Путешествие в Тянь-Шань - Петр Семенов-Тян-Шанский

Ночь на 2 июня была холодна, но в 7 часов утра температура повысилась до +12,2 C. Снялись мы с своего бивака в 10 часов утра и последовали по подгорью прямо к востоку вдоль подошвы понизившегося продолжения северной цепи Заилийского Алатау. Почва на нашем пути была сначала песчаная и бесплодная, а потом глинистая и достаточно плодородная. Так как все тридцативерстное пространство, пройденное нами 2 июня между Кара-туруком и Чиликом, хотя и имело степной характер, но лежало всецело во второй, то есть культурной, зоне и было очень удобно для проведения арыков, то в нем ютились довольно обширные пашни атбанов. Растительность этой подгорной степи, в которой флора, характеризующая культурную зону Заилийского Алатау, имела сильную примесь флоры азиатского типа нижней степной зоны Заилийского края, казалась по своему пепельному цвету как бы выжженной солнцем. Хотя мой сбор 2 июня не был из самых интересных, но все же мне удалось найти в этот день новое, никому еще не известное сложноцветное растение из рода Cousinia, получившее впоследствии мое имя (Cousinia semenovi n. sp.).[36]

Вторжение степных растений в культурную зону было в особенности заметно верстах в десяти, не доезжая Чилика, где непрерывная до сих пор северная цепь снежного Заилийского Алатау круто обрывалась и как бы заканчивалась, продолжаясь, однако же, и далее более низким гребнем, уже не достигающим снежной линии. Гору, составляющую оконечность высокой снежной цепи, киргизы называли Бокайбийк (то есть круто падающая гора). Восточнее ее, через поперечные ущелья понизившейся цепи, вырываются на подгорье в недалеком друг от друга расстоянии две реки, берущие начало в альпийской зоне Заилийского Алатау, где они текут в параллельных между собой долинах. Эти реки – Асы-су и гораздо более значительный Чилик – сливаются по выходе из горных теснин на подгорье. Из них менее значительная – Асы-су – до такой степени была разведена на арыки для орошения атбанских пашен, что доходила до несравненно более многоводного Чилика совершенно сухим руслом, засыпанным громадными валунами порфира и сиенита. Через это речное ложе мы с трудом добрались до течения Чилика, который с необыкновенной быстротой катил свои шумные волны через громадные скалы, принесенные им из недр Заилийского Алатау.

В 3 часа пополудни мы уже остановились на левом берегу Чилика у впадения в него сухого в то время русла Асы-су. Здесь была выставлена для меня просторная атбанская юрта, в которой встретилась большая необходимость, так как на нас очень скоро налетела спустившаяся с гор черная туча и пошел проливной дождь, а между тем приехал ко мне на необходимое свидание хозяин здешнего подгорья, султан Тезек, с которым я уже познакомился на атбано-дулатском съезде. Под защитой прочной юрты мы в течение трех часов, несмотря на непогоду, могли с комфортом за предложенной мной моему гостю чашкой чая переговорить с ним окончательно о предстоявшей нам экспедиции и, распределив свои роли в оказании помощи старому богинскому манапу Бурамбаю, условиться о месте нашей встречи и соединения перед кочевьями Бурамбая около горного прохода у Санташа (подошвы Тянь-Шаньского хребта).

При ближайшем моем знакомстве с Тезеком, пользовавшимся славой батыря во всей Большой орде, я убедился, что имею дело с действительно выдающейся личностью. Тезеку было немного более 40 лет от роду; он был высокого роста, открытой наружности, аристократического киргизского типа, с изящными приемами человека «белой кости», но далеко не атлетического сложения. Он даже родился недоношенным ребенком, почему и получил имя Тезек (что значит по-киргизски «помет»). Но его происхождение,[37]прирожденная его талантливость и благоприятно сложившиеся для него обстоятельства во время его молодости выработали из него совершенно выдающуюся личность.

Султан Большой орды Мамырхан Рустемов. 1856 г. Карандашный портрет, выполненный Ч.Валихановым

Обстоятельства эти заключались в том, что Большая киргизская орда, после всех других вошедшая в русское подданство и кочевавшая на самой дальней окраине русских владений в Киргизской степи, пользовалась до занятия Заилийского края, то есть до второй половины XIX века, большой самостоятельностью и не имела никакого близкого и непосредственного русского начальства, вроде учрежденного впоследствии пристава Большой орды, а была подчинена только семипалатинскому губернатору, жившему в своем областном городе на казачьей Сибирской линии, проходившей по Иртышу далеко позади Киргизских степей, в тысяче верст от земель Большой орды, занимавших обширное пространство в южной части Семиречья до китайских пределов Кульджинской области и в Заилийском крае до южной цепи Заилийского Алатау, отделявшей их от земель каракиргизов, которые состояли отчасти в номинальной зависимости от Китая, но всего более в подданстве кокандского хана. С этими-то дикими и хищными горцами киргизам Большой орды около половины XIX века приходилось вести борьбу за существование, тем более тяжелую, что на их землях до 1854 года не было ни одного русского поселения, а ближайшим к ним русским оплотом был город Копал, занятый оседлой и прочной русской колонизацией только с 1859 года. Но и этот аванпост русского владычества не давал нашим кочевым подданным надлежащей точки опоры против их иноземных врагов, так как местные копальские власти не столько опасались каракиргизов, сколько страшной для них ответственности перед петербургскими властями за возбуждение международных столкновений. Киргизам Большой орды, беспрестанно подвергавшимся набегам и баранте своих хищнических иноземных соседей, оставалось, следовательно, искать спасения в мужественной и энергической самозащите. Эти условия самостоятельной борьбы за существование вырабатывали между ними в середине XIX века такие мужественные и героические типы, к которым принадлежали нареченные союзники моего предприятия, а именно султан Тезек и бий Атамкул.

Познакомившись обстоятельно с Тезеком, я скоро пришел к убеждению, что с таким союзником я, наконец, могу осуществить свою заветную мечту проложить путь со стороны России в глубь Центральной Азии, в совершенно недоступные до тех пор для географической науки недра самой центральной из горных систем Азиатского материка – Тянь-Шаня.

Сближение мое с Тезеком произошло особенно скоро, потому что он, со свойственной ему точностью ума, понял, где начинается и где кончается его роль, и нашел для себя выгодным поставить себя, со всеми своими всадниками, на время моего пребывания во владениях Бурамбая в полное мое распоряжение, зная по моей уже сложившейся за все время путешествия репутации, что я никаких поборов с киргизов не допускаю, от пошедших же под наше покровительство богинцев никаких подарков не приму и что вся благодарность Бурамбая за оказанную ему помощь выпадет на долю Тезека. Нам оставалось только условиться о времени и месте нашего съезда перед кочевьями Бурамбая.