Троянская тайна - Андрей Воронин

– Тоже мне, открытие, – сказала Ирина.

– А ты позови своих подруг, – предложил Виктор.

– Каких еще подруг? – искренне удивилась Ирина. – Ты же сам только что все очень хорошо объяснил насчет друзей. А с подругами еще сложнее. Женская дружба – понятие специфическое. Я лучше лягу спать с коброй, чем позову сюда, в твой дом, кого-нибудь из своих так называемых подруг.

– Иногда с тобой бывает очень трудно, – заметил Виктор. Тон у него был шутливый и легкомысленный, но высокий лоб над прямым античным носом прорезала хорошо знакомая Ирине поперечная складочка, служившая у Виктора признаком сдерживаемого раздражения.

– Прости, – в третий раз за последние десять минут произнесла Ирина, чувствуя прилив ответного раздражения. – Пойми, я вовсе не капризничаю. Ты сам затеял этот разговор насчет дня рождения...

– От которого ты более или менее успешно уклоняешься, – вставил Виктор. – Я не о дне рождения, от календарной даты уклониться невозможно, я о разговоре.

– Ни от чего я не уклоняюсь, – сказала Ирина. – Ты хочешь прямого ответа? Изволь. Какие-то подонки уничтожили великое произведение искусства, но этого им показалось мало. Они убили моего отца...

– Откуда ты знаешь? – перебил Виктор. – Это что, доказано?

– Не задавай глупых вопросов. Когда ты садишься пить кофе, ты ведь не требуешь доказательств того, что в чашке у тебя именно кофе, а не керосин... Тот факт, что отца убили именно из-за картины, очевиден, как то, что солнце встает на востоке. Я пытаюсь в этом разобраться, пытаюсь найти и вернуть хотя бы то, что еще осталось от картины, а ты говоришь мне о каком-то дне рождения! Как будто, если по дому будет бродить жующая и галдящая толпа, это меня развлечет!

– Ну-ну, – примирительно сказал Виктор, – не надо так нервничать, я уже все понял. Извини, но мне и в голову не могло прийти, что для тебя все это так серьезно...

– Ты имеешь в виду смерть отца? – спросила Ирина, понимая, что несправедлива и даже жестока.

Виктор едва заметно поморщился.

– Разумеется, нет, – ответил он мягко. – Я имел в виду картину, и даже не картину, а это ваше расследование, в которое ты, кажется, ушла с головой. Мне почему-то казалось, что ты в этом деле выступаешь как свидетель и в некоторой степени научный консультант, а не как оперативный сотрудник ФСБ. Послушай, но ведь это же, наверное, опасно! Ведь, по твоим же словам, выходит, что исполнителей убирают одного за другим! А ты не думала, что этот процесс может коснуться и тебя?

Ирина вздохнула. Кажется, начинался тот самый разговор, который она оттягивала до последней возможности.

– Не вздумай меня отговаривать, – предупредила она, – это бесполезно. Только зря поссоримся, а я этого не хочу. Менять что бы то ни было уже поздно, да я и не собираюсь. Меня огорчает только одно – то, что мне, наверное, не удастся самой уложить этих мерзавцев мордами в пол и защелкнуть на них наручники.

– Ого! – воскликнул Виктор, отставляя чашку с кофе и беря в руки пачку сигарет. – Вот это сильно сказано! Послушали бы тебя твои коллеги! Я имею в виду искусствоведов, – уточнил он как бы между прочим, погружая кончик сигареты в пламя дорогой газовой зажигалки.

Это уточнение слегка задело Ирину, да и собственные слова насчет наручников заставили ее всерьез задуматься о том, много ли в ней осталось от прежней Ирины Андроновой.

– Да, – продолжал Виктор, окутываясь облаком пахучего дыма, – как говорил один мой знакомый, процесс пошел. А самое смешное, что я сам толкнул тебя на эту стезю... Черт! Похоже, танцульками и шашлыками тебя с этого пути действительно не спихнешь.

– А ты бы хотел? – нахмурилась Ирина.

– Представь себе, да! И не хмурься, а то останется морщина... Если бы я только мог предположить, что ты решишь всерьез записаться в сыщики, я бы лучше язык себе откусил, чем стал знакомить тебя с этим чертовым Потапчуком...

– Ты сам сказал, что Федор Филиппович – единственный, кто может найти картину, – напомнила Ирина. – И между прочим, это чистая правда.

– Вот-вот, – проворчал Виктор, сердито и озабоченно хмуря брови. – То-то и оно, что эта старая ищейка ни перед чем не остановится на пути к намеченной цели! Мне его репутация хорошо известна, он никого не жалеет – ни других, ни себя... Черт!

– Перестань чертыхаться, – сказала Ирина. – Во-первых, Федор Филиппович – милейший человек...

– Волк в овечьей шкуре!

– ...а во-вторых, – спокойно продолжала Ирина, – в таком деле иначе просто нельзя. Все или ничего, понимаешь?

– Я понимаю другое, – сказал Виктор. – Картин много, а ты одна. Вот и все, что я могу и хочу понимать. Остальное меня не касается.

