать и тянуло в пропасть. Вечера наполнены веселыми приколами и хохотом, долгими пристальными взглядами и тишиной, искренними разговорами по душам и теплыми объятиями за просмотром сериалов. А короткие ночи проходят без сна. Мы бледны и изрядно измотаны, но нас адски, непреодолимо тянет друг к другу.

Слабость и отголоски приятной боли разливаются по телу.

Глотаю кофе и, уперев ладони в подоконник, смотрю на опустевший тротуар. Минуту назад, мечтательно глядя вдаль на трубы ТЭЦ, по нему вразвалочку прошел Паша и скрылся за углом.

Вздыхаю и на миг зажмуриваюсь. Этот неотразимый мальчишка, мой лучший друг Паша, скоро станет моим мужем…

Работа, быт, общий бюджет, проблемы, решаемые сообща. Взрослая игра, в которую мы пробуем играть, больше не пугает. Она нравится мне. Возможно, я сошла с ума.

Лишь одно обстоятельство портит кровь — Ксю проигнорировала добрую сотню сообщений, а потом и вовсе отключила телефон.

Не теряю присутствия духа, ищу знаки свыше и стараюсь не волноваться. В последние дни мир Сороки не вклинивается в мою реальность, не тревожит сон. Означает ли это, что он обрел все, в чем так сильно нуждался?..

Раздражая официанток, мы с Пашей часто забредаем в кофейню торгового центра, но мои робкие надежды тают с каждым днем. Ксю исчезла со всех радаров.

Невыносимо осознавать, что хрупкая дружба рассыпалась. Что девушка, не пожалевшая для меня слов поддержки, доброты и участия, ушла из ветхой квартиры, недоумевая и презирая. Подействовали ли мои речи? Уловила ли Ксю боль, одиночество и ужас безвременно покинувшего ее Сороки? К чему она в результате пришла?

Вопросы множатся, в очередной раз провоцируя головную боль.

Если Ксю все же прислушалась к моим бредовым речам, освободила себя и Сороку, открыла сердце и решилась изменить будущее, подтвердить это сможет только замороженный молчаливый парень, покрытый татуировками. Ник.

Я подношу пиалу к губам и густо краснею.

В ту странную ночь я и он пересекли незримую черту — слишком нуждались друг в друге, слишком сблизились и раскрылись, слишком двусмысленно обнимались. Снова заглянуть в его ледяные глаза и не сгореть от стыда — почти невыполнимая миссия. Но иных вариантов нет.

Черно-белая сорока, вызвавшая бурный восторг у обнаружившего ее Паши, темнеет на бедре, привлекает внимание, и мозг внезапно выдает блестящую идею: я ведь могу заявиться в салон в качестве клиента! Условиться с Ником о новом тату и под шумок выведать подробности о Ксю и изменениях в его личной жизни.

Нетерпение зудит и покалывает в кончиках пальцев — я скучаю по Озеркам, по людям, которых встретила там, по жизни, прожитой вместе с ними. По однотипным постройкам, бетонным заборам, трещинам в асфальте и розовому небу. По несбыточным мечтам, что обязательно сбудутся у других. По Сороке…

Одним глотком допиваю кофе, стираю едкую слезу, выискиваю в завалах шорты и топ, без стеснения влезаю в них. Прихватив трость, выбираюсь в прохладу подъезда и ковыляю вниз.

* * *

Троллейбус тарахтит на светофоре, дергается и устремляется вперед. Девушки на соседнем сиденье громко обсуждают мои шрамы — спорят, кривятся, предполагают… Дискомфорт жалит, желание прикрыться, вскочить и сбежать проходится противным холодком по телу, но я мысленно считаю до десяти и отворачиваюсь к окну.

«…Твои раны — это твоя жизнь, твоя история, ее не нужно стыдиться. В некотором роде они — твое счастье, потому что теперь рядом с тобой не будет случайных людей, — чистый голос Ксю звучит в подкорке и удерживает от резких движений. — Шрамы, как лакмусовая бумажка, сразу выведут на чистую воду негодяев и притянут к тебе только обладателей чистых сердец».

Отключаюсь от посторонних раздражителей, рассматриваю серые обочины, кривые узловатые деревья, столбы, выкрашенные у оснований белым и красным, первые строения жилого микрорайона. Поднимаюсь и, лишив зевак бесплатного развлечения, на ближайшей остановке покидаю раскаленный салон.

Мимо переполненных мусорок, буйно разросшихся кустов, белья, трепещущего на веревках, я иду к дому Сороки.

Полуденное солнце нещадно припекает макушку, горячий ветер обжигает поврежденную кожу, пот катится по спине. Ищу взглядом привычную яркую вывеску с надписью «Tattoo», но вместо нее вижу лишь осиротевший безликий фасад.

На крыльце стоит девчонка с пирсингом в брови и задумчиво пялится в пустоту.

— Привет! — Запыхавшись, я взбираюсь на ступеньку и улыбаюсь; девчонка фокусирует на мне колючий взгляд и хмуро отвечает:

— Если ты с претензиями, то Ника тут нет. И не будет.

— А… почему?.. — растерянно раскрываю рот, и она меняет гнев на милость:

— Помнишь, я говорила, что на прошлой тату-конвенции ему поступила куча предложений? Оказывается, этот нехороший человек повелся на «самое выгодное», заранее подготовился, выправил документы… И все это — за спиной такого лояльного и понимающего работодателя, как я, представляешь? — Девчонка возмущенно поднимает бровь. — В общем, он свалил. В Лондон. Кто он после этого, а?

Я отшатываюсь. Разочарование бьет под дых, тошнотворным комком сжимается в желудке, сводит скулы. Чтобы не упасть, переношу вес на трость и хватаюсь за перила.

Ник уехал… Внял моим мольбам и решил начать с чистого листа.