Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций - Елена Самоделова

По всему творчеству Есенина не только разбросана индивидуально-авторская детская терминология с библейской спецификой (см. выше). У поэта также имеется более широкий, ориентированный по периодам взросления дефиниционный комплекс детства (с широко известными терминами, диалектизмами, разговорными словами и есенинскими окказионализмами; поданными в словарной и звательной формах, с уменьшительно-ласкательными и уничижительно-пренебрежительными суффиксами; в виде singularia и pluralia tantum). Есенинский комплекс определений персонажей детства включает такие распространенные и уникальные обозначения, как: младенец (I, 113, 134; II, 37; V, 112; VII (2); 69 и др.); младенчик (V, 131); младень (I, 120); первенец (V, 111, 127); сосунчик (V, 111–112); пестун (V, 112); малыш (IV, 128; V, 272); ребенок (II, 78, 92; IV, 128; V, 234; VI, 47 и др.); ребеночек (V, 236); чадо (IV, 162; V, 189); дитя (II, 78; IV, 101; VI, 49); дитятко (IV, 162); детка (IV, 144); дети (II, 158; VI, 49); малютка (IV, 102); девочка-малютка (IV, 102); девочка-крошка (IV, 87); девочка (IV, 102); девчонка (II, 93, 161); мальчик (IV, 187; V, 127, 131; VI, 43); мальчишка (III, 168); мальчишки (II, 100); мальцы (V, 43); ребята (VI, 7); крестьянские ребята (III, 126); ребятишки (V, 133); парень (II, 96; V, 133; VI, 84); шалыган (V, 34); отрок (I, 82; II, 67; III, 42; IV 151, 160, 183; V, 223 и др.); подросток (II, 157); подросточки (III, 126); сорванцы (IV, 188, 189); юноша (II, 95; IV, 230; V, 216; VI, 17); хлопцы (III, 133); маленький паж (VI, 59); девушка (IV, 230; V, 216); девки (II, 96); барышня (VI, 20); гимназистка (III, 192); курсистка (III, 192); малый (III, 162); комсомол (II, 232); юные (II, 97; V, 228); младое поколение (II, 231).

У Есенина как редчайшее явление, почти исключение, имеются контекстуально-зависимые, своего рода «окказиональные» определения персонажей детства и юношества, которые понятны исключительно из контекста: длинноволосый урод (III, 192).

Условно приписать к детскому возрасту можно термины родства, также разбросанные по всем сочинениям Есенина: сын (I, 44, 113, 114; II, 90 и др.); сынок (III, 126); сыночек (IV, 141); дочь (III, 148); внук (II, 90; I V, 159); внучек (IV, 163); внука (V, 47). Во всех поэтических описаниях и сюжетных поворотах, где встречаются эти термины, они включены в терминологические пары с отношениями «старший – младший», например: «Здесь отец с сынком // Могут встретиться» (III, 126 – «Песнь о великом походе», 1924); «Ждут на крылечке там бабка и дед // Резвого внука подсолнечных лет» (IV, 159 – «К теплому свету, на отчий порог…», 1917); «Добро, мой внук , // Добро, что не узнал ты деда !..» (II, 90 – «Возвращение на родину», 1924); «Смотри, мол, карга , какой я путевый; внука-то твоя как исповедуется со мной» (V, 47 – «Яр», 1916). Ещё одна группа лиц – дети, лишенные попечительства родителей из-за трагическх обстоятельств; сирота, сиротка, беспризорники .

Следует поставить особняком в этом ряду дефиницию пасынок , которую Есенин употребил при описании отношения лирического героя к отчизне: «Россия, родина моя! // Ты как колдунья дали мерила, // И был как пасынок твой я» (IV, 124 – «Не в моего ты Бога верила…», 1916).

Обилие в сочинениях Есенина обозначений разновозрастных детей и их степеней родства по нисходящей линии, а также вытекающая отсюда исследовательская возможность выстраивать различные терминологические ряды подчеркивают чрезвычайно важное значение для поэта проблематики детства, проходящей через все его творчество.

Глава 4. Мужские поведенческие стереотипы в жизни Есенина

О мужской ипостаси национального характера

Проблема национального характера в его мужской ипостаси в конкретное историческое время может быть рассмотрена на примере «жизнетекста» писателя, обретшего в народном сознании статус «свойского парня», всеобщего любимца и народного кумира. Если писатель оказался выходцем из крестьянской среды, являлся носителем фольклорной традиции конкретного географического региона, соблюдал отдельные локальные обрядовые особенности в собственной жизни, сохранял диалектные черты речи, следовательно, он представляет собой образчик регионального типа русского человека наравне с обычным мужиком или деревенским парнем. Его вовлеченность в мужские забавы и состязания, ритуальная мимика, типичные жесты и знаковые телодвижения, особые способы ношения одежды и сопроводительная атрибутика – словом, характерное поведение в целом позволяет рассуждать о включенности фигуры писателя в фольклорно-этнографический контекст . Наделенность писателя типовой «деревенской биографией» способствует аккумулированию вокруг его личности многих фольклорных тем, сюжетов и мотивов, образованию и циркуляции множества произведений разных устно-поэтических жанров – преданий, анекдотов, быличек, страшных гаданий (вызываний духов), необрядовых песен, частушек и др., отражающих этический кодекс мужчин.

