Живая жизнь. Штрихи к биографии Владимира Высоцкого - 2 - Валерий Перевозчиков

Ноябрь 1987 г.

VI. ВИТАЛИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ ШАПОВАЛОВ

— В Щукинском училище вы учились у Любимова?

— Нет, Юрий Петрович выпустил курс в 64-м. Вернее, курс был не его, а Анны Алексеевны Орочко, а он на этом курсе сделал спектакль «Добрый человек из Сезуана». И этот курс влился в труппу старого Театра драмы и комедии, стал Театром на Таганке. В 64-м году я поступил в Щукинское училище и четыре года спустя, в 68-м, пришел в этот театр.

— А до этого вы про Таганку, естественно, слышали?

— Конечно, слышал все четыре года. С первого курса Таганка уже как театр существует. Шум вокруг Таганки: они такие бандиты, они долго не продержатся, они все равно себя изживут, потому что это показуха — эти свитера, эти гитары… А потом помпа была дикая. Ребята таганские ходили гордые, носы у них вздернутые, к ним вообще подступиться нельзя было. Это была такая высота — я робел перед ними.

Еще студентом в Рузе я отдыхал в актерском доме, подошел к Юре Смирнову и говорю: «Простите, а как Юрий Петрович?..» — «А что Юрий Петрович?» Он так это сказал. Неприличные вопросы задаю, уже нарвался на «интонацию».

Высоцкий… Слышу: Высоцкий, который писал еще песни хулиганские, блатные, в тот период… Кто-то ругается уже на него, что ходит по Москве в заячьем треухе, в шапке заячьей, «шпандерит» свои песни… А мне нравилось это, тем более что я на гитаре с девятого класса играю. Так что к этой «касте» был уже приобщен. И я его какие-то песенки тоже выучивал.

Я пришел на Таганку. Тут же на меня свалилось… Любимов мне сказал: «Готовьте роль в «Послушайте!» Маяковского вместо Высоцкого, потому что он ненадежный. На него очень трудно рассчитывать — он может уехать, исчезнуть, а наш театр должен работать.

Я не могу больше с этим мириться, готовьте эту роль. И готовьте роль Пугачева, учите текст». А Коля Губенко уже «намыливал лыжи» в кино, к Герасимову. Тем более что ему не давали квартиру. Он закрывался в шкафу у Дупака: «Николай Лукьянович, заходите, я квартиру получил, заходите в гости!» Он у Любимова жил в свое время… Любимов его очень любил, он у него был актер номер один — Коля Губенко.

— Жил у Юрия Петровича?

— У него дома, да. Поэтому Любимов обиделся, когда Губенко ушел. «Он у меня жил, я его принял по-отцовски, а он взял и ушел из театра…» Но он ушел в кино. И тут, естественно, на меня свалился и «Пугачев». То есть я не знаю, как сложилась бы моя судьба в театре, если бы Володя нормально работал, всегда вовремя приходил, был в форме… Но вот я пришел на стыке, когда с Володей такие неприятности и Коля уходит, и я как раз оказался нужным, влился… Сразу получил главные роли: два ввода — Маяковский и Пугачев плюс «Макинпотт» — главная роль, первая роль «от и до».

И с этого момента я уже стал котироваться, я уже сыграл Пугачева, «Послушайте!»… «Послушайте!» я очень долго играл, лет семь выигрывался… Любимов говорит: «Рубишь текст, и все. Рубишь текст, не тащишь мысль. Плохо читаешь Маяковского. Послушай, как он сам в записи читает. Маяковский сложен, но все равно нужно тащить его…» Я уже подражал Маяковскому, подражал Вене Смехову, поскольку он ближе к такой манере. Я семь лет мучился. «Юрий Петрович, уйду, снимите меня с роли!» Он: «Да ладно, дамские разговоры!» Это одно из его любимых выражений было: «Что за дамские разговоры?» Хотя, между прочим, сам страдал дамскими качествами во многих отношениях, потому и видел их в других.