– И это говорит член комитета по делам культуры, – мягко упрекнула Ирина, желая хотя бы отчасти загладить неприятный инцидент.

– О да! Когда я слышу слово "культура", я вызываю мою полицию, – мрачно процитировал Виктор. Слава богу, это уже была шутка – не самая удачная из его шуток, но зато идеально вписавшаяся в контекст беседы. – Но вернемся к празднованию твоего дня рождения...

– Боже мой! – воскликнула Ирина. – И этот человек обвиняет меня в упрямстве!

– Это не упрямство, – с важным видом возразил Виктор, – а обыкновенный профессионализм. Хорош бы я был, если бы любая тетка, с грехом пополам получившая диплом искусствоведа, могла заболтать меня до потери ориентации!

– Это я – тетка?!

– Ну, не дядька же.

– Это я с грехом пополам получила диплом?!

– А я твоей зачетки не видел. Кстати, надо бы полюбопытствовать, она наверняка сохранилась в архиве твоего ПТУ...

– Ах, ПТУ!

– Ну, техникума...

– Техникума!

– Ой, я вас умоляю, только не надо говорить, что вы получили высшее образование.

– Интересно, – задумчиво сказала Ирина, – как будет смотреться мой кофе на твоей белой рубашке?

– Как кофе, пролитый на белую рубашку, – сообщил ей Виктор. – И поскольку теперь мы оба это знаем, я предлагаю воздержаться от эксперимента.

– А надо ли? – усомнилась Ирина, покачивая в руке чашку с недопитым кофе.

– Конечно, – убежденно произнес Виктор. – Это будет в высшей степени непарламентское поведение.

– Самое что ни на есть парламентское, – сказала Ирина. – Знаем мы, как вы себя в своем парламенте ведете. Спасибо телевидению, видели во всех подробностях. И потом, нам, выпускницам ПТУ, такое поведение в самый раз.

– Так уж и ПТУ, – льстиво произнес Виктор, которому явно не улыбалось менять рубашку.

– Ну, техникума.

– Не может быть! Такая милая, воспитанная, образованная дама, и вдруг – техникум! Это невозможно. Я бы сказал, что речь идет как минимум об Академии художеств. А если хорошенько присмотреться, заглянуть в эти бездонные карие глаза, обрамленные пушистыми ресницами, в них можно разглядеть... ну-ка, ну-ка... ну да, конечно! Ученая степень! Как минимум кандидатская.

– То-то же, – сказала Ирина и поставила чашку на стол. – На первый раз прощаю.

– Первый раз прощается, второй запрещается, а третий за все в ответе, – скороговоркой пробубнил Виктор, смешно, как малыш детсадовского возраста, надув губы. – Так вот, о дне рождения...

– О господи!..

– Я предлагаю провести его в тесном кругу – ты, я и твои коллеги.

– Ничего себе, тесный круг!

– Я имел в виду твоих коллег по этому расследованию, – уточнил Виктор. – Федора Филипповича и этого, как его... Петра Петровича?

– Глеба Петровича, – механически поправила Ирина. – Да ты с ума сошел! – воскликнула она, спохватившись. – Ты хочешь позвать их сюда?!

– А что такое? – изумился Виктор. – Потапчука я знаю сто лет, а этот Глеб Петрович, надеюсь, достаточно воспитан, чтобы не сморкаться в два пальца за столом. Если уж ты не можешь думать ни о чем, кроме этого дела, мне ничего не остается, как пойти на компромисс. Так сказать, совместить приятное с полезным. Правда, это будет совмещение не совсем приятного с не очень полезным, но что поделаешь – такова жизнь! Кроме того, как член комитета по делам культуры я бы хотел из первых рук узнать, как продвигается расследование. Я не шучу, – добавил он, перехватив изумленный взгляд Ирины. – Если уж господа чекисты не могут без тебя обойтись, я хотел бы принять посильное участие в этом деле. А вдруг моя помощь вам пригодится? Где-то спрямить, срезать угол... В общем, мне очень хочется, чтобы все это поскорее кончилось. Может быть, тогда ты снова начнешь думать обо мне, а не только об этой чертовой картине.

– Прости, – сказала Ирина в четвертый раз и погладила его по руке. – Я действительно ни о чем другом не могу думать. Как ты только меня терпишь?

– С трудом, – сказал Виктор.

Это снова была шутка, но Ирина невольно задумалась над тем, какова в этой шутке доля горькой правды.

– Так как насчет моего предложения? – спросил Виктор.

– Не знаю, – сказала Ирина. – Это надо обдумать.

"Темнишь, приятель", – подумал Глеб и аккуратно сфотографировал разрезанный борт резиновой лодки с разных ракурсов. Второй борт также оказался вспорот, и Глеб запечатлел его в объемистой памяти дорогой цифровой камеры. Козлов в это время стоял уставившись в землю, как нашкодивший школяр в кабинете у директора, но Глеб видел, что участковый исподтишка наблюдает за его манипуляциями и манипуляции эти ему очень не нравятся. "Темнишь", – подумал он снова.