Вероника - Алина Знаменская

— А вы зациклились на своем дурацком Коле!

Вера ахнуть не успела, как влепила ему звонкую пощечину.

Сухарев сузил глаза. Он развернулся и неторопливо направился в сторону соседнего флигеля. Над турбазой гремела музыка. Звезды мигали в вышине.

Вера скрипела зубами, глядя в удаляющуюся спину. Ей казалось, что сейчас она способна взглядом прожечь его рубашку. Но он ни разу не обернулся. Когда он уже подошел к веранде, Вера вскочила и побежала за ним.

— Подождите же вы! Я согласна! — прошипела она ему в спину.

Он остановился.

— Я верил, что благоразумие победит.

— Пойдемте же скорее, пока он нас не увидел!

Сухарев положил руку ей на плечо, но она сбросила ее и зашагала нетерпеливо впереди него.

— Я рад, что мы так хорошо договорились, — заключил Сухарев, едва они переступили порог его комнаты. Его глаза насмешливо блестели.

— Вы уверены? — развернулась Вера. Ей хотелось во что бы то ни стало сбить с него спесь, это дутое самодовольство. — А может быть, я передумаю. Может, я только ищу предлог, чтобы пойти к нему!

— Вы не пойдете.

— Это почему же?

— Всегда выигрышнее совершать новые ошибки, чем повторять старые. Не так ли?

В комнате было темно. Только свет от луны доносил сюда слабое призрачное свечение.

Вера стояла в двух шагах от своего противника. В темноте влажно блестели его глаза, полные живого интереса. Его всего она сейчас не видела — тем острее чувствовала его присутствие. Здесь, в тесном помещении, почти каморке, в напряжении их конфликта все особенно обострилось, приобрело острые углы.

Вере казалось — зажги спичку, и воздух вспыхнет, как бумага.

Именно в этой резкой концентрации эмоций сна ощущала явное волнение от близкого присутствия своего противника. И с удивлением вынуждена была признать, что не питает физического антагонизма по отношению к нему. Да, ей хотелось врезать ему по морде, толкнуть, крикнуть, сказать что-нибудь обидное, чтобы его лицо исказилось гримасой гнева. Но выгнать? Остаться в этом электричестве одной? Ни за что!

И в ответ на свой внутренний монолог она невольно подалась вперед, словно собиралась вцепиться в Сухарева, чтобы он, не дай Бог, не убежал. Но, осознав свой порыв, остановилась.

— Так это вы, что ли, моя новая ошибка? — тщетно пытаясь придать своему голосу насмешливость, хрипло поинтересовалась она.

— А почему бы нет? — так же хрипло ответил Сухарев и тоже подался вперед.

Расстояние между ними стремительно сократилось, а концентрация напряжения так же стремительно возросла. Забыв обо всем. Вера обвила руками шею своего врага, впилась в него губами.

Едва ощутив на своей спине его сухие, горячие ладони, она задрожала как осиновый лист и, злясь на себя за слабость и не умея совладать с внезапно нахлынувшей страстью, с силой толкнула Сухарева, и он упал на кровать, увлекая ее за собой. Они вцепились друг в друга, как борцы в смертельной схватке, громко затрещала в темноте чья-то футболка, сдираемая через голову, протяжно скрипнула разбуженная пружина старой кровати.

Теперь они оба, по пояс голые, стояли на коленях друг против друг, как боксеры на ринге, и тяжело дышали. Вера провела ладонью по его груди — мышцы под пальцами отозвались напряжением. Егор подвинулся и наклонился к ее лицу. Потерся щекой о ее щеку. Она впилась ногтями в его спину. Егор обхватил ее руками и наклонился к груди. Вера выгнулась навстречу — ногти поехали по его спине, оставляя следы. Концентрация напряжения в комнате достигла апогея. Каждый поцелуй Егора пронзал ее насквозь.

Ей казалось, что вот-вот она не выдержит и просто взорвется. Когда его рот добрался до заветных точек на груди, Вера не выдержала, дернулась, они упали, перекатились, не отпуская один другого, подушки поползли на пол, а ноги переплелись как лианы. Его рука проехала по ее спине, пальцы вползли за пояс ее бриджей.

Вера кусала его подбородок, царапала плечи. Он освободил ее от бриджей, и теперь единственным препятствием оставались его джинсы. Его руки беспрепятственно гуляли кругом, а поцелуи становились все настойчивее. Верино тело горело как от ожогов. Она оказалась внизу, Егор нависал над ней, как тигр у водопоя, не в состоянии утолить жажду. Вера нащупала пояс его джинсов, нашла пуговицу, желая одного — поскорее устранить это последнее препятствие. И вдруг он резко вывернулся из ее рук, сел на кровати и потряс головой, словно мокрый лохматый зверь, отряхивающий воду.

