Химера. Последний поход (СИ) - Кузиев Эд

На мои слова Олег споткнулся, Альберт широко вскинул брови, а Зорий шумно выпустил воздух из лёгких.

— Так то малец прав. Я повел себя несдержанно признаю, но такова моя природа. Прошу не используйте слова огонь или пламя в разговоре с нами. Огонёк или жар, так наше племя не будет считать своих богов оскорбленными.

— Думаю вернуть вам Светоча. С его умением стыдить взрослых мужей, меня выгонят из града. — произнес Альберт. Шутка удалась и все старшие прыснули со смеха, но через какое-то время покрылись дымкой раздумий.

****

Мы достигли места первой ночёвки. Леса вокруг было достаточно для организации лагеря, каждый в меру своих сил занимался его защитой и удобством. Набивались настил для сна, росли колья между санями, собирались кострищ. Сквозь костры ходили командиры, одергивая зарвавшихся, делясь историями из жизни или просто шутили. Казалось даже Вязь согрелся от общего воодушевления, но чем ближе мы подходили к родному городу, тем больше чувствовалась нервозность. Меня одолевала тайна вара и желание о том рассказать. Но больше всего пугала неизвестность, что случилось за время нашего похода, и какова моя судьба. Пусть тепло от близости жрицы согревало меня, но внутри все леденело от предчувствия беды.

— Что тебя гложет, юный септ? — присев к кострищу, спросил Вязь.

— Вар, что так ждут в городище отравлен кровью Химеры, и меня пугает ссылка к Пожарских. На душе неспокойно от тревоги за побратимов, Мрака и служку Збижека. Все те люди, что мне дороги могут попасть в немилость Отцов, но Я не хочу идти на поклон к ним.

— Ты бы еще Валтов пожалел. Иди тогда к Матерям. — усмехнулся Ледяной. — Первый септ на службе Церкви. Ты же не делишь их между собой и не ставишь Храм выше? Ход мыслей мне ясен, но не живи чужой судьбой. Одной рубашкой весь мир не накроешь. Могу тебя уверить, как бы не сложилось с нашими соседями, весной твой призыв выйдет душить Орду. Попробую сломанный скорострел выменять на Кровь земли. А там, глядишь и сами научимся их лепить. Тетиву можно крепче делать, Волокуши натянут. Два таких механизма заменят десяток, щитоносцы закроют прорехи, Следопыты отстреляют стрелками с начинкой. На телегу поставить ежели, можно налегке тянуть. Там накручено для удобства и защиты стрелка много всего. Лафет, сиденье, ящики для инструмента. Почитай веса в три-четыре пуда избавим.

— У нас были самострелы, много ли мы их сделали за твой век? — усомнился Я.

— Так то ты прав… нечего рассусоливать, жри давай и спать вались. — вернул Вязь себе свое смурное настроение и характер.

*****

Городище встретил нас запахом крови и стенаниями вдов, дымом погребальных углов и свежими холмиками могил. Виселицы на воротах также не пустовали, обзавелись новыми спутниками, что раскачивались на ветру, стуча друг об друга. Вороны пели песнь поживы, привлекая всё больше черных теней на частоколе. А стражники были на взводе, провожая каждого недобрым взглядом, лишь расслабились, увидев знаки септов.

Длинная ночь окончилась, а с ней ушла Большая смута. Тридцать семей заняли свои места и теперь зализывали раны или вкушали обновление и расширение дома. Новую кровь получила власть и теперь отдыхала, насытившись и нагулявшись.

— Это украшения к помину прошлого года? — спросил Алберт.

— Мы не празднуем новый год и не провожаем старый. Это последствия Смуты. Вас минула участь Чистого Четверга, потому не объяснить словами этот ритуал. — ответил Олег.

— У них свой четверг, каждую полную луну сменяются Старейшины. — отозвался Горий.

— Будет вам, опять ссориться принялись. — начал было Марук, но Кривошеин пресек его жестом руки.

— Он прав, Марук. Мятежный разум постоянно ищет способ самоутвердиться. Стать главой городища, чем не признание своей значимости и заслуг. Раньше были премии и улучшение жилищных условий, потом наградные и памятные подарки. Закончилось тем, что редкие награды воровали или менялись между собой. Но и у Вас не все так тихи и мирно, Горий? — вернул язву Афанасьев сын.

— Согласен. Акты самосожжений уже никого не восхищают, внутренний огонь тухнет у Люда. Ярых всё меньше, мой дед рассказывал, как от руки зажечь костер мог каждый второй. Сейчас единицы, даже у меня, первого факела городища не всякий раз выходит. Вот были люди, не то что нынешнее племя… Мельчает народ наш. Скоро и вовсе, как горох будет и размером и качеством. — сокрушался Пожарский.

— Время Смуты прошло, сейчас будет тишь да гладь. — радостно улыбнулся Марук.

— Эй, служивые. Третьяк Дырявое Плечо сегодня был на воротах? — спросил Я стражей.

— Он теперь долго на воротах будет, вон висит. — зло ответил мне стражник. Изрубленное тело своего знакомого Я не сразу узнал, посиневшее лицо, высунутый черный язык, выклеванные глаза да отсутствие броньки кого хочешь поменяют. Первая потеря, а всего тридцать шагов по городищу сделал, первым порывом было бежать в лечебницу, но Вязь меня перехватил за руку.

— Позже погуляешь, да не один, а с братьями и берендеем. — затем решил объяснить происходящее. — Третьяк выбрал не тот дом и сложил голову в смуту. Мой наказ, иди со всеми вместе, пока не сдадим отчёт и не пристроим соратников. Затем Я отведу тебя в лоно Церкви. Не вздумай перечить, посажу в острог. Поход окончен тогда, когда о том скажет Верховный Септорий.

Наша остановка не осталась без внимания, меня тут же нагнали побратимы и жрица.

— Что случилось, братко? Ты в лице поменялся. — спросил Таран, Куница же высматривал что-то в моих глазах.

— Знакомого встретил, тот с кем мы нож торганули, дабы вас из Острога выкупить. — признался Я.

— Думаешь, что это та же рука, что и деньгу нашим родным ссыпала? — не сводя взгляд, попал в точку Следопыт.

— Сказывается мне, что нужно промолчать, о том, что слышал от Химеры. Городищу явно пойдёт на пользу такое неведение. Спроси Сергея, он запомнил какой бочонок первым наполнял? Только сделай это без лишних глаз. — попросил побратима. Тот еле заметно кивнул. Меня переполняли чувства, хотелось ворваться в Малый зал и спросить за все Якова, но это будет очень глупый способ покончить собой. Если они так алчут эликсир, пусть получат его.

****

В малом зале было не протолкнуться, отцы-основатели, новые и старые Благородные, тиуны и дьяки. Отдельно сидели Септории и ветераны, Зорий с жрицей, Альберт с поверенным. Столы вновь ломились от снеди, но не сушёных червей, не подгнившей тыквицы не увидел. Ветеран Иван знаками показывал мне молчать и напоминал про разговор в лагере, в ответ получил от меня кивок. Тихие переговоры за столом, стук кружек и чавканье прекратилось, как только Павел Креститель взял слово.

— Благодарю за службу, септории и ветераны. Вашими усилиями решены многие задачи в походе на Север. Вы очистили наш град от грехов, опрокинули Орду и привели наших добрых соседей. Удивительно, как много из ушедших вернулось назад. Обычно с трудом набирается десяток. Я также рад приветствовать за нашим столом не гостей, а соратников. Пожарских, пусть ваш очаг всегда будет горяч. Афанасьево, пусть ваш путь и разум всегда будет освещен в миру под дланью Мира. Отчёт сегодня принимать не будем. Праздник жизни омрачать не следует. — отец сел на стул и перехватил бокал с вином. Затем пристально посмотрел на меня, будто силясь узнать.

После смены блюд слово взял Амир.

— Полные сани трофеев, личные заслуги призыва и дивные приспособления. Наконец-то свершилось предначертанное, и три града бились, как один народ. Мы все видели количество голов королей, крепкие тела кислотников и разбитое оружие воев. Тяжёлым испытанием был бой в Мёртвом городе, но вы с честью выстояли. Пусть Мать-Земля дарует избавление от ран, а Отец-Небо воодушевит на новые подвиги. Задание отцов вы выполнили, остальное вторично. — Полумесяц улыбнулся мне и мигнул глазом.

— Смена блюд.!!!

— Каждый раз, когда наши дети уходят на Север, на моем сердце лежит камень, увижу ли Я их снова? Таких разных и лишённых детства, материнской ласки и плеча братьев. Кто заменит им отца в их тяжёлом походе? Мы прощаем нашим детям грубости и шалости, даже обиды, что принесли они нам. Когда они возвращаются домой, к сожалению не все, Я одновременно и счастлив и опечален. Счастлив, что дите Храма дома, опечален, что быстро он повзрослел в суровом северном краю. Порой детям кажется, что мы, отцы Храма, через чур требовательны и жестоки, но это не та правда, которую они достойны. Правда в том, что они одеты, обуты и вооружены. Накормлены и спят в тепле. Выпьем за наших детей, что не вернулись с похода. Почтим их память, ешьте за них, пейте за них, не забывайте их. Живите с верой в полный рассвет, ведь ночь всегда заканчивается. Ваши руки куют победу, а ноги топчут супостата. Пусть дети взрослеют в свое время. Амено. — Пастырь сел на свое место, без лишней суеты и волнений, хоть речь была проникновенной.