Черная сотня. Происхождение русского фашизма - Уолтер Лакер

Большинство вопросов, связанных с социально-экономическим устройством будущей монархии, остаются открытыми, однако сторонники монархии выражают твердую уверенность, что с ее установлением все экономические проблемы России будут немедленно разрешены[286].. В. Осипов — один из тех немногих мыслящих монархистов, которые хоть немного задумывались над вопросами экономики. Осипов благожелательно относится к рыночной экономике и праву частной собственности — при том условии, что рынок будет вводиться постепенно и возникнет «нравственная инфраструктура». Он стоит за третью — христианскую — систему как альтернативу и капитализму, и социализму[287]. Классический капитализм противоречит духу христианской религии, чего нельзя сказать о «народном капитализме». Этот модифицированный капитализм предусматривает, например, участие рабочих в прибылях. Монархисты — за частную инициативу, но и за государственное регулирование.

Христианским (и исламским) мыслителям так и не удалось сформулировать специфически религиозную социально-экономическую программу для современного мира; теоретики других религий даже не пытались это сделать. Православные монархисты тоже не выдвинули новых идей — если не считать нескольких банальностей. Им ближе сельское хозяйство, нежели промышленность и банки, не говоря уже о постиндустриальном обществе. Они желают, чтобы на селе выросло здоровое и процветающее крестьянство, подобное американским фермерам[288]. Монархисты предлагают вернуться к фискальной системе, существовавшей до 1917 года, выступают за умеренное прогрессивное налогообложение и требуют восстановления стоимости рубля, так чтобы он вновь обрел авторитет, какой имел до национальной катастрофы 1917 года. Они выступают также за возвращение к социальному законодательству, введенному при последних царях: помощь молодым семьям и 24-дневный ежегодный оплачиваемый отпуск. Они требуют улучшений в охране окружающей среды, запрета на порнографию и сексуальную свободу, настаивают на борьбе против алкоголизма и курения[289]. Все монархисты считают, что в будущем государстве русский народ должен занимать господствующее положение — при том, что к нерусским народностям следует относиться терпимо. Программы разных монархических группировок не слишком подробно разъясняют эту проблему, равно как и проблему отношений церкви и государства. Все вероисповедания будут иметь равные права, но православная церковь должна быть sui generis[290]. Антирелигиозная пропаганда запрещается, церковь должна иметь свои каналы массовой информации, включая телевидение. Коммунистических комиссаров в армии должны сменить военные капелланы. Воспитание при монархическом строе будет строго патриотическим. У монархистов есть расхождения по поводу личности будущего царя. Споры обострились, когда претендент на престол Владимир Кириллович (1917–1992) с семьей посетил Санкт-Петербург и был принят мэром города. Его отец, великий князь Кирилл, умер в 1938 году, оставив троих детей: Марию, которая вышла замуж за немецкого принца, Киру, которая вышла замуж за прусского принца Луи-Фердинанда, и Владимира. Владимир тихо жил в семейном поместье на западе Франции, а затем в Испании и не предъявлял претензий на престол, пока не женился в Мадриде в 1948 году на Леониде Георгиевне Багратион-Мухранской[291]. (Чем старше становился Владимир, тем поразительнее было его сходство с британским королем Георгом VI — столь же поразительно последний царь был похож на Георга V.) Среди эмигрантов-монархистов, небольшие группы которых еще оставались в обеих Америках и Австралии, большинство, вероятно, поддерживало Владимира, но отнюдь не все.

