Вольный Флот - Старшина Тарасов против сил зла - Sgtmadcat

- Где её взять?

- Тоже пока не знаю. Думал вы что-то проясните, но, судя по всему, вы сами удивлены.

- Не то слово… Ладно — разберемся! - вздохнув, Комбат снова взял в руки брошюру, - Я возьму литературку? Покажу кое-кому.

- Берите — я уже прочитал.

- Спасибо… Ладно, если будет чего нового — докладывайте. Проводите меня.

Закрыв за Комбатом, Тарасов оглянулся на дневальных, которые все это время старались слиться с стенами, и вопросительно дернул головой.

- Ну че замерли как мышь под веником? Кто картоху мешать будет?

- Товарищ прапорщик? Комбат че? Ничего не сказал?

- По поводу?

- Ну что картошку жарим?

- А где написано, что нельзя?

- Не знаю…

- А должен. Устав для кого в казарме лежит? Все - давайте не тупите. Сейчас поедим и по койкам. Завтра еще целый день бегать.

Получив свою долю картошки, Старшина сдобрил слабенький чаек сахаром и, сев за стол, принялся есть и размышлять. Сектанты… Вот их тут только не хватало. Мутные ребята с неясными целями. Может наняты? Кем? Тем Следователем? Возможно — он явно знал, что гильзы там и, даже не посмотрев, был уверен, что это «пять-сорок пять». А «пять, сорок пять», это калибр АКСУ найденного в укрытии Загиттулина. Плюс милицейская форма. Идеальный набор, чтобы «решить» вопрос с позарившимся на часть коммерсантом и его «партнерами». Который он собственноручно отдал Комбату.

Что если Следователь тоже понял, кто может стоять за расстрелом на трассе? Просто улик не нашел и решил, таким образом, «срезать угол» просто подбросив гильзы в машину, тем более доступ к вещдокам, скорее всего у него был, а слямзить оттуда пару стрелянных гильз не проблема. Версия? Версия. И объясняет возмущение Комбата по поводу методов ведения дел.

Смущает только выбор исполнителей. Почему не автоугонщики или еще какая гопота? Почему именно сектанты? А еще смущает то, что, сделав работу, они решили понаблюдать за обыском. Хотели убедится, что Комбата повяжут? Это намекает на какой-то их собственный интерес. Так что, возможно, все наоборот. Возможно Следователь действует в интересах секты. Такое тоже нельзя исключать. Но снова встает вопрос: что им сделал Комбат? Какой их интерес в его аресте? Ладно — утро вечера мудренее. Доев и еще раз все проверив, он загнал наряд спать и пошел домой.

***

Он знал это место. Пятачок перед магазином «Юбилейный», откуда частенько приходилось уезжать в набитом битком «Икарусе» на другой берег, предварительно поколыхавшись в людском море на остановке. Но сейчас вокруг было пусто. И очень тихо… Оглядев здания и фонари, которые тонули в липком, холодном тумане, Тарасов дошел до перекрестка и посмотрел вдоль улицы. Что-то тут было не так. Знакомое место было, одновременно, каким-то странным. Что-то, там, на краю сознания, громко орало о том, что это все неправильно, что что-то тут не так. Передернув плечами от неприятного чувства, что за ним наблюдают, Старшина оглянулся, но никого не увидел. Впереди тоже никого. Потоптавшись в нерешительности, он выругался сквозь зубы и направился в сторону желтой «сталинки» где где когда-то жили родители.

Теперь «двушка» на четвертом этаже перешла в наследство ему, но своей Старшина её не считал. Его настоящий дом остался там, в Днепропетровске. Одноэтажный, из силикатного кирпича, с зеленой жестяной крышей, забором из штакетника и калиткой на двух кусках толстой резины вместо петель. Вот это — его дом. Место, где он провел детство, где у него были школьные друзья, дед, две бабушки с отцовской и материнской стороны, бесчисленные тети и дяди которых он никогда не мог вспомнить по имени, но которые, откуда-то знали его. Место, которое он знал и по которому скучал. А с этим местом его связывала только память о родителях.

Из тумана выступил стоявший за старым забором из покрытых облупившейся краской металлических прутьев, массивный четырехэтажный дом. Ни в одном из высоких окон не было света, но ему показалось, что за колышущимися тюлевыми шторами бродят какие-то тени. Обойдя его по дуге, Старшина вошел во двор через проем между двумя кирпичными столбами. Большая круглая клумба с дикими дебрями шиповника, была увенчана железным фонарным столбом. Когда-то это было очень красиво — разделяясь вверху на пять изогнутых стеблей увенчанных плафонами, фонарь освещал просторный двор с аккуратными дорожками. Но плафоны давно куда-то исчезли, клумба заросла, а сам столб покосился и теперь напоминал сухое дерево. Сидевшая на нем громадная стая ворон только дополняла сходство. Увидев Тарасова, птицы неприятно осмысленно уставились на него. Потом, одна, кружась словно сухой лист, спикировала вниз и приземлилась в метре от его ног. Старшина остановился.

Подняв голову, ворона, вышагивая, обошла его по кругу и клацнула клювом. На асфальт со звоном упала металлическая подвеска. Наклонившись, Тарасов поднял её. Это был небольшой алюминиевый крестик. Кто-то грубо стер с него изображение распятия и откусил кусачками концы косой перекладины, а концы верхней загнул вверх. Старшина видел такой знак в книгах. Руна «Альгиз», или «Мир», если брать славянскую мифологию. И трактования их схожи. В прямом начертании, это — Мировое Древо, связь с миром богов и духов, руна мудрости и защиты. А вот в перевернутом положении, это связь с подземным миром, куда свисают корни Древа, знак обмана и самообмана. Громко, трескуче каркнув, ворона захлопала крыльями, разгоняясь и исчезла в туманной мгле. Следом, с оглушительными криками, поднялась остальная стая. Проводив их взглядом, Тарасов повертел находку в руке, переворачивая её и так и эдак, пытаясь понять, что все это значит? Знак… Ему пытаются дать знак. Кто и зачем?

Дом был уже близко. Его размазанная тень проступала из тумана совсем рядом. Перед одним из крайних подъездов располагался старый бетонный колпак вентиляции бомбоубежища, очень похожий на тот, через который он проник в логово упыря. Мазнув по нему взглядом, Старшина сделал еще несколько шагов, прежде чем сверлящее чувство неправильности заставило его остановится. Это был не колпак! На его месте торчал, наполовину вросший в землю, громадный посеревший череп! Чутье подсказывало, что лучше не приближаться, но что-то непреодолимо тянуло его туда. Осторожно ступая, Тарасов подошел к черепу, в глазницах которого словно кипела смола. Все вокруг него было мутным, словно наваждение и только великанский череп выделялся на этом фоне своей запредельной нереальной реальностью…

На свод черепа легла рука в буквальном смысле покрытая кровью по локоть. Длинные когти венчавшие тонкие пальцы глубоко впились в старую кость. Теперь