Даниэль Штайн, переводчик - Людмила Улицкая

Я не придала этому значения, даже не сказала ничего Даниэлю. Ужасная ошибка! Сегодня ночью на нас напали. Сторож Юсуф, дальний родственник Мусы, человек немолодой и глуховатый, годится скорее не в сторожа, а в обитатели нашего дома престарелых. Но он хочет работать и работает у нас с самого начала, уже три года практически, за жильё и стол. Я покупаю ему всё, что ему бывает нужно, но ему почти ничего и не нужно. Он спал в пристройке, ничего не слышал, пока женщины в корпусе не подняли крик. Там, на первом этаже, занялся пожар. Дежурила в приюте для престарелых в эту ночь медсестра Берта, и она тоже спала на втором этаже! Бандиты после поджога вломились в церковь, разбили и растоптали всё, что могли, и убежали. Юсуф приставил лестницу к окну второго этажа, и все ходячие спустились. По нижней дороге ехал случайный водитель, он увидел огонь и сразу же прибежал. Он оказался бывший военный, из знаменитого подразделения «Гивати». Первое, что он сделал — выволок Розину, которая давно уже не встаёт, наружу, а потом и бедную Ане Брессельс, успевшую получить тяжёлый ожог. Этот военный, Аминадав его зовут, сразу отвёз её в больницу. Сегодня утром он приехал и помогал нам все приводить в порядок. Я рассказала ему историю Ане: она, голландка, спасла еврейского мальчика во время оккупации, а потом вместе с ним иммигрировала в Израиль. Родители мальчика были религиозные евреи, они погибли в концлагере, и Ане считала своим долгом воспитать его в еврейской вере. Трагедия состоит в том, что, приехав в Израиль, мальчик стал военным и погиб во время Шестидневной войны. Она вскоре после его смерти уехала в Голландию, но не нашла там своего места и вернулась в Израиль. Вот такие люди живут в нашем приюте.

Да, вот интересная деталь: Ане рассказала, что депортация евреев в Голландии началась на следующий день после того, как голландский епископ публично выразил своё отрицательное отношение к нацистской политике и в церквях было зачитано епископское послание в защиту евреев. Немецкий комиссар ответил на это послание срочной депортацией 30.000 евреев, в первую очередь евреев-католиков. Ане считает, что напрасно обвиняют Пия XII в том, что церковь не встала на защиту евреев — Пий XII лучше других понимал, что активное осуждение нацистов может привести только к ухудшению положения евреев. Как это случилось в Голландии. Вот такая точка зрения!

Аминадав, который так помог нам в тот день, — очень влиятельный в городе человек, и он обещал, что расследование будет проведено тщательное, и бандитов поймают. Он сам осмотрел последствия погрома при свете дня и вынес заключение, что это шпана, но скорее всего нанятая. Оказалось, что они стащили только деньги из свечного ящика, а тех, что лежали у меня в столе, просто не нашли. Или не успели. К счастью, огонь не успел дойти до моего стола. Трапезная же практически уничтожена — погибла вся мебель, посуда, припасы. Сегодня я целый день пристраивала наших старушек по прихожанам. Люди все прекрасные — в результате две женщины поссорились, у кого будет жить Розина. Обе очень хотели её взять.

Заезжала в больницу к Ане — врачи говорят, что она в тяжёлом состоянии. Меня не хотели даже пускать, после долгих уговоров пустили. Вид её плох. Я не уверена, что она меня узнала. Хоть бы скорей Даниэль приехал. Я даже позвонить ему не могу, он поехал на Синай с группой туристов.

Зато вот какая приятная неожиданность — к нам поднялись друзы, спросили, в какой помощи мы нуждаемся, и прислали восемь молодых людей, которые за день сделали больше, чем все наши прихожане за месяц. Я надеюсь, что скоро приедет группа студентов из Голландии и Германии, и общими силами всё будет восстановлено.

12. 1970 г., Хайфа

Дорогая мама! Я тебе довольно долго не писала, потому что у нас произошло большое несчастье — бандиты учинили разгром храма, в пожаре одна женщина получила ожоги и от них скончалась. Такое для всех нас горе! Даниэль просто на себя не похож — таким я его никогда не видела. Погибло почти все наше имущество, которое мы три года собирали, сгорел дом, построенный для престарелых. Две недели мы работали, не покладая рук, и теперь ясно, что дом престарелых здесь восстанавливать нельзя, потому что опасно держать пожилых и немощных людей в таком незащищённом месте. У нас на руках двенадцать человек, пока что они размещены по прихожанам, я пытаюсь устроить их в социальные учреждения, но беда в том, что все они либо не граждане, либо без документов, словом, они не подходят под те категории, которым что-то полагается. Церковь мы уже почти восстановили с помощью соседей-друзов, прихожан и отчасти наёмных рабочих, но главная проблема была с домом престарелых. И когда я уже совсем отчаялась, произошло чудо. Недалеко от Хайфы, в маленьком городке, живут немцы-переселенцы ещё с конца прошлого века. Они довольно богатые, потому что у них химические заводы. И когда один из них, Пауль Экке, узнал о пожаре, он разыскал Даниэля и предложил купить ему дом в Хайфе, чтобы он там организовал общинный дом!