Почему русские и другие монархисты предубеждены против Владимира? Причины весьма сложны; они связаны с российским законом о престолонаследии, который на протяжении последних 170 лет несколько раз менялся или модифицировался. Противники Владимира доказывают, что статус его отца как главного претендента оспаривался другими членами семьи Романовых. Кроме того, по их мнению, Кирилл дисквалифицировал себя как наследник престола, разведясь с первой женой и женившись на своей кузине Виктории, которая, кроме всего прочего, была английской принцессой. Согласно семейным правилам Романовых (и законам русской церкви), браки между кузенами признавались законными только с разрешения самого царя. Кирилл же по каким-то причинам не озаботился получением разрешения[292]. Правда, в 1907 году царь простил своего кузена, но не полностью, поэтому дети Кирилла должны были титуловаться «его (или ее) высочество князь (или княгиня)» и не считались полноправными великими князьями. Положение осложняется еще и тем, что Владимир, как утверждают, венчался со своей грузинской невестой втайне. Что касается Марии, то по слухам, ходящим среди монархистов-фундаменталистов, девичья фамилия ее матери — Золотницкая, а это, по их утверждениям, еврейская фамилия. Хуже того, первым мужем Марии был американец по фамилии Кирби, умерший во время войны, — тоже якобы еврей. Против Владимира выдвигался еще добрый десяток обвинений. Как доказывают фундаменталисты, его отец в феврале 1917 года, когда Николай был принужден к отречению, вел себя не слишком лояльно (впрочем, тогда никто не вел себя лояльно). Сообщают также, что Владимир посетил эмигрантский лагерь бойскаутов и приветствовал их возгласом «Всегда готов!», — а это, по мнению фундаменталистов, известная масонская формула[293]. Согласно тому же источнику (Л. Болотин), дальняя родственница жены Владимира, вероятно, была одно время замужем за Лаврентием Берией. Изобретательность монархистов в генеалогических разысканиях поразительна; можно лишь пожелать, чтобы они приберегли ее хоть в какой-то мере для своих политических и социально-экономических программ. Одни монархические группы, например Православно-монархическая конституционная партия и Дворянское собрание, признают претензии линии Кирилла (он соглашался на конституционную монархию), другие — нет. Однако непризнание этой линии создает новые трудности. Если Кирилл был неподходящим кандидатом на престол, то кто же тогда подходящий? Поскольку старшие сыновья Николая I женились на неправославных женах, то наследников следует искать среди потомков младших сыновей[294]. Но все это происходило три-четыре поколения назад, и, хотя появление еще нескольких претендентов вполне возможно, более чем сомнительно, что кто-нибудь из них выдержит тщательную проверку брачных союзов, деловых связей и общественных контактов, не говоря уже о членстве в таких организациях, как бойскауты. Великий князь Владимир умер в апреле 1992 года в Майами; роль главы русской императорской фамилии перешла по наследству к его дочери Марии, которая еще в 1976 году вышла замуж за прусского принца. Но из письма в лондонскую «Таймс» от представителя императорской фамилии по связям с общественностью явствует, что семья не признала прусского принца и не признает претензий его отпрыска. В итоге русские монархические группы считают, что избрать и возвести на престол нового царя должен земский собор, подобно тому, как это было сделано в 1613 году, когда избрали царем первого Романова.

Для подготовки собора в мае 1991 года в Москве собралась конференция монархистов. К организации присоединилось около десятка региональных групп, среди них по две от Крыма, Челябинска и Санкт-Петербурга. Было решено создать новую опричнину — во имя Отца и Сына и Святого Духа[295]. Судя по всему, такое решение должно было озадачить не только большинство русских, но и многих монархистов, которые могли счесть его смешным и святотатственным. Опричники были преторианской гвардией Ивана Грозного. Введенная в 1565 году, опричнина стала режимом террора против аристократии и церкви; в признание заслуг опричники наделялись землей. В других отношениях опричнина оказалась неэффективной, она не смогла предотвратить вторжение крымских татар, разоривших Москву в 1571 году, и вскоре после этого была упразднена.

Опричнина служила Ивану Грозному и никакого отношения к выборам царя не имела. Что же заставило монархистов спустя четыреста лет попытаться восстановить элитарное террористическое формирование? В своем манифесте монархисты заявили, что царя нельзя избирать всенародным демократическим голосованием — это противоречит русской традиции. Его могут избрать лишь «лучшие люди страны» (термин, изобретенный Сталиным и часто им употреблявшийся). Монархисты имели в виду священников, офицеров армии и полиции и другие ключевые фигуры общества — тех из них, которые сами являются монархистами и полностью принимают программу движения. Это и будут новые опричники, которые составят собор. На следующей встрече в Москве в октябре 1991 года было объявлено, что решение о личности будущего царя собор примет тогда, когда количество его членов достигнет семи тысяч[296]. Иногда русские монархисты указывают на восстановление монархии в послефранкистской Испании, как на полезный для России прецедент. Однако огромные различия в исторических и политических обстоятельствах заставляют усомниться в справедливости такого сравнения. В то время в Испании не было сильных промонархических настроений, и многие испанцы вынесли свой вердикт в пользу Хуана Карлоса, что называется, за недостаточностью улик. Он был во многих отношениях привлекательным кандидатом, и он занял свой высокий пост не как лидер крайней правой, обещающий возвратить страну ко временам Филиппа II. Напротив, его преданность конституции и демократии была подлинной, и он стал символом единства Испании, что было очень важно для процесса плавного перехода к демократии.