Проклятие для Обреченного (СИ) - Субботина Айя

Но сейчас…

Та девочка со щенком.

Я не хочу видеть, как она умрет.

Я слышу скрежет зубов из-под шлема, и потом – свист в ушах, когда стальная громадина резко лавирует вниз.

— Не выходи из-под его защиты, - приказывает Тьёрд. – Иначе, клянусь своими и твоими богами, достану тебя с того света и всыплю за непослушание. Больше не рассчитывай на мое терпение и сострадание… жена.

Мы приземляемся возле стены. Тьёрд стаскивает меня со своего чудовища и ставит между драконом и стеной.

— Все поняла? – смотри на меня двумя кровавыми огнями в прорези шлема.

Киваю так сильно, что чуть не отламывается голова.

На этот раз, Тьёрд не берет меч.

Тяжелой поступью идет в самое пекло с голыми руками.

И я уже знаю, что будет дальше.

Глава пятьдесят первая

Я вспоминаю о той несчастной летучей мыши, которую Тьёрд превратил в пепел в Красном шипе, когда решит преподать мне первый урок. Вспоминаю ровно в тот момент, когда на Потрошителя, из дыма и гари, вылетает полуголый северянин с окровавленным ртом и торчащей в боку стреле. Она его как будто совсем не заботит.

Словно бешеную собаку, которая не чувствует ничего, кроме неутолимой жажды.

Северянин что-то коротко вскрикивает и бросается на Тьёрда.

Я закрываю рот ладонью.

Но генерал просто ведет рукой в его сторону, чуть сжимает пальцы – и на моих глазах одержимый превращается в пепел, в пыль, которую тут же подхватывает ветер.

Тьёрд не позволяет ни одному одержимому даже приблизиться к себе – выщелкивает их, как на стрельбище в спокойную солнечную погоду, когда безветренно и стрелы всегда попадают в цель.

«Мертвецы» продолжают переть на него, но с каждым новым шагом вглубь деревни, Тьёрд оставляет после себя все новые и новые горы пепла. Будь одержимые хоть немного в своем разуме, они бы поняли, что этот противник им не по зубам, но они, полностью утратив человечность, подчиняются только одному инстинкту – убивать всех.

Те северяне, которые пытались отбиваться от «мертвецов», теперь поворачивают оружие в сторону Тьёрда. Видят, как он запросто сеет смерть и прах, пытаются сбиться в кучи и, защищаясь, нападают.

Тьёрд оглушает их, разбрасывает в разные стороны, словно тряпичных кукол, но чем дальше, тем ему сложнее воевать на два фронта.

Халларнскому Потрошителю все равно придется начать убивать всех без разбору, иначе, даже его, всесильного и «бессмертного», просто сметут числом.

Жизнь конечна даже у Правой руки Императора.

Я знаю, что пообещала.

Знаю, что снова ослушалась.

Знаю, что если мы сегодня выживем, Тьёрд сурово меня накажет.

И еще я знаю, что не могу стоять в стороне, пока мужчина, который пришел спасти меня и спасти этих запутавшихся в собственных страхах людей, будет умирать у меня на глазах.

Даже в моих самых смелых снах генерал никогда не становился на сторону моего народа. Я бы рассмеялась в лицо тому, кто сказал бы, что это возможно.

И вот сейчас – он делает это.

Наверняка зная, что цена может быть слишком высокой.

Я бегу к нему: в грязном мокром и липком от крови снегу. Падаю, споткнувшись о лежащего ничком селянина, встаю и снова падаю. Грязь густо налипает на мою одежду. Волосы испачканными сосульками прилипают к лицу.

Между нами всего десяток шагов, но мое сердце успевает умереть и воскреснуть, когда здоровенный северянин со всего размаху опускает ему на плечо секиру. Тьёрд немного заваливается на бок, но тут же распрямляется, хватает северянина за шиворот и сразмаху швыряет куда-то под сарай.

От удара мужик сползает бесчувственным кулем.

— У нас один враг! – кричу сразу всем вокруг, и становлюсь рядом со генералом.

Теперь все правильно.

Теперь я там, где должна быть жена, когда ее муж защищает дом – за его спиной, лицом к врагам, которые могут ударить ему в спину.

