Долгий путь на Бимини - Шаинян Карина Сергеевна

Тело Реме обрушилось на нее всей тяжестью, заливая потоками воды. Она хрипела и задыхалась; Элли бормотала что-то успокаивающее, но ее не слышали. Поднапрягшись, Элли перекатила ее на спину. Реме безвольно подалась, будто большая, набитая ватой кукла. Ее лицо стремительно серело. Элли придушенно завизжала и вскочила на ноги.

– Получается, я ее убила, Анхельо, убила своими руками! – Элли снова разрыдалась, уткнувшись в грудь Карререса. Доктор чуть отстранил ее и сосредоточенно нахмурился.

– Она еще жива, – сказал он и тряхнул Элли за плечи. – Слышишь?

– Откуда ты знаешь? – спросила Элли сквозь слезы и спохватившись, пробормотала: – Ах, да. Барон…

Остальное пришлось рассказывать на бегу: Карререс несся огромными шагами, так что Элли едва успевала за ним.

– Я убежала оттуда, просто убежала, – говорила она, задыхаясь от бега и слез и проглатывая слова. – Я перетянула раны, чтобы остановить кровь, пыталась говорить с ней, но она молчала, и лицо… как смятая бумага, как маска… Анхельо, я не могла с ней остаться, мне было страшно, а она, я думала – она уже мертвая, и ей все равно…

– Я понимаю, – бросил на ходу Карререс.

Промозглый воздух пах железом. По воде шла крупная зыбь, поднятая привлеченными кровью глубинными тварями, и мелкая волна билась о камень набережной. Реме лежала неподвижно и, казалось, даже не дышала, но когда Карререс присел рядом, ее веки задрожали, и на лице проступила покорная усталость.

– Реме, – нежно позвал Карререс и сглотнул. – Бедная, бедная…

Глядя на них, Элли вдруг подумала, что Карререс помнит Реме совсем другой. В глубине души холодной колючей рыбиной шевельнулась ревность, и Элли отвернулась, сгорая от стыда. Обхватив себя руками, она слушала, как с резким вжиканьем открывается молния на сумке, как что-то шуршит и позвякивает; тихий голос доктора, слабый стон Реме.

– Помоги, – сказал Карререс, сунул Элли в руки фонарик. Она послушно встала и, стараясь смотреть только на напряженную спину Карререса, направила луч на рану.

– Надо бы в больницу, – сказал он через минуту. Реме снова застонала и с огромным напряжением шевельнула губами. Карререс склонился над ней, вслушиваясь, кивнул. – Сможешь рассказать, как?

Реме снова зашептала – Элли слышала лишь неразличимый шелест, будто шуршали в безветренный зимний день сухие листья, чудом оставшиеся на ветвях. Ее продирал холод; сообразив, что фонарь больше не нужен, Элли подошла к лодке и протянула ладони к горящей лампе, едва не обжигаясь. За спиной умирала ее мать, и она знала, что виновата в этом, но пока чувствовала только опустошение и усталость, и тайно радовалась отсрочке.

– Отойди-ка, – сказал за спиной Карререс.

Элли посторонилась, и доктор осторожно опустил Реме на дно лодки.

– И что теперь? – спросила Элли.

– На Бимини, – ответил Карререс. – Она тоже хочет вернуться, хотя вряд ли успеет. Но мы можем дать надежду.

– Но как?

Карререс уверенно улыбнулся, но видно было, что он слегка ошарашен.

– Здесь, в катакомбах, стоит «Безымянный». То-то Ти-Жак до сих пор крутится в Клоксвилле…

– Корабль?!

– Спасибо тщеславному губернатору, – усмехнулся Карререс.

Керосиновую лампу оставили на носу: в сумке Карререса нашелся еще один фонарик. К лодке привязали длинную крепкую веревку. Закинув бечеву на плечо, доктор размашисто зашагал вперед; лодка легко и плавно заскользила следом, и на лице Реме проступило умиротворение. Элли, идущая вровень с лодкой, то и дело беспокойно взглядывала на мать, не понимая, спит она или давно потеряла сознание. Карререс уверенно сворачивал на развилках и лишь иногда притормаживал, видимо, припоминая приметы, подсказанные Реме. Шли долго. Один раз пришлось задержаться, чтобы перезарядить фонари – в сыром воздухе батарейки садились прямо на глазах, и тусклые лучи не могли рассеять тьму. Трещины в потолке, пропускавшие свет, давно исчезли; по расчетам Элли, они выбрались из-под холма и находились где-то глубоко под Клоксвиллем.

Элли уже потеряла всякую ориентацию, когда Карререс вдруг остановился.

– И куда дальше? – спросил он в пространство.

Элли осмотрелась. Они стояли на перекрестке двух больших тоннелей. Кто-то перекинул над водой толстые проржавевшие трубы, устроив ненадежные мосты. На месте слияния образовался круглый пруд, больше похожий на колодец, – так высок был потолок. В свете лампы отблескивали медные деления на уходившей под воду черной рее, прибитой к стене. Над поверхностью торчала лишь верхушка в несколько дюймов длиной. «Вода начинает падать, надо торопиться», – мелькнула невесть откуда взявшаяся мысль.

– Реме? – окликнул Карререс, присев над лодкой. Встал, качая головой: бывшая хранительница не отзывалась, даже веки ее оставались неподвижны.

– Давай я сбегаю проверю? – торопливо предложила Элли, глядя, как Карререс переводит оценивающий взгляд со входов тоннель на лодочку и обратно.

– Нет, опасно, – ответил он, задумчиво глядя по сторонам. – Мы здесь не одни. Нарвешься на кого-нибудь… Прямо, – вдруг выпалил Карререс, глядя куда-то вниз. – Смотри, – кивнул он.

На ржавчине, покрывавшей ближайший мост, четко виднелись мокрые отпечатки маленьких босых ног.

– Это Ти-Жак? – шепотом спросила Элли, испуганно всматриваясь в темноту.

– Может, и Ти-Жак, – с сомнением проговорил Карререс. – Хотя с чего бы ему разуваться? Но следы наверняка ведут к «Безымянному» – больше здесь идти некуда.

– Нам везет, – криво улыбнулась Элли.

– Не нам везет, а нас, – хмуро поправил Карререс, снова забрасывая на плечо бечеву.

Тоннель плавно поворачивал, и вскоре на его стенах заплясали рыжеватые отблески. Карререс замедлил шаги; Элли по инерции наткнулась на него, выглянула из-за плеча и обмерла.

На «Безымянном» по всем правилам горели кормовые и якорные огни. Борта брига нависали над набережной, отбрасывая китовые тени. Мачты терялись в темноте. По палубе бродили еле заметные в полутьме мартышечьи фигурки. Обшивка «Безымянного» почернела от старости, но корабль вовсе не казался дряхлым – скорее хищным и опасным, как большое ловкое животное, способное бороться с людьми и волнами, выживать под землей, пробираться в сны и песни и жить там таинственной, незримой, но ощущаемой тенью…

Элли судорожно перевела дух. Прошептала:

– Черный-черный галеон…

– Это бриг, – сухо поправил Карререс.

– Что? – переспросила Элли, не сводя глаз с корабля.

– Это бриг. Капитан Брид никогда не ходил на галеоне.

– А как же считалка? Считалка же…

Карререс пожал плечами.

– Галеон неплохо рифмуется с волнами, не спорю. Но это бриг. Ты бы еще сундук с золотом вспомнила…

– А он есть?

Карререс усмехнулся, но не ответил. Вместо этого он сложил руки рупором и гулко закричал:

– Эй, на судне! Пассажиров берете?

Обезьяньи тени заметались в панике, рассыпаясь вдоль борта. Неуклюжий и сутулый, странно знакомый силуэт на их фоне показался гигантским. Человек облокотился о фальшборт и ответил:

– Смотря какие пассажиры.

В его глуховатом голосе звучала дружеская усмешка. Элли радостно ахнула.

– Гай? Что ты здесь делаешь?

– Что я здесь делаю?! – вскричал Гай. – Это же подлинный бриг восемнадцатого века! В идеальном состоянии!

– Он всегда такой был? – негромко спросил Карререс. Элли кивнула.

– Подниметесь на борт? – спросил тем временем Гай.

– Бросай трап, – ответил Карререс и легко поднял Реме на руки. – Интересно, где бродит Ти-Жак, – беспокойно пробормотал он.

Они едва успели подняться на палубу. Стоило лишь отблеску фонарей упасть на банку в руках Элли, как их с глухим ворчанием начали окружать матросы. Зомби, бродившие до сих пор апатичными тенями, боком, по широкой дуге подбирались все ближе, не сводя глаз с рыбы. Запахи волглых парусов, солярки и машинного масла заглушили волны гнилого дыхания.

– Эй, вы чего? – растерянно бормотал за спинами Гай, пытаясь пробиться сквозь цепь. – Сказали бы, что нельзя…