Охота на императора - Рудольф Баландин

Автор романа говорит не от своего имени, и даже, отчасти, не от имени главного героя, который высказал вовсе не идею равенства при социализме, а пародию на нее. Ничего подобного не утверждали реальные революционеры. Обычно речь идет не о поголовном равенстве всех и во всем, что невозможно по самым разным причинам, вплоть до физиологических. Равенство понималось как предоставление более или менее одинаковых возможностей для образования, получения работы и должностей, высказывания своих убеждений и т.п. В царской России такого равенства не было. А в рабстве даже крепостные, между прочим, не были равны.

Еще одно высказывание Верховенского, с которым не согласились бы практически все революционеры: «Мы уморим желание: мы пустим пьянство, сплетни, донос; мы пустим неслыханный разврат; мы всякого гения потушим в младенчестве». Но тут же он признается: «Я нигилист, но люблю красоту». И еще: «Я ведь мошенник, а не социалист, ха-ха!»

Эти принципиальные оговорки не замечают, не желают замечать враги революционеров. А они совершенно определенно показывают: Верховенский не только по происхождению и образу жизни, но и в идейном отношении не соответствует Нечаеву. Даже принцип «цель оправдывает средства» совершенно чужд Верховенскому, упоенному стремлением к личной власти, но в то же время готовому пресмыкаться перед более сильным: «Вы предводитель, вы солнце, а я ваш червяк». Ничего подобного Нечаев не говорил даже знаменитому Бакунину, которого сумел очаровать.

Литературный герой не похож на свой прототип. Одно исключение — организационные способности. Писатель верно оценил одну особенность руководителя «Народной воли»: подобно Верховенскому, он был едва ли не идеальной фигурой для организации тайного революционного общества, нацеленного на разрушение и террор.

Нечаев был целеустремлен, смел и остроумен, хитер и подозрителен, обладал сильной волей, верил в себя и свою правоту, не имел душевных привязанностей и материальных ценностей, умел подчинить себе одних и добиваться расположения других. Его недостатки — самоуверенность, презрение к другим, деспотизм, пренебрежение нравственными нормами — были весьма кстати для руководителя секты заговорщиков.

Есть принципиальное отличие героя романа от Нечаева. Первый принадлежал к привилегированному сословию, отцом его был историк-гуманист, публицист, западник.

Второй, напротив, в детстве и юности пережил немало тягот и унижений, на собственном опыте убедился в вопиющей несправедливости существующего общественного устройства.

Нечаев не заимствовал свои разрушительные убеждения откуда-то извне, и уж никак не из теорий Маркса. Он возрос именно на отечественной почве. Можно считать его подобием сорняка или ядовитого растения, но нет сомнения, что это было проявлением русской действительности, настроений некоторой, пусть и небольшой, части русского народа.

Принято считать, что роман «Бесы» — политический памфлет, представленный в виде художественного произведения, призванный развенчать образы революционеров и их «отцов» — либералов-западников. С таким мнением трудно согласиться. Достоевский постоянно печатал свои памфлеты в цикле «Дневник писателя», и для таких целей вряд ли стал бы сочинять обширный роман.

Он попытался в художественной, отчасти фантастической форме исследовать проявления революционного терроризма в России. Но при этом существенно исказил реальность.

Два основных вождя тайной организации, выведенные в романе (Верховенский и Ставрогин) становятся революционерами не от бедности или оскорбленного личного достоинства, и уж никак не из сочувствия униженным и оскорбленным. Подобно Достоевскому в молодости и его товарищам по кружку Петрашевского, они были дворянами и ориентировались на западные идеи.

Николая Ставрогина в романе величают «принцем». Вот и среди революционеров был принц, и не по прозвищу, а самый настоящий — князь Рюрикович Петр Кропоткин.

Но это был человек безукоризненной честности, истинно благородный (что нечасто встретишь среди «благородного сословия»), мужественный, к тому же выдающийся ученый и мыслитель. Духовно это антипод Ставрогина.

Верно отметил Николай Бердяев: «Герцен, Бакунин, даже такие зловещие революционеры, как Нечаев и Ткачев, в каком-то смысле ближе к русской идее, чем западники, просветители и либералы».

