Китайский проезд - Эдуард Тополь

– Издание газеты «Не дай Бог» обойдется всего в пятнадцать миллионов баксов…

– Шестьдесят дирижаблей и воздушных шаров с транспарантами «Голосуй сердцем!» полетят по маршруту Москва – Урал – Челябинск…

– Почему все клипы должен делать Никита Михалков?..

– А кто финансирует портреты Ель Тзына с мэром?..

– Прямая почта «От двери к двери». Печатаем антизюганские листовки и нанимаем людей, чтобы разносили по квартирам!..

– Это старо! Сегодня с помощью компьютерного банка данных можно печатать личные письма каждому избирателю. «Дорогой Пупкин Иван Иванович, поздравляю Вас с днем рождения и так далее. Подпись: Ель Тзын».

– Плакаты «Голосуй или проиграешь» должны висеть на каждом столбе! То есть тираж – десять миллионов, не меньше!..

– Сеть клубов молодых избирателей – но современных, с дискотеками…

– Передвижная фотовыставка «Россия вчера, Россия сегодня» обойдется в копейки, но может проехать по всей стране…

– Фильм «Рассекреченный Ленин»…

– Значки «Ель Тзын – наш президент!» – всего два миллиарда рублей…

Когда Винсент был уже рядом с лифтом, чья-то рука легла ему на плечо:

– Stop, американский шпион! Hende hoh!

Он оглянулся.

Конечно, это опять был Брух, хохочущий своей собственной шутке.

– Shit! – с облегчением сказал Винсент. – Fuck твой юмор! Что тут происходит?

– Спасение утопающих – дело рук самих утопающих, – сказал Брух и спросил своего шестилетнего сына: – Марик, можешь перевести на английский?

– I’ll try, – сказал мальчик и действительно перевел.

Но Винсент все равно не понял, и Брух ему объяснил:

– Тан Ель изложила нам классный план проведения выборов. Не знаю, это ее идеи или твоей команды, но видишь, что тут завернулось?! Если мы выиграем, ты получишь орден Героя России, бля буду!

– Папа! – укорил его сын. – Watch your language!

– Извини, Марик, – сказал Брух-отец. – Познакомься. Это дядя Винсент, он делает бронированные и летающие автомобили.

– Правда? Really? – загорелся мальчик. – Можно мне посмотреть?

– Запросто, – сказал Винсент. – Как только твой папа и его друг привезут мне кевлар и броневую сталь. О’кей? А сейчас мне нужно идти наверх.

Но наверху, в номере 1120, где находился офис американской команды, Винсента ждало разочарование – Александра укатила в очередную командировку.

– Ты ее только что упустил! – сказала Лэсли Голдман и потянула воздух ноздрями, указав на пакет в руках Винсента: – Настоящие гамбургеры?! О Винсент! – И на радостях даже обняла его. – Это так мило с твоей стороны!

Американцы, бросив свои компьютеры, расхватали гамбургеры и радовались им, как дети – даже больше, чем привезенной Винсентом зарплате.

– Ты не представляешь, какая тут еда! – жаловались они Винсенту и показали ему крошечные бумажные талоны на питание в гостиничном ресторане. – Смотри! Они выдали нам талоны на еду в ресторане. Типичный коммунизм!

– А ты был за Москвой? В русской провинции? О Боже! Там живут ужасно!

– Люди приятные, но – голодают! Я имею в виду – по-настоящему!

– Конечно, они хотят назад, в коммунизм. Ты слышал последний анекдот? Слушай. Старуха идет по улице и тащит на себе туалетную бумагу, хлеб, соль, мыло. Ей говорят: «Бабушка, зачем ты столько накупила?» Она говорит: «А запасаться надо, коммунисты возвращаются». «А за кого ты будешь голосовать, бабушка?» «А за них, проклятых, за коммунистов!»

– Так как у вас идут дела, ребята? – спросил Винсент, оглядывая висящие на стенах графики и таблицы популярности кандидатов в президенты в каждом регионе страны. – Там внизу настоящий Вавилон. Это ваша работа?

– Частично наша, – сказали они с гордостью. – Но скажу тебе честно: эта президентская дочка – не дура! О нет! Она хватает любую идею и щелкает ее – вот так! А сейчас ее команда – они затеяли нечто перченое в Краснодаре и послали туда Патрика и Александру проверить эффект. Знаешь, у нас ведь уже есть банковский самолет, на котором мы летаем по всей стране!

– Поверь мне: сейчас мы работаем на них, но осенью они уже смогут работать на наших президентских выборах.

– А как насчет этого красного цвета? – Винсент кивнул на карту России, больше чем наполовину закрашенную в красный прокоммунистический цвет.

– Да, это серьезно. Действительно. Но мы только начинаем работу. И стараемся поддерживать энтузиазм у Тан Ель, это важно!

– Так когда же Саша вернется?

– О, через пару дней! Но потом мы сразу летим в Сибирь. Президент вот-вот объявит свой план окончания войны в Чечне, и мы должны проверить на «фокус-группах», как люди это воспримут.

– У вас тут есть ваза или что-нибудь в этом роде? – Винсент развернул газету с подснежниками.

– О, подснежники! – воскликнула Лэсли. – Винни, ты такой романтик! Разве сегодня День Валентина?

