Лицей 2022. Шестой выпуск - Михаил Турбин

коричневой стены бывшего сахарного завода, рассматривая ржавую водонапорную башню на холме будто в первый раз. Василька не было в дырявых заводских складах, он не спал в мокрой траве вдоль железной дороги, ведущей в тупик, и в старом, ещё не разобранном ДК его тоже, видимо, не было.

Наконец Сергей, убрав капли дождя со лба, обратился к Михаилу голосом обречённого на непонимание человека:

— Не найдём. Пошли к дому, на работу скоро.

Михаил подумал сперва, что следует возразить — не ради приличия, конечно, но чтобы попробовать самого себя убедить в необходимости поисков, ведь они, Михаил и Сергей, самые ближайшие соседи Романа и Любы (родителей Василька), и дети их часто играли вместе, ходили в гости к друг другу и вообще… Однако, подумав так, Михаил вдруг вспомнил — не почувствовал, а именно вспомнил, — что хочет в туалет, до ветру, значит. Он хотел ещё тогда, в двенадцать ночи, когда будила на поиски супруга, хотел, а не сходил, откладывал дальше и дальше и наконец вовсе забыл о своей нужде — из-за нервов, видимо.

— Сейчас я… к железке отойду, и пойдём, — сказал Михаил с такой интонацией, которая обозначала: «Ты прав, а всё ж спешить не будем».

Сергей кивнул и полез двумя пальцами в нагрудный карман джинсовой куртки за сигаретами, которые, конечно, промокли, но ведь не все же, наверняка осталась хоть одна сухая сигаретка, наверняка. Нашлась такая. Сергей закурил, выдохнул первую порцию дыма и вспомнил рассказ Любы в самом начале поисков, истеричный рассказ. Вначале она не могла ещё говорить и только шептала невнятное, быстро-быстро, резко, будто тёрла морковь на тёрке, но потом, когда пошёл дождь, она успокоилась и рассказывала про Василька любовно и отрешённо как-то. Никто не слушал всю её историю разом, а только частями: постоит, послушает минутку, кивнёт и отходит, а на смену является кто-то другой, с опущенной головой, как к попу на исповеди. Николай слышал свою дозу рассказа и запомнил только то, что Василёк (да все это прекрасно знали) был послушным и душевным мальчиком. Любил мамины ласки, а с отцом, с Ромкой, всё больше говорил одними глазами: переглянутся, и всё сокровенное понятно без слов. Хороший пацан Василёк и ладный такой, высокий, худощавый, красивый почти. Так почему он пропал? Сел на велосипед и покатил куда-то. Все в селе видели, что уезжает мальчик, а куда — разобрать было нельзя. Люба говорила, что в последнее время Василёк стал нелюдим. Молчал много и носил нелюбимый синий свитер с гусём. Грустный, будто обречённый, он жил как механический и страшно молчал, погружённый в какие-то неприятные мысли.

Михаил позвал Сергея. Сергей дёрнулся, уронил под ноги окурок и пошёл к железной дороге на зов соседа.

— Что там, Миш?

— Да вон, — ответил Михаил, указывая на нечто, напоминающее гигантскую бутылку.

— Где? Куда смотреть? — спросил Сергей, предчувствуя неладное.

— Вон!

Невдалеке вблизи рельса лежало что-то — теперь Сергей заметил.

— Пошли.

Оказавшись ближе, они различили приподнятую детскую руку, застывшую, будто в приветствии, разжатую и безвольную ладонь.

— Серёга, — сказал Михаил, и в голосе его послышался страх. — Не может того быть, Серж!

Михаил, шагая впереди, уже различал головку с намокшими волосами, неестественно выгнутую детскую ногу и задранное платье.

— Платье! — крикнул Сергей и метнулся к рельсам, обгоняя Михаила. — Кукла, Миш! Это кукла! Какая же скотина её сюда положила, а?!

Несовременная кукла, закатив тёмные глаза, лежала на рельсах, её левая половина была раздавлена поездом, который проходил в Мелиховский завод последний раз больше пятнадцати лет назад.

— Пошли до дома! — скомандовал Сергей. — Слышишь, крики утихли?

Это значило, что Василька никто теперь не ищет, а за Любой наконец-то приехала из города скорая.

Василька так и не нашли — да оно и понятно, ведь не нашли никого потом. Верочку, дочь директора школы, не нашли; Игоря, сына приезжих, тоже; Лёшку и Лёшкиного брата Матвейку, совсем ещё десятилетнего, тоже не нашли; и сына Сергея, которого запирали дома, тоже не нашли, но его и не искали даже. Не нашли и детей из соседнего села, а там их пропало двенадцать человек, и, хотя полиция начинала поиски на первый день, а не на третий, дети всё равно пропадали бесследно.

Поговаривали, что в городе тоже уходили дети, но там при таком населении попробуй это заметь. Куда-то они уходили ночами, или уезжали на велосипедах с сумерками, или исчезали рано утром, отсидев один-два урока в школах.

Их будто увлекали радиоволнами, на которые одинаково были настроены их незащищённые головки. В нелепых историях про вампиров миллионы раз обыгрывается этот сюжет: заражённые чем-то смертельным люди безвольно устремляются туда, где ждёт их хозяин, сонные, одинаковые бывшие люди, теперь существа, бредут в одном им известном направлении, не замечая плача здоровых по ним. Примитивный сюжет, внедряющий в мозг обывателя простую истину: быть иным — значит быть больным. Нелепость. Да и было всё по-другому: здоровые чистенькие детки, девочки и мальчики, вдруг замыкались в себе, надумывали плохое и бросали родителей, будто те прокажённые. Дети уходили в неизвестном направлении, туда, где им, вероятно, было обещано счастье. Именно поэтому, кажется, так страшны были крики Любы, самой первой осиротевшей в Мелихове матери, которая в минуты самых чудовищных приступов повторяла одно и то же: «К кому они ушли?» Не «куда», а «к кому». Действительно страшно.

— К кому ты выходил вчера вечером, Коля? — спросил Виктор.

— Дочка приезжала. Мёду привезла.

— Много?

— Да… Баночку. Поллитровку.

— А, — протянул Виктор.

— Что «а»? — спросил Николай недовольно.

— Да ничего, — ответил Виктор, а потом добавил: — Хорошая у тебя дочка. Куколка. Похожа на жену?

Николай хотел сначала не отвечать, а потом решил придумать какой-нибудь остроумный, хамский ответ, но не смог и буркнул после затянувшегося молчания:

— Жена красивее в её годы была.

— Ну конечно, — тут же встрепенулся Виктор, — это ж ты подпортил дочке красоту, да? — Виктор скорчил рожу, которая, видимо, должна была напомнить облик Николая.

Николай промолчал, сунув руки в надорванные карманы зелёного бушлата, и выдохнул сигаретный дымок.

— Колян, ну а до медку-то передала? — спросил Виктор, выбрасывая окурок за ворота монастыря.

— Чего?

— Да того! — радостно шепнул Виктор, показывая кулак с растопыренными мизинцем и большим.

Николай посмотрел на татуированные пальцы Виктора (надпись «Витя») и выругался противной надъязыковой конструкцией.

Виктор рассмеялся беззубым ртом, а отсмеявшись, назидательно сказал, проводя рукой по влажной бородке:

— Монастырь тут, а ты как в самом засратом кабаке треплешься! Грех это! Забыл, что ли?

— Да с тобой вечно… как с чёртом… — Николай махнул рукой, зашёл за