Исследовать стереотипы мужского поведения крестьянина сподручнее на примере жизнедеятельности писателя, поскольку именно о нем имеется наибольшее количество достоверного и легендарного материала. Возникает насущная потребность сопоставить проявления молодечества и юношеского задора на примерах его «жизнетекста» и на биографиях односельчан, чтобы проверить, насколько совпадают и разнятся между собой мужские житейские привычки и особенности поведения рядовых, обычных и прославленных, известных граждан. Уже при постановке задачи и в ходе ее экспедиционной реализации формируется несомненный интерес исследователя – поставить деревенское бытие писателя в единый ряд с прожитыми жизнями его односельчан и, следовательно, изучить их биографии как самоценные. Существует несколько уровней этнодиалектных и антропофольклорных сведений о выдающейся личности, воспринимаемой подчас в качестве легендарного первопредка и культурного героя, персонажа народных сказаний и песен, своеобразного неомифологического деятеля и, наоборот, даже шута.

К достоверным фиксациям «жизнетекста» известного человека относятся автобиография в разных редакциях и биография писателя в изложении заинтересованных современников и особенно биографов. Затем идут этнографические сведения, почерпнутые из его писем и переписки различных лиц между собою по поводу писателя. Далее следуют записанные устные рассказы о его жизни и изложенные на бумаге воспоминания родных, друзей, знакомых, односельчан, коллег. Потом привлекаются те художественные образы из стихотворений и очерков других литераторов, которые зримо представляют облик писателя, пропуская его через призму дружеского восприятия хорошо знавших его людей. И завершают исследовательский путь фольклорные образы и сюжеты в авторской лирике, прозе и публицистике, демонстрирующие подлинно мужские ценности.

Естественно, все привлеченные «этнографические» выдержки из обширной литературы, раскрывающей типично мужские черты личности писателя, сопоставляются с научными полевыми записями народной духовной культуры конкретного регионального типа. Иными словами, для выявления составляющих частей и многомерных особенностей национального характера, рассматриваемого на примере конкретного представителя народной культуры определенной исторической эпохи, необходимо пристально исследовать породивший его фольклорно-этнографический контекст. Под этим контекстом понимается его «малая родина» с устоявшимся патриархальным жизненным укладом и повседневным бытом; с круговертью обрядовых праздников, артельных (общинных) и семейных торжеств. Родительское село и соседние деревни родной волости привычны с детства своими узаконенными в общественном мнении и устоявшимися в веках обычаями и поверьями; молодежными гуляниями и игрищами; ритуальными состязаниями и проверками на физическую выносливость и силу духа. Подспудное влияние на становление мужского характера оказывает знакомство мужчины с фольклорно-этнографическими устоями близлежащих и отдаленных регионов во время его путешествий туда и при поселении в них на более-менее продолжительные сроки.

В облике типично «рязанского мужичка» рубежа XIX–XX столетий выступает Есенин. Многие грани его характера обусловлены этнографической бытийственностью, подчинены действию фольклорных закономерностей. Он вовлечен в народную праздничную культуру, воспроизводит ритуальную структуру календарных и семейных, а также окказиональных обрядов, сам выступает продолжателем и в допустимой степени преобразователем народной традиции. На его примере оказывается возможным рассмотреть особенности «мужского начала» как категории культуры 1-й четверти ХХ века. Также удается увидеть основные способы специализации мальчиков-подростков в традиционной патриархальной среде (это занятие рыболовством и охотой, приучение к сенокосу и пастушеству); установить роль крестьянина – воина и отца семейства (рекрутский обряд, служба в армии и игры с детьми); выявить черты христианина и прихожанина своей церкви (народное православие). При исследовании характера Есенина можно постичь мужской досуг как поиск экстремального (в кулачных боях и драках, в устраивании «темных» в бурсацкой среде, в переплытии широкой реки, в молодецком разгуле при проводах в армию); усмотреть специфический мужской фольклорный репертуар как форму проявления маскулинности; обнаружить мужскую атрибутику и нормы поведения в периоды праздника и повседневности (обход дворов ряжеными, роль гармониста на вечорке).