Я всё это время была в очень угнетённом состоянии, пока наконец Даниэль не рассказал про предложение Пауля. Был он такой весёлый, утешал меня и говорил, что кроме Библии и Нового Завета есть ещё одна книга, которую тоже надо уметь читать, — это книга жизни каждого отдельного человека, которая состоит из вопросов и ответов. Обычно ответы не приходят прежде вопросов. Но когда вопрос задан правильно, обычно ответ получается незамедлительно. Только нужно некоторое искусство, чтобы уметь прочитать. Был задан вопрос: что нам делать? И на этот вопрос пришёл ответ в виде Пауля, который предложил купить дом. И самое главное заключается в том, что если твоё дело не получает никакой внешней поддержки, возможно, это начинание пустое. А когда оно не пустое, то приходит помощь. Вот как оказалось просто. То есть простого, конечно, ничего нет. Пока ещё не закончен ремонт храма, мы не имеем возможности делать всё то, что всегда делали — забросили наших стариков, наших бомжей, все наши детские занятия тоже требуют помещения. Так что пока положение странное, и по сути дела, оно касается самого главного, чем живёт община, а именно богослужений. Опять служить негде.

Даниэль говорит: «Посмотри, Хильда, Иерусалимский Храм разрушен почти две тысячи лет назад, и храмового служения больше нет, но литургическая жизнь так перестроилась, что одна её часть перешла в семейную форму, другая — в синагогу, и сам иудаизм устоял. Потому что так хотел Господь. Будь спокойна, Хильда — мы делаем то, что можем, а наверху решат без нас, нужно наше дело здесь, на земле, или нет…»

Тем временем Пауль приискал дом — небольшой, но с чудесным садом. И тогда я перестану снимать себе жильё и буду жить в этом общинном доме. Но там тоже надо делать ремонт. Самое же главное, конечно, довольно большой сад, и в нём можно построить домик для наших стариков — я уже продумала. Два этажа, наверху спальни маленькие, но с балконом, а внизу все службы и зал. У Мусы есть приятель-строитель, у него несколько строительных бригад, они и построят.

Я не могу сказать, что мне здесь просто жить. Очень непросто, и по многим причинам. Но какое же счастье, что я здесь, на этом месте, где сейчас. Помнишь, я хотела стать художником, работать в театре или что-то в этом роде. Мне сейчас даже странно об этом вспоминать: неужели это была я? А помнишь, как ты меня отговаривала от всякого художества, советовала изучить что-нибудь полезное — бухгалтерское дело или окончить курсы секретарей. Спасибо тебе, всё, что ты говорила, оказалось правильно, хотя я и пошла в другом направлении. Что там у братьев? Аксель написал мне замечательное письмо. Знаешь ли ты, что у него появилась подружка, от которой он в большом восторге? Или я оказалась сплетницей? Пиши пожалуйста.

13. 1972 г., Хайфа

Дорогая мама! Из твоих писем видно, как упорядочена и однообразна ваша жизнь, все следует одно за другим, по заведённому порядку. Здесь, в Израиле, по крайней мере у нас в приходе, всё время какие-то события необыкновенные, иногда очень забавные или поучительные. В прошлую субботу на утреннюю службу забрела монахиня откуда-то с Балкан, я так и не поняла, откуда именно.. На ней была надета какая-то коричневая хламидка до полу, на груди крест как у епископа, а на голове колпак. За плечами болтался мешок. Когда служба началась, она достала чётки и встала на колени, так до конца службы и простояла со своими чётками. После службы мы её пригласили к общему столу. Было человек двадцать. Даниэль благословил стол, все сели, и тут она заговорила на дикой и страшно забавной смеси языков — сербского, польского, французского и испанского. Сначала Даниэль переводил — он как-то извлекал из этой бессвязной речи смысл. Она приехала из деревни Гарабандал, где им явилась Божья Матерь с архангелом Михаилом, а над ними в небе сиял большой глаз. Божий. Тут Даниэль перебил её и сказал, что люди голодны, прежде пусть поедят, а потом она все по порядку расскажет. Она рассердилась, замахала на него руками, а он с ней строго, как с ребёнком: «Садись и ешь! Наш Спаситель тоже сначала людей кормил, а потом уж учил».