49

В Краснодар самолет «Бере-банка» прибыл к вечеру, но малочисленную, из семи человек, группу московских гостей никто не встречал – город был столицей красного «коммунистического пояса», и местная администрация бойкотировала всех кремлевских визитеров, тем более из Штаба избирательной кампании президента. Алексей Свешников, молодой худощавый помощник дочери президента и руководитель группы, стал озадаченно звонить в Москву по своей «Мотороле», но едва они вышли из здания вокзала, как их окружили восемь парней в спортивных костюмах «Адидас» и кроссовках «Найк» – униформе нижнего звена российского криминалитета.

– Нэ нада ныкуда званит, – сказал один из них с грузинским акцентом. – Возле самолета ми вас не могли встретит, это нэ наша тэрритория. Зато тепер вы наши гости, прашу в машины!

С автомобильной стоянки, накрытой вечерним полумраком, выкатил целый кортеж во главе с «БМВ» и «Чайкой». Гостей провезли по центру города, показывая местные достопримечательности – неосвещенные памятники, правительственные здания, гостиницы и ночное казино. Город был южный, с невысокими домами, с пустыми аллеями посреди улиц и с медлительными водителями пыльных автобусов и машин. Только у закрытых уже и темных продовольственных магазинов была какая-то суета не то погрузки, не то разгрузки товаров. Встречающий обменялся со Свешниковым многозначительным взглядом и усмехнулся:

– Гатовимся к завтрашнему мэроприятию, дарагой!

Но ни у гостиницы «Центральной» на Красной улице, ни у «Кубани» на Ворошилова кортеж не остановился, а на вопросительный взгляд Свешникова все тот же грузин пояснил:

– Здесь вам шумно будет, хулиганства много.

Действительно, у входа в «Центральную» выясняли отношения группа крутых парней, а «Кубань» охраняли три автоматчика в камуфляже.

Машины свернули на улицу Тельмана, пересекли улицу Либкнехта и по темной улице Седина стали спускаться к набережной Кубани. Читая уличные таблички – проспект Дзержинского, улица Калинина, проспект Ворошилова, – Александра отметила, что ни одно название улицы не изменилось с советских времен, и даже этим Краснодар демонстрировал ностальгию по временам легендарного чекиста, всесоюзного старосты и первого красного маршала.

Зато на набережной они подъехали к пристани, где сиял огнями трехпалубный речной теплоход «Андрей Сахаров». Тут у трапа стоял молодой, не старше тридцати пяти, коренастый грузин в мягком пиджаке от «Версачи», надетом на майку «Калвин Кляйн». Крупное холеное лицо, искривленный нос боксера, перстни на пальцах.

– Важа Гриладзе, – представлялся он каждому из гостей. – Прошу на корабль. Немножко перекусить с дороги. Очень прошу.

Через час оказалось, что такого пира под скромным названием «Немножко перекусить с дороги», какой Важа Гриладзе закатил для них в кают-компании теплохода, ни Александра, ни Патрик Браун, ни остальные гости не видели в своей жизни. Выяснилось, что в тихом и внешне сонном Краснодаре есть все: нежнейшие речные раки Кубани, армянская форель, астраханская икра, грузинская баранина, подмосковные грибы и сибирская медвежатина. Свежайшие овощи и фрукты, кавказские вина и французские коньяки, немецкое пиво и финская водка. А также – звонкоголосые цыгане с бубнами и плясками, танцевальный ансамбль «Кубанские казачки» и даже заезжий столичный тенор с малиновым голосом. И конечно, настойчивое грузинское ухажерство. Только к пяти утра, когда пир заканчивался протяжными грузинскими песнями, Александре удалось улизнуть в свою каюту, закрыть дверь на щеколду, погасить свет и не отвечать на вкрадчивые стуки ухажеров до тех пор, пока они не решили, что она ночует у кого-то из своих москвичей или «у этого негра, наверное»…

А она лежала на узкой койке в темном алькове двухместной каюты и думала о странном повороте своей судьбы после гибели мужа. Она прожила с ним целую вечность – с семнадцати лет. Это был студенческий брак, а еще точнее, абитуриентский, поскольку они познакомились на вступительных экзаменах в Иняз. Костя, сын профессора-вирусолога Каневского и сбежавшей за рубеж балерины Пурыгиной, уже тогда знал три европейских языка, а в Инязе взял еще четыре. Но в конце восьмидесятых, как раз к моменту окончания ими Иняза, все их сверстники ринулись в предпринимательство, забросив к чертям собачьим свои вузовские дипломы не только Иняза, но и куда более престижных вузов – МАИ, МГУ, МВТУ, Политеха и прочих. Все стали работать по двадцать часов в сутки, не гнушаясь ничем – даже торговлей цветами и видеокассетами на улицах. И за пару лет либо перестреляли друг друга, либо создали свои финансовые империи. Но Костя не хотел ни работать по двадцать часов в сутки, ни стрелять в конкурентов. Он был сибарит советского разлива, он готовил себя к тихой кулуарной карьере кремлевского переводчика или дипломата. Но никто не нуждался в его блестящем английском и уж тем более – в его изысканном фарси, латыни и древнегреческом. А денег ему хотелось не меньше, чем всем остальным. И тогда он стал приторговывать информацией. Она догадывалась об этом, скандалила, но он говорил, что это временно, что информация в конце концов это тоже товар и что как только он сбросит за бугор хотя бы три сотни тысяч долларов, они вообще уедут из России.