Кредо негодяев - Чингиз Абдуллаев

Он снова замолчал. Дронго, поняв его состояние, молчал.

— Думаешь, какая любовь большая, а? — сквозь зубы спросил Клычков. — Да не было никакой любви. Это пока я трезвый был, я все о ее душе думал, а как напился… — Он снова замолчал и вдруг с небывалым ожесточением сказал: — Все мы говно одно. Все до единого. И ты такой же, если с нами связался. — Он снова замолчал и продолжал: — В общем, напился я в тот день. А как только напился, так всю эту дурь любовную из моей головы и вышибло. А Катька вечером одна возвращаться должна была. Она студенткой была. И что ты думаешь я сделал?

Бывают случаи, когда нужно не прерывать монолога своего собеседника. Это лучший способ поддержать беседу, в которой обязательно должны участвовать двое.

— Я ведь к ней полез, — продолжал Клычков, — виделись мы всего два раза, а я к ней полез. Понимаешь?

Фары идущего за ними большого джипа освещали их лица.

— Напился я в тот день и ждал ее в парке. А она даже не знала, что я там буду. Веселая такая шла. Увидела меня, подбежала, обняла. И что ты думаешь я сделал?

Молчание было тяжелым, словно в кабине автомобиля начал работать пресс, нагнетающий давление.

— Я ее изнасиловал. Понимаешь, какой я сука, взял и трахнул свою единственную женщину, о которой всегда мечтал. Которая со мной, рецидивистом, вором в законе, встречаться решила. Она ведь такая доверчивая была. А я ее в кусты, платье разорвал и даже ударил.

Дронго смотрел перед собой. Клычков скрипнул зубами.

— Она даже не кричала. Только сначала сопротивлялась, а потом затихла и лишь когда… в общем она ведь девушкой была… когда я ее в первый раз… закричала. И все. А я, скотина, животное, поднялся, довольный такой, и, даже на нее не посмотрев, пошел снова пить с корешами. Получил, что хотел, и ушел. Если разобраться, все мы, мужики, немного сволочи. Получаем от бабы все, что нужно, и презираем ее, как только кончим.

Он сглотнул накопившуюся у него во рту слюну и продолжал:

— А утром меня забрали. Оказывается, на наши крики пришел какой-то прохожий, отвез Катьку в милицию, а потом подняли весь город, чтобы меня найти. А чего меня искать? Я ведь даже не помнил точно, что было. Меня на квартире прямо тепленького и взяли. Привезли в милицию. Я, как только Катьку увидел, разорванную, губы в крови, под глазом синяк, так и бросился к ней. «Кто, — спрашиваю, — тебя посмел так изуродовать? Не жить больше этому человеку!» А она смотрит на меня и мелко так дрожит, дрожит и молчит. И тут сержант, рядом со мной стоявший, меня так больно ногой ударил и, насмехаясь, говорит:

«Конец тебе пришел, Клык, залетел ты на этот раз крепко. За изнасилование студентки дадут тебе, рецидивисту, вору, имеющему шесть судимостей, „вышку“, и никакой архангел тебя больше не спасет».

— Ты извини, — сказал он вдруг, обращаясь к Дронго, — сам чувствую, что иногда на лагерный жаргон сбиваюсь. У меня ведь высшее образование имеется.

Он достал сигареты, чиркнул зажигалкой и снова продолжал:

— Я как только понял, что это я сделал, так с горя чуть голову себе не разбил. Она в углу сидит, и приехавший прокурор уже протокол готовит. А я про «вышку» совсем даже не думаю. Только на нее смотрю, и страшно мне — ведь любил ее по-настоящему. Тут ее мать приехала, бросилась сразу ко мне, все лицо исполосовала и кричит, так кричит, словно по душе лезвием водят: «Говорила я тебе, Катька, не водись ты с этим бандитом, говорила».

И милиционеры рядом гогочут и бьют меня в бок, больно бьют.

«Кончился ты, Клычков, навсегда, обломали твой клычок». И мать кричит так страшно. Прокурор, уже улыбаясь, спрашивает меня:

«Какая это у вас судимость, гражданин?»

А я стою и дрожу весь. Удавить хочу самого себя. Они думают, я от страху дрожу, не понимают, что от ненависти к самому себе. И вдруг я глаза Катьки увидел. Смотрит она на меня, и глаза у нее такие… — Он выбросил сигарету в окно, сжал крепче руль машины… — Никогда ее глаза не забуду. Смотрю и понимаю, что натворил. И вижу, любит она меня по-прежнему. Понимаешь — меня, гаденыша, насильника, любит. А прокурор уже лезет со своими вопросами. Сейчас, говорит, мы этому сукину сыну очную ставку делать будем, и ты на него укажешь. И приказывает брюки с меня снять, чтобы, значит, пятна разные там на экспертизу послать. Тут его ребята с меня, как с каменного, брюки и содрали. А начальник милиции говорит: «Не надо нам никаких опознаний, он это все сделал, там свидетели видели, как он с ней в парке встретился и как уходил оттуда, тоже видели». Но прокурор настаивает и просит брюки мне какие-нибудь найти.