— А в «Пугачеве» вы уже с Высоцким репетировали?

— Да… И потом я сыграл «Послушайте!». Любимов сказал: «Вот теперь правильно!» Через семь лет.

Была Лиля Брик на спектакле, была уже не в первый раз. Она видела Володю в этом спектакле.

— Видела Высоцкого?

— Видела. А тут меня увидела. И ребята пошли после спектакля с Лилей Брик поговорить. А я думаю: не пойду я — еще от Лили Брик услышать, что я плохо это делаю и вообще навожу тень на великого поэта. И не пошел. Но потом ко мне приходят ребята и говорят: «Слушай, ты зря не пошел». К ней подошел кто-то из ребят и говорит: «А раньше это играл Володя Высоцкий». Она говорит: «Я знаю, я видела Володю. А где вот тот, который сейчас играет вместо Володи Высоцкого? Тот, с закатанными рукавами… Мне он очень напомнил Володю, вы знаете…» Самого! Самого Маяковского!..

Иду к шефу и говорю: «Юрий Петрович, вот Лиля Брик хорошо его знала, Владимира Владимировича. Наверно, не хуже нашего. Однако сказала, что я ей очень напомнил…» — «Ну и читай, как ей нравится. Баба, подумаешь, что она знает! Играй как хочешь! Раз ты меня не слушаешь, шуруй как хочешь. Тебе же хуже». А Золотухин сказал: «Ребята, да вы не обращайте внимания, просто она сидела в четвертом ряду, как раз против Шапена — это прозвище мое, — ей под семьдесят лет, она глуховата, она одного его и слышала».

А с Высоцким… Вначале Володя ничего не говорил по поводу «Пугачева». Я сначала очень трудно входил, потому что мне все время говорили: «А Губенко здесь делал не так… А Губенко здесь делал вот так…» Ввод, главная роль — тяжелейшая. Просто вводная роль, любая — тяжело. А главная…

Володя присматривался ко мне. Только один раз сказал: «Шапен, ты напрасно опускаешь: «А казалось, казалось еще вчера…» — и делаешь паузу. А потом говоришь: «Дорогие мои, дорогие, хорошие…» Если уж взял ноту, так держи ее, зачем ты ее бросаешь? Если новый рисунок, тогда начинай снова, а уж одну-то мысль дотяни до конца: «А казалось, казалось еще вчера, дорогие мои, дорогие, хорошие». Как в песне — нужно закончить фразу, мысль, интонацию…» Я играл осознаннее, я играл психологически, а Володя говорит: «А музыкально — лучше» Я вначале выслушал, принял его замечания, а потом уже, когда мы побольше поиграли, он мне говорит: «Вот сейчас, Шапен, очень все прилично, сейчас нормально тащишь».

Ну а гитарные дела… Нас, естественно, объединяло именно это. Ему очень нравилось, как я аккомпанирую. Он полагал, что, как я аккомпанирую, не может никто. Он говорит: «Для меня это совершенство. Ша-пен так играет, как надо». Это не мне он говорил, а ребята передавали… А потом я видел, как он заводился, когда я брал гитару… Он сразу кричал: «Давай, давай, давай, Шапен…» Сам заводился…

Так получилось, что все годы мы сидели с ним вместе, в одной гримерной, просто спина к спине. Мы не были друзьями. Сейчас я могу сказать: к сожалению, мы не были друзьями. Мы были товарищами, я ему показывал какие-то вещи на гитаре и однажды сказал: «Тебя упрекают в примитивизме — одни и те же аккорды». — «А мне больше и не надо». — «Нет, ты возьми шестую ступень, у тебя музыкальная фраза будет длиннее. Один аккорд, но ты его можешь разнообразить. Это тебе даст больше окраски». — «Шапен, я знаю шесть аккордов, и народ меня понимает». — «Володя, ну я же тебе зла не желаю. Я просто хотел, чтобы у тебя звук был побогаче».