— Пожалуйста, остановитесь! – От громкого крика горло хрипнет почти сразу, но у меня не будет второго шанса повторить эти слова. – Пожалуйста, увидьте, кто сейчас ваш враг!

— Проклятое халларнское поветрие, - выплевывает кто-то из северян. – Они пришли на наши земли, отравили ее своей мерзостью и теперь землю тошнит их мерзостью.

— А если грязные завоеватели здесь ни при чем? – яростно рычит Тьёрд. – Если я сейчас уйду – кому еще будет не насрать на ваших детей?!

Северяне молчат. Даже те, которые только что собирались проткнуть его первым, что подвернется под руку.

— Я не знаю, что происходит, - продолжает рычать Тьёрд, и мне на секунду кажется, что где-то там, за этой темной сталью и злостью, скрывается глубокая усталость.

Наверное, у него были тяжелые дни.

Но прямо сейчас я запрещаю себе думать о том, что именно он делал. Сейчас я просто жена своего генерала и должна закрывать его спину. И верить, что, может быть, боги вложат в его сердце хотя бы немного терпения и сострадания, а в головы северян – хоть каплю ума.

Но разговору суждено остаться без ответа, потому что короткую передышку затмевает долгий голодный хрип.

И «мертвецы» снова ползут на нас со всех щелей, пробиваясь внутрь деревни, словно давно готовились к нападению, и сейчас – тот самый день.

Я подбираю валяющийся в снегу окровавленный клинок и, вспоминая уроки отца, становлюсь так, чтобы в случае чего – защитить и себя, и спину Тьёрда. Даже если мне не хватит воинской сноровки и силы, со мной всегда моя смелость и отчаяние. Отец любил говорить, что желание жить способно помочь мальчишке победить здоровенного двухголового великана.

Тьёрд бросает на меня взгляд.

Готова поспорить, что под темной сталью играет ироничная снисходительная усмешка.

— Посмотрим, что ты запоешь, когда я не дам напинать тебе под зад, - огрызаюсь я.

Это, конечно, просто бравада.

Но мне нравится, когда за мгновение до того, как в нас врежутся мерзкие воющие нелюди, генерал наклоняется ко мне и тихо, смягчаясь, отвечает:

— Пожалуй, в таком случае я запою оду моей маленькой храброй дикой кошке.

И мы все, заклятые враги, становимся против общей беды: северяне, халларнский Потрошитель и я, предательница и падшая девка без стыда и совести.

Иначе не выживет ни один из нас.

Когда все заканчивается, еще какое-то время стоим без движения.

Смотрим друг на друга и никто не решается вернуться к тому разговору. Да и смысла нет: генерал доказал, что не враг им. Хотя бы сегодня.

Маленькая девочка со щенком потихоньку пробивается сквозь толпу и, угрюмо, молча протягивает мне мой же меховой плащ. Уже порядком кем-то истоптанный, но еще достаточно целый, чтобы защитить меня от холода.

Девочка задерживается на минуту, подтягивает щенка повыше, чтобы удержать его одной рукой, и осторожно, украдкой, притрагивается к Тьёрду ладонью. Правда, тут же отскакивает и прячется, но после этого деревенские потихоньку опускают вилы и топоры, и махнув на нас рукой, разбредаются по домам.

— Уверена, что хочешь задержаться? – спрашивает Тьёрд, когда среди горы мертвецов остаемся только мы. – Есть у меня подозрение, что сейчас эти ребята проверят, на месте ли их добро, и снова вернутся к нам.

— Это правда, не ваша магия? – Я уже не знаю, во что и кому верить. И даже если он ответит, что халларны тут ни при чем, будет ли это правдой? Могу ли я снова ему поверить?

— Правда, - немного устало, но без заминки отвечает генерал. – Мы – воины, Дэми. Мы жестокие, мы не привыкли просить, а просто силой берем то, нам нужно. Но мы не сводим людей с ума и не стравливаем их между собой. Хотя, должен признать, в такой тактике есть рациональное зерно.

— Ты сказал мне, что это северяне нарушили договор и нападают на ваши посты. А они, - тыкаю пальцем в сторону, не указывая ни на кого конкретно, но мы оба понимаем, что речь о простых людях, - говорят, что это халларны нападают первыми, вопреки договору о перемирии. Эти северяне не врали, Тьёрд.