На повороте мелькнула табличка, что до Хартфорда осталось девятнадцать миль.

— Скоро будем, — сказал Клычков, замолкая.

— Тебя посадили? — впервые нарушив молчание, спросил Дронго.

— Нет. Когда прокурор опять об очной ставке заговорил, он вспомнил, что заявления нету от потерпевшей. И сказал ей, чтобы она писала. А в большой комнате шумно было, мать кричала, милиционеры надо мной, раздетым, смеются, начальник милиции кричит, и вдруг так очень тихо Катька говорит: «Нет». И все услышали. Мать даже замерла, испугалась, на нее смотрит. Прокурор начал что-то понимать. «Как ты сказала?» — спрашивает. А она твердо так говорит: «Нет». И все молчат. Потом разом все кричать стали — прокурор, мать, начальник милиции, даже дежурные «мусора». А она стоит одна, вся избитая, разодранная, изнасилованная, и говорит все время: «Нет, нет, нет».

Они ведь все не понимают, почему она меня жалеет. Не понимают, что и она в этот момент мои глаза увидела. И боль там мою тоже увидела. Знаешь, какая это страшная боль! Словно кто-то твою любимую женщину вот так подло, грязно, на глазах у тебя прямо трахнул, а ты стоял и смотрел. Ты даже не представляешь, как это больно. Смотрю я на нее, как она все время твердит «нет», и чувствую сам, какой я есть. Она ведь всю мою жизнь в этот момент перевернула, человека во мне разбудила, а зверя убила. И на меня все время смотрит. Словно поддержки какой ждет. От меня ждет. И тут я впервые в жизни не выдержал. Встал я перед ней на колени и попросил: «Прости меня, Катька. И будь моей женой». Ты понимаешь — я, вор в законе, известный по Союзу «академик», на коленях стою перед ней в присутствии всех этих сукиных детей. И все молчат. А она спокойно так, очень спокойно подошла ко мне и говорит, что согласна. Тут все снова стали кричать, а я, кажется, сознание потерял, ничего не помню.

Ночью в себя пришел, в камере. Они решили, что она немного тронулась, и меня все-таки не выпустили. Так я из рубашки своей петлю сделал и ночью повесился. Только не рассчитал, трубы там в изоляторе гнилые были, вот они и не выдержали. А через два дня меня выпустили. Кажется, мы приехали в этот Хартфорд. Теперь ты понимаешь, что она для меня?

— Мне теперь жалко Рябого, — сказал вдруг Дронго, — тебя ему не остановить.

Глава 28

Они лежали на земле, всматриваясь в предрассветный туман. В эти часы люди спят обычно особенно крепко. Все трое ждали Цаплю, который должен был появиться с минуты на минуту. Он лучше других знал расположение дома и вызвался проверить наличие охраны вокруг него. Все было тихо. Здесь не было столь привычных уху стрекотания кузнечиков или щебетания птиц. Природа словно замерла в ожидании.

— Чего он там так долго? — недовольно проворчал Клычков. — Мог бы и быстрее вернуться.

— Это не так просто, — заметил Дронго, — там ведь охрана.

— Не верю я ему. Он ведь человек Рябого, — напомнил Клык.

— Не надо, — строго одернул его Дронго, — он ведь с нами сюда вместе приехал. Вместе будем этот домик штурмовать.

— Увидим, — произнес Клычков.

Они ждали еще минут десять, пока наконец не появился Цапля.

— Там удвоена охрана, — тревожно сказал он, — но пройти можно.

— План прежний? — спросил Нестор.

— Да, но нужно быть очень осторожными. Иначе мы рискуем вызвать на себя огонь из сорока автоматов.

— Это уже как бог пошлет, — нервно сказал Клык, натягивая на себя противогаз.

— Не люблю стрелять в людей, — пробормотал Дронго, также натягивая на себя маску противогаза.

— В общем, я единственный среди вас профессиональный истребитель человечества, — Цапля надел противогаз и присоединился к остальным, — всегда мечтал пощупать Рябого.

Они отправились к дому, стоявшему на холме. Это был загородный дом Рябого. Нестор, оставшийся один, подтянул к себе тяжелый пулемет и посмотрел через оптический прицел на дом. Пока все было спокойно.

Трое из одной команды тихо крались к дому. У стены прохаживался часовой. Цапля поднял руку, попросив остальных лежать на земле, и, дождавшись, пока рядом с ним не поравнялся охранник, быстро вскочил на ноги. Не было слышно даже хрипа часового, Цапля был настоящим профессионалом. Дронго невольно поморщился, но Цапля уже подавал знак.