На поиски динозавров в Гоби - Анатолий Рождественский

30 августа мы прибыли в Далан-Дзадагад и на следующий день утром взяли курс в направлении Номогон-Сомона. Сведения о находках костей в этом месте были получены нашей экспедицией еще в 1946 году от участвовавшего в ней монгольского геолога Лубсана-Данзана-Буточи. Правда, наш прежний проводник Цэдэндамба, которого я видел в Далап-Дзадагаде, уверял, что там негде быть костям и что местность Дзэрт — именно о ной шла речь — находится не в районе Номогон-Сомона, а гораздо дальше на юго-восток. В то же время он сообщил о костях "драконов" в районе Улан-Дэль-Улы — километрах в 100 к югу от Баин-Далай-Сомона. Я был несколько сбит с толку сообщением Цэдэндамбы, но, поскольку не было времени, чтобы выяснить этот вопрос более обстоятельно, пришлось выезжать, тем более что до Номогон-Сомона было всего 100–120 километров.

Сначала мы ехали по автомобильному накату, соединяющему Далан-Дзадагад с Аргалинту-Сомоном, а затем свернули направо к горам Цзун-Сайхан и, обогнув этот хребет с востока, по ущелью Бур-Улы вышли в широкую межгорную долину, в которой стоит Номогон-Сомон. Проехав по этой долине на запад, машина свернула в лабиринт извилистых ущелий между хребтами Ихэ-Номогон и Бага-Номогон. Выбравшись на южную сторону этой горной цепи, мы увидели небольшой красный холм Энгер-Улан-Тологой, где, как мы предполагали, могли быть кости. Но когда мы подъехали вплотную, то увидели, что его цвет обязан окислам железа, весьма характерным для коры выветривания, представлявшей наружный выветрелый слой массива горных пород. Разумеется, не могло быть и речи ни о каких костях.

Утром мы вернулись на северную сторону хребта Номогон и продолжали путь по долине между Номогоном и Цзун-Сайханом. Долина имела ширину не более 12–15 километров, и, так как мы ехали посередине, все пространство от машины до подножий обоих хребтов хорошо просматривалось. К сожалению, везде была ровная степь, без каких-бы то ни было признаков осадочных пород, в которых могли бы встретиться кости. Только в самом конце долины виднелись красные обрывы, которые, казалось, пылали под ярким полуденным солнцем. Но увы! Подъехав ближе, мы увидели, что и это кора выветривания. Вскоре выехали прямо на Баин-Далай-Сомон, и нам ничего не оставалось делать, как повернуть к лагерю на Могиле дракона. Этот маршрут оказался одним из наименее удачных. Лишь спустя года два мы с Ефремовым, изучая карту Монголии, обнаружили далеко к юго-востоку от Номогон-Сомона Номогон-Улу, о которой, вероятно, и говорил мне Цэдэндамба. Номогон-Ула была ошибочно отождествлена с хребтом Номогон, что стало ясно лишь значительно позднее. Тогда же Ефремов поддразнивал меня, что я просто не нашел то, что нужно, а я, конечно, сердился, доказывая свою правоту.

Новожилов, ездивший в небольшой маршрут в Занэмэгэтинскую котловину, тоже не обнаружил ничего интересного. В громадных лабиринтах многоярусных обрывов не было найдено никаких костей — ни динозавров ни млекопитающих. Конечно, нечего было и думать выполнить в такой маршрут серьезное исследование этой огромной площади континентальных отложений.

Наступил сентябрь, а с ним и песчаные бури Когда мы возвращались из маршрута в район Номогон-Сомона Нэмэгэтинская котловина встретила нас свирепой песчаной бурей, которая бушевала здесь уже не первый день которая, что было сквернее, мучила нас до самого выезда из Нэмэгэтинской котловины, т. е. около 10 дней. До сих пор мы не сталкивались с такими затяжными бурями, хотя о них упоминали американцы, не работавшие ранней весной и поздней осенью, когда сила ветров особенно велика.

От песка нигде не было спасения — ни в палатке, нив машинах. Невозможно было ни помыться, ни побриться ни попить, ни поесть — всюду набивался песок, проникавший куда угодно. Даже когда мы сидели в машине с наглухо застегнутым брезентом, песчаный налет появлялся на супе, едва его успевали налить в миску. Да, впрочем, и все продукты, хранившиеся в палатке, давно уже "пропитались" песком. Стекла моих очков были исцарапаны песком. Даже часы, которые я носил всегда в кармане на груди, и те были исчерчены на крышке: песок пробивался сквозь ткань. Мы не успевали чистить оружие и протирать оптику. Все ходили с красными воспаленными глазами, злые, но не сдавались и упрямо продолжали работать на раскопках, делая перерыв лишь на обед. Ивану Антоновичу соорудили небольшой домик из фанеры, который больше походил на собачью будку, нежели на жилище, достойное начальника большой экспедиции, но и в нем нельзя было защититься от песка.

9 сентября экспедиция закончила раскопку Могилы дракона, проделав громадную работу в очень тяжелых условиях. В общей сложности нам удалось добыть отсюда три скелета утконосых динозавров. Один скелет, залегавший в плите, там, где она уходила в склон, так и не смогли взять, так как мощность плиты здесь достигала около двух метров и никакие наши инструменты не могли преодолеть такую толщину и прочность.

Хвостовая часть позвоночника зауролофа в плите на Могиле дракона

Пока происходили раскопки на Могиле дракона, мы с Новожиловым совершали небольшие разведочные маршруты на "Козле" в окрестные районы. Наиболее удачной оказалась наша поездка в район Наран-Булака, неподалеку от которого, в нескольких километрах к востоку, было открыто местонахождение эоценовых млекопитающих — диноцерат, такого же типа, как и в Наран-Булаке. Новое местонахождение получило название Улан-Булака. После окончания работ на Могиле дракона экспедиция перебралась сюда. Руководить раскопками остался Ефремов. Лукьянова и Малеев уехали в Улан-Батор, а вскоре за ними выехали туда же Эглон и Прозоровский. Новожилов отправился на Улан-Дэль-Улу, сведения о которой сообщил Цэдэндамба, но которая, однако, не дала больших результатов. Я же с небольшим отрядом — двумя рабочими и шофером Лихачевым — отправился на "Тарбагане" в дальний маршрут на Татал-Гол, давший нам столь обильный "урожай" в 1948 году.

Покидая Могилу дракона, мы поставили на прощанье там, где располагался наш лагерь, на плато, памятный столб — в землю вкопали метра на полтора рельс, на вершине которого написали название нашей экспедиции и годы ее работы. Вообще же на каждом местонахождении мы сооружали из камней большие обо, в которые закладывали какой-нибудь герметически закупоренный сосуд — бутылку, флягу, банку и т. д. с вложенным туда листом бумаги, на котором было написано, что в такое-то время здесь работала такая-то экспедиция, с перечислением ее состава.

Около памятного столба мы зажгли гигантский костер, натащив саксаула, обрезков досок и всякого хлама, способного гореть. Сверху положили сношенную покрышку, которая давала тучи черного густого дыма. Костер был виден даже тогда, когда мы отъехали уже километров 10.