Нечаев или, скажем, Бакунин были подлинно русскими бунтарями, анархистами. Хотя существовало между ними и резкое различие.

Нечаев создавал общество заговорщиков, построенное по принципу жесточайшей дисциплины, жестокости, беспрекословного повиновения руководителям; он стремился исключительно к разрушению без представления о последующих преобразованиях.

В пространном письме к Нечаеву (2 июня 1870 года) Бакунин, узнавший о его преступлении, а также лжи и прочих мерзких поступках, отверг его методы:

«Не подлежит сомнению, что Вы наделали много глупостей и много гадостей, положительно вредных и разрушительных для самого дела. Но несомненно для меня также и то, что все ваши нелепые поступки и страшные промахи имели источником не ваши личные интересы, не корыстолюбие, не славолюбие и не честолюбие, а единственно только ложное понимание дела. Вы — страстно преданный человек; Вы — каких мало; в этом ваша сила, ваша доблесть, ваше право. Вы и Комитет ваш, если последний действительно существует (об этом всероссийском Комитете Нечаев солгал. — Р. Б.), полны энергии и готовности делать без фраз все, что Вы считаете полезным для дела, — это драгоценно.

Но ни в Комитете вашем, ни в Вас нет разума — это теперь несомненно. Вы как дети схватились за иезуитскую систему… позабыли в ней саму суть и цель общества: освобождение народа не только от правительства, но и от Вас самих. Приняв эту систему, Вы довели ее до уродливо-глупой крайности, развратили ею себя и опозорили ею общество».

В этом письме Бакунин демонстрирует свою искренность, благородство и наивность. Ведь Нечаев не только подло его обманывал, но и был, судя по всему, не лишен таких качеств, как властолюбие и честолюбие.

Бакунину трудно было это понять еще и потому, что сам этих пороков не имел. Но для нас в данном случае важно иметь в виду другое. Поведение Нечаева, его попытка создать тайное общество на тех началах, о которых писал в «Бесах» Достоевский, полностью провалилась именно потому, что не нашла отзвука в душах русских революционеров — даже таких экстремистов, как Михаил Бакунин.

Еще один важный просчет нашего великого писателя отметил его современник Н.К. Михайловский: «Вы сосредотачиваете свое внимание на ничтожной горсти безумцев и негодяев! В вашем романе нет беса национального богатства, беса, самого распространенного и менее всякого другого знающего границы добра и зла. Свиньи, одолеваемые этим бесом, не бросятся, конечно, со скалы в море, нет, они будут похитрее ваших любимых героев. Если бы вы их заметили, они составили бы украшение вашего романа. Вы не за тех бесов ухватились».

Совершенно верно! Когда в России победили «демоны революции», то удалось в конце концов создать великую державу нового облика — Советский Союз. А когда в нем расплодились пресыщенные свиноподобные бесы, когда многими овладела бесовщина личного обогащения, с великой Россией-СССР было покончено. Тайные нечистые силы несравненно опасней, страшней и гаже террористов, одержимых идеей разрушения отживших государственных структур, но не духовного гниения общественного организма.

Верно отметил Михайловский: «Так называемая полная экономическая свобода есть, в сущности, только разнузданность крупных экономических сил и фактическое рабство сил малых». Он предполагал для России возможность «непосредственного перехода к лучшему, высшему порядку, минуя среднюю стадию европейского развития, стадию буржуазного государства». И оказался прав. Значит, идеи революционеров-террористов второй половины XIX века были не безумны и не бесплодны.

Если обратиться к биографиям наиболее знаменитых народовольцев, то среди них не обнаружишь каких-то демонических натур.

…За последние двадцать лет в общественное сознание постоянно вбивают мысль, что революции в России — дело нехороших людей, врагов народа, злодеев преимущественно не русской национальности, которые по западным рецептам и под науськивание из-за рубежа разбили триаду «православие—самодержавие—народность» и погубили великую державу.

Можно услышать, будто Ленин стал революционером для того, чтобы отомстить царю за казнь старшего брата Александра. У нас в стране слишком часто стали осмысливать государственные проблемы с позиций личных и семейных. Подобный «кухонный» уровень характерен и для некоторых профессиональных историков, не говоря уже о писателях, публицистах, теле- и радиокомментаторах.