Библия и меч. Англия и Палестина от бронзового века до Бальфура - Барбара Такман

Гесс, как после него Герцль, был эмансипированным евреем — одним из первых лидеров немецких социалистов, считавших себя сначала социалистами, потом немцами и уж в последнюю очередь евреями. Дамасский инцидент обрушился на него, как неожиданный удар в спину. Он показал, что евреи все еще могут быть заключены под стражу, подвергнуты пыткам и сама их община осквернена под предлогом, выкопанным из средневековых предрассудков. Инцидент темным облаком накрыл каждую еврейскую общину от Нью-Йорка до Одессы. «Тогда до меня, при всей моей социалистической деятельности, впервые дошло, — писал позднее Гесс, — в какой мере я принадлежу к моему несчастному, оклеветанному, презираемому и разобщенному народу… и я хотел выразить свои еврейские патриотические чувства криком муки»4. Но крика муки ему было недостаточно. Он искал решения. Существовало только одно. «Без страны… вы побочные сыны человечества» — пока еще не сформулированный императив Маззини уже был неизбежен. Эмансипация обернулась пустым звуком. Сколь бы горька ни была правда, ее следовало высказать вслух. В 1862 г. Гесс опубликовал книгу «Рим и Иерусалим» с подзаголовком «Новейший национальный вопрос». «Час пробил, — писал он, — для возвращения на берега Иордана». Необходима была страна. «Для евреев больше, чем для всех прочих народов, которые, пусть и угнетаемы, но живут на собственной земле, любому политическому и социальному прогрессу должна предшествовать национальная независимость. Общая национальная родина — вот главное условие…»

Но он знал то, о чем никогда не задумывались энтузиасты вроде Шефстбери: что его народ далеко не готов. Еврейские массы были еще заперты за талмудическими ставнями, которые требовалось взломать изнутри, а «прогрессивные» евреи прятались за тщетными надеждами, которые могут быть разбиты лишь «ударом извне, таким, какой уже готовят мировые события». Было ясно, что «главная проблема еврейского национального движения в том… как пробудить патриотические чувства в сердцах наших прогрессивных евреев и как посредством этого патриотизма вызволить еврейские массы из пут умертвляющего дух формализма». Только когда это будет достигнуто, «мы будем готовы к восстановлению еврейского государства».

Далее Гесс набрасывает планы колонизации Палестины. Он надеялся на поддержку европейских держав в деле покупки Святой земли у обанкротившейся Порты, но главной посредницей считал именно Францию, где жил сам и где Луи Наполеон уже жаждал доминионов в Сирии. Он надеялся, что при поддержке Франции колонии «протянутся от Египта до Иерусалима и от Иордана до Средиземного моря».

Пока Гесс трудился над своим «решением», к той же самый мысли пришел независимо от него еврей другого склада. Раввин Хирш Калишер из Торна в Пруссии, повсеместно почитаемый талмудист старой школы, с высоты своего талмудического авторитета внезапно провозгласил доктрину помощи самим себе. «Пусть никто не воображает, — писал он в 1860 г., — будто искупление Израиля и Мессия внезапно спустятся с неба и что Мессия среди чудес и красот соберет израильтян диаспоры, чтобы отвести их на исконную родину. Наше искупление должно случиться естественным путем, через желание евреев поселиться в Палестине и готовности остальных народов помочь им в этом предприятии».

В том же году он созвал конференцию раввинов и глав общин в Троне, чтобы содействовать работе по восстановлению поселений в Палестине. Хотя с практической точки зрения ничего достигнуто не было. «Завоевание Сиона» Калишера, как дрожжи в куске теста, породило нужное брожение. Новый подход к Возвращению переняли и другие ортодоксальные раввины, а ученики и сторонники Калишера принесли его идеи в черту оседлости. Только собственные труды евреев на иссохшей земле Палестины, учил Калишер, откроют путь к окончательному Искуплению. Он хотел, чтобы еврейские солдаты охраняли еврейских поселенцев. Он не слишком верил в великодушие западных держав. Он предпочитал опираться на помощь своих. Он писал Монтефиоре и Ротшильдам, побуждая их финансировать общества по колонизации, покупать землю, перевозить иммигрантов, селить тех, кто разбирался в сельском хозяйстве, на свободных участках земли, нанимать учителей, чтобы учили тех, кто в сельском хозяйстве не разбирается, давать кредиты, пока поселения не смогут сами себя содержать, создавать систему полиции, военную охрану, сельскохозяйственные институты5.

Начало положил Еврейский всемирный союз, основанный в том же 1860 г. в Париже. Это было первое из обществ социального обеспечения и защиты, филиалы которого затем были созданы в различных западных столицах. Их философией стал не патриотизм в том смысле, какого требовали Гесс и позднее Герцль, а патернализм. Патриотизм был новой идеей (или столь давно почившей, что ее трудно было оживить), и ему понадобилось очень долгое время, чтобы укорениться; но филантропия, или точнее ответственность общины за наиболее нуждающихся, была давней традицией, не прерывавшейся, сколько существовали колена Израилевы. Теперь она начала работать на благо Палестины. Монтефиоре в одиночку уже совершил туда три поездки в эпоху, когда не существовало железных дорог и пароходов, и до своей смерти совершит еще семь, последнюю — в возрасте девяноста лет. Когда бы и где бы беда или гонения ни обрушились на еврейскую общину, старый «князь Израиля» выезжал в Константинополь (в возрасте 79 лет), в Марокко и Испанию (в 80 лет), в Румынию (в 83 года) и в Москву (в 88 лет). Его не могли удержать ни бесчинства толпы, ни чума, ни снега или пустыня. Но каким бы уважаемым он ни был и какие бы широкие жесты ни делал, это все-таки был один человек и сам по себе не мог добиться долгосрочного эффекта. Однако Дамасский и сходные с ним инциденты, повторившиеся в других местах, пробудили коллективную совесть эмансипированных евреев Запада. В том, что касалось Палестины, их цель была до крайности ограниченной: создать убежище для подвергающихся гонениям, не для себя самих.

В 1870 г. Еврейский всемирный союз основал сельскохозяйственный институт в Яффе. Тем временем тонкая струйка колонистов начала проникать из России, где тут и там возникали под влиянием писателей, вдохновленных идеями Гесса и Калишера, общества колонизации. В Вене рупором этих новых настроений стал журнал «Ха-Шахар» («Рассвет»). Его издатель Перец Смоленскин опубликовал в 1873 г. книгу «Вечный народ», которая произвела больше впечатление на восточных евреев6. В своей книге Смоленскин насмехался над излюбленной теорией ассимиляционистов, будто Израиль уцелел только как религия, и настаивал, что евреи живой народ. Один ее афоризм, почерпнутый из Экклезиаста — «Псу живому лучше, нежели мертвому льву», — с тех пор использовался снова и снова для обозначения раскола среди самих евреев, пропасти между националистами и ассимиляционистами. В том же году Мозес Лилиенблум, также сотрудничавший с «Ха-Шахаром», написал «Возрождение еврейского народа в земле его предков», и эту тему подхватили другие голоса в России, Польше, Германии, Австрии, Франции и Италии. В семидесятые годы повсюду в Восточной Европе появлялись книги, статьи и периодические издания на иврите. Их преследовала извечная еврейская страсть к спорам, но в целом они были преданы идее колонизации Палестины как основы для возрождения иудаизма.

Они заставили людей думать, но пока еще не действовать. Это сделал лай псов. Теперь он прорвался пронзительным визгом, какое предшествует смертельному броску. В Германии конца 70-х гг. полемический антисемитизм бушевал в политике партий и в прессе, включая псевдонаучные теории, столь дорогие сердцу немцев. Теперь Бисмарк показал, как его можно использовать ради политической выгоды. В Пасхальную неделю 1881 г. в России урок был использован на практике, и здесь началась современная эра политического антисемитизма в форме национальной политики, инициированной и подпитываемой государством. На протяжении трех дней по всему западу Российской империи от Черного до Балтийского моря дымились развалины еврейских домов (по красочному выражению Люсьена Вольфа). От Варшавы до Киева и Одессы, в ста шестидесяти мелких населенных пунктах евреи подверглись массовому избиению, невиданных со Средних веков размаха и жестокости, и эхо их страданий разлетелось полными ужаса докладами иностранных дипломатов и журналистов. Гитлер добавил концлагерь и газовую камеру, но в остальном ничего нового не изобрел. Все уже проделывалось в царской России. Даже Нюрнбергские законы имели свой прототип в виде Майских законов 1882 г., целью которых было сделать жизнь евреев невыносимой. Эти законы лишали евреев крова и средств к существованию, обрекали на бродяжничество целые деревни, уничтожали их и без того шаткую экономику и учреждали под видом «временных порядков» непрекращающийся погром7.