— Что случилось? — почти с ужасом в голосе спросила Вера. Она протянула руку и потрогала оцарапанное плечо. Он дернулся и отодвинулся на самый край.

Он даже не смотрел в ее сторону!

— Ну, нет… — сказал он и поднялся. Егор отошел к окну, а Вера не сводила глаз с его блестящей от пота спины.

— Егор, вернись.., пожалуйста! Я ничего не понимаю.

— Да? Ну тогда я тебе объясню. — Он повернулся к ней. — Ты решила использовать меня, сгорая от страсти к своему Коле. Я не дурак и понимаю, что сейчас ты не со мной, ты — с ним. Вас разделяют какие-то пятнадцать метров. Я не хочу быть твоим громоотводом!

— Чего же ты хочешь? — Вера в полном недоумении взирала на него. Она потянула на себя покрывало и завернулась в него. — Ты же сам сказал: новые ошибки. Я тебя не понимаю. Я же ничего; не требую от тебя. Если ты насчет турбазы беспокоишься, то…

Он как-то странно посмотрел на нее, нашарил на столе сигареты и зажигалку. Вышел на веранду. Действительно, чего же он хочет?

Егор закурил и сел на ступеньки крыльца. Идиот.

Так глупо себя повел. Какая ему разница, кого она хотела, когда легла с ним в постель? Какая ему разница? Завтра она соберет манатки и уедет. Поминай как звали. Останется у него в памяти как забавный эпизод. А могло быть небольшое приключение. Но он сам оттолкнул ее, поставил крест на приключении. Чего же тебе надо, Сухарев? Уж не влюбился ли ты случаем?

Сухарев резко поднялся и пошел. Он шел по дорожке мимо столовой, к реке. Едва нырнул под густой полог сосен, вверху знакомо загудело. Этот звук стал привычен, как гул холодильника в комнате. Он свыкся с ним за семь лет. Он его выучил; этот ночной разговор сосен, перекликающийся с шепотом реки и отдаленным стуком колес железной дороги.

Сухарев сел на верхнюю ступень металлической лестницы, ведущей к воде. Черная лента реки ласкалась к берегу, но Егор не верил ей. Он знал, насколько обманчива ее кажущаяся покорность и безмятежность.

Он любил и ненавидел эту реку. И, словно чувствуя противоречивость его отношения, река то и дело представала перед ним в своем новом обличье. Егору показалось, что за эти годы он повидал ее всякую — и залитую солнцем огненно-рыжую, напоминающую озорную девчонку, и почти прозрачно-голубую, невинную и безобидную. И темно-синюю, с холодными барашками пены, и мутно-зеленую, поросшую у берегов грязной зеленью. Он видел ее белую, замерзшую — зимой и черную, отчужденную, почти враждебную — осенними ночами.

Сейчас река выглядела тихой и виноватой. Она смотрела на Сухарева своей ровной блестящей поверхностью и ждала.

Он спустился вниз, разделся и с разбега бросился в воду. Вода обожгла его холодом, но лишь на миг.

Сухарев поплыл. Он доплыл до середины и вернулся.

Вышел на берег и стоял, покрытый гусиной кожей, пока ветер не высушил его и не согрел. Потом оделся и пошел босиком вдоль берега, подставляя ветру еще влажные волосы. Песок был прохладным и мягким.

Сухарев смело ступал, зная, что не наткнется в темноте на осколок бутылки или консервную банку. Он сам строго следил за чистотой пляжа. Когда-то он лично командовал его расчисткой. Вместе с рабочими выравнивал песок. Потом неустанно беседовал в столовой со своими отдыхающими и постепенно приучил народ не засорять то место, где бегают их дети и бродят влюбленные.

Когда-то и он был влюблен и счастлив. Они приехали с женой на эту турбазу, когда узнали, что у них будет ребенок. Сухареву хотелось оградить Аню от городской толчеи, подарить ей праздник. Денег на дорогой круиз не было, и они приехали сюда. Ей здесь очень нравилось. Токсикоз, который так мучил ее в городе, здесь вдруг отступил. Они много гуляли, забирались на вершину холма и оттуда любовались рекой. Каждый день дарил что-то новое. Они то уходили в поход, знакомились со здешней природой, то навещали соседнюю деревню и покупали там сочные, теплые от солнца груши, то устраивали пикник на поляне в лесу. Но больше всего Аня любила бывать на реке. Она говорила, что река всегда новая, не повторяется. Они плавали, валялись на песке. А иногда просто сидели на берегу и смотрели на воду.

…В тот день на соседней турбазе проходили соревнования по футболу, Егор поехал играть, а Аня осталась — она не переносила автобусов.

— Обещаю по горам без тебя не лазать и вообще никуда не ходить, — заверила она на прощание.

— Даже на пляж? — поддел он, намекая